Время для жизни 2 (СИ) - "taramans"
— Стихотворение, говоришь… Про Революцию…, - задумался Косов.
— И Ленин — такой молодой,
И юный Октябрь — впереди!
Не задумываясь, пробормотал Косов и только после этого заметил ошарашенные глаза курсантов.
— Чего Вы? — «от же дурень где!»
— Это что сейчас было? Это ты сам сочинил? А еще? Дальше что? — посыпались вопросы.
«Вот же черт возьми! Вот же — голова садовая! Язык — без костей!».
— Стоп! Это так… экспромт был! — попытался откреститься Иван.
— Нет, ты давай, Косов, не юли! — рубанул Серж, — если уж начал, если… получится что… Ну — а вдруг?
«Блядь, блядь, блядь… Вот здесь мне только этого не хватало!».
— Ладно… только не бухтите, и не лезьте под руку. Не мешайте в общем!
Косов принялся вышагивать по проходу между столами.
— Так… Небо утреннего стяг, в жизни важен — первый шаг! — Косов шагал, вышагивал, ерошил короткий ежик волос и пытался вспомнить… вспомнить.
— Юрка! Ты давай — записывай! — услышал шёпот Амбарцумяна.
— Тихо, я сказал! Мешаете…, - запнулся о табурет, машинально переставил его под стол.
— Слышишь реют над страною
Ветры яростных атак!
«А — ну да… там же вроде бы сразу припев был… в школе же учили… или уже в училище? вспоминай, давай!».
— И вновь продолжается бой!
И сердцу тревожно в груди!
И Ленин — такой молодой,
И юный Октябрь — впереди!
Оба соратника по газетной деятельности вскочили, заорали, замахали руками!
— Вы чего, сдурели, что ли? Роту поднимете же! А ну — тихо, тихо! — замахал на них в ответ руками Косов.
Парни опомнились, присмирели, снова уселись, но продолжали смотреть на Косова очень выразительными глазами. Выражали те глаза…
«Выражало то лицо — чем садятся на крыльцо!»
«Вот именно жопа мне и светит! Опять встрял! Дебил, блядь! Это, кстати, не мои слова — Лавров их сказал, там в будущем!».
В Ленкомнату заглянул дневальный по роте:
— Вы чего тут орете?
— Все нормально! Это мы так… поспорили! — отмахнулся от него Косов.
— А-а-а… а я думал — подрались! — хмыкнул дневальный и ушел на «тумбочку».
— Иван! Этого мало! — требовательно посмотрел на него Гиршиц.
— Да, мало! — вторил ему Амбарцумян.
— Твою ж мать… Ладно! — махнул рукой Косов.
— Весть летит во все концы –
Вы поверьте нам, отцы,
Будут новые победы,
Встанут новые бойцы!
— И вновь продолжается бой! И сердцу тревожно в груди! — свистящим шёпотом подхватил Амбарцумян.
— И Ленин — такой молодой! И юный Октябрь — впереди! — подтянул ему фальцетом Гиршиц.
— Это же песня, Иван! Это — марш! Ты — гений! — бросился к нему с «обнимашками» эмоциональный армянин.
— А еще, Иван! — снова требовательно смотрел Гиршиц, — окончание нужно. Два куплета — маловато!
«Маловато будет! За елкой его отправить, что ли? Как же там дальше-то? Точно — в училище… в училище мы пробовали ее под марш пристроить, но почему-то не вышло. Уже не так модны были такие песни, как-то от них стали отдаляться!».
— С неба милостей не жди,
Жизнь для правды — не щади!
Нам, ребята, в этой жизни,
Только с правдой по пути!
Теперь уже оба черноволосых курсанта шёпотом подхватили:
— И вновь продолжается бой…
— В мире зной, и снегопад.
Мир и беден, и богат!
«Как же там… дальше… вот же память… девичья!».
— С нами юность всей планеты,
Наш всемирный стройотряд!
Косов снова ушел курить, а когда пришел — текст песни уже был записан на листе.
«Красивый почерк у Гиршица. Как девушка пишет — убористо, аккуратно. А у тебя и здесь — то так, то сяк! То вроде красиво, то — как курица лапой!».
— Все, бойцы… Я спать. Там еще нужно будет что-то написать про наш взвод, про учебу и службу. Может вывести средний балл успеваемости, отметить лучших. Призвать тех, кто отстает — наверстать. Дать обещание, что и учеба, и служба будет идти по заветам Ленина и коммунистической партии… Как-то так… Все… Отбой! Что-то я вымотался сегодня!
— Подумаем и сделаем, Иван! — кивнул ему Амбарцумян.
На следующий день, утром, спокойно все обдумав, Косов вышел на редколлегию взвода с предложением:
— Серега! Юра! Я вот что подумал… нельзя такой стих на стенгазету вешать!
— С чего бы это? — опешил Амбарцумян. Гиршиц стоял и молча ждал объяснений, — Ты чего, Иван? Хорошее же стихотворение!
— Тут… вопрос политический. Там же и про Ленина. Правильно ли все… Политические вопросы… это дело — серьезное!
«Нам надо посоветоваться со старшими товарищами!».
В обеденный перерыв, пришлось подходить к Кавтаськину.
— Тащ политрук! Разрешите обратиться?
— Слушаю Вас, товарищи! — Кавтаськин, надо отдать ему должное, не страдал снобизмом и нос перед курсантами — не задирал.
«Как завещал Великий Ленин: будь проще, веди себя скромней — и народ за тобой потянется!».
Говорил ли так Ленин, Косов не знал, но фраза почему-то вертелась в голове.
— Мы с ребятами стенгазету готовим, к годовщине Революции…
— Ну и что — хорошее дело! Правильно! И что? — поправил очки Кавтаськин.
— Стих у нас образовался… Вот. Думаем — а правильный ли стих? Можно ли его в стенгазету, к такой дате размещать…
— Да? — Кавтаськин задумался, — Это Вы — правильно… Разумно. А то — может некрасиво получится, нехорошо! Давайте-ка я посмотрю.
Косов передал ему листок со строками.
— Ага… Ага… Х-м-м… Очень… Да… очень даже. Это же… песня получается, я правильно понял? Только вот — последний куплет… как-то… не очень понятно. А кто автор?
Стоявшие рядом с Иваном Амбарцумян и Гиршиц дружно покосились на него.
«Вот так… «сдали» — как стеклотару!».
— Ты, Косов? Да? — смотрел на него политрук.
— Я, тащ политрук!
— Х-м-м… не знал, что ты стихи пишешь. Интересно…
— Ну так… получилось, тащ политрук! Как-то само на ум пришло…
— Ладно, ты не оправдывайся… Давай так… Я возьму с собой, мы их почитаем в политотделе. Подумаем. А что решим — я тебе скажу! Договорились, да?
— Так точно, договорились, тащ политрук.
«Фух… так-то лучше будет! Если и решат, что все плохо — виноват, дурак, исправлюсь! Хорошо — значит повесим на стенгазету!».
Но расслабился Косов рано. Это стало ясно, когда уже ближе к вечеру, на ежедневной приборке закрепленных помещений, его разыскал рассыльный по училищу, курсант из другой роты.
— Фу-у-ух… ты Косов, да? — переводя дыхание, спросил «курок».
— Ну я… Что нужно? — приборка сегодня как-то подзатянулась, и Иван был недоволен и собой, и своими подчиненными.
— Ты это… в политотдел тебя, срочно!
«Твою ж мать… дебил, что тут еще скажешь! Не высовываться, тянуть лямку… Не высунулся, м-м-мудак!».
— Ясно. Значит — в политотдел! — вздохнул Косов.
— Сказали — срочно! — повторил рассыльный.
— Да слышал я, слышал…, иду уже! — буркнул «рифмоплет» и «стихосложец».
Косов направился в сторону расположения политотдела.
«Кстати… политотдел и кадровики — сидят в одном коридоре. Это — совпадение, или близость по духу? Бля… какая хуйня в голову лезет, а?».
Обратил внимание, что рассыльный следует за ним чуть сзади и справа.
— А ты что — конвоируешь меня, что ли? — хмыкнул Иван.
— Сказали — доставить! — набычился рассыльный.
Косов — развеселился:
— А если — не пойду, то что?
— Как это — не пойдешь? Ты чего — совсем сдурел? — искренне поразился «курок».
«И-э-э-х-х… дярёвня!».
— Ладно, иду, иду… — Косов решил не продолжать далее «троллинг» парня.
«Все равно — не поймет! Ни что такое «троллинг», ни юмора… Дикие люди! Дети гор!».
— Ты эта… чё натворил-то? — полюбопытствовал рассыльный.
Косов уже на лету поймал так и стремящееся вырваться из тупой головы и не менее дурного языка, признание о работе на разведку Гватемалы и Гондураса.
