Генерал-адъютант его величества (СИ) - Леккор Михаил
Как бы мы не относились к Николаю Iи его государственной политике, как не старались быть объективным, но надо признать, что в годы его правления вперед выходили, прежде всего, люди пассивные и бездеятельные, которые очень легко вписывались в политику императора «держать и не пущать». Вот и дражайший П.Х. Витгенштейн был хорошим поданным и блестящим придворным, но весьма посредственным самостоятельным Главнокомандующим.
В этих условиях он, как и следовало ожидать, решил перейти исключительно к обороне. Причины его были вполне объективны: несносная грязь, вездесущая холера, нехватка боеприпасов и продовольствия, армия была не только разделена на две части — европейскую и кавказскую, но и те в свою очередь разбросаны на гарнизоны игарнизончики. Только оборонятся и никак иначе!
Нет, Андрей Георгиевич не собирался быть блестящим генералом и везти в победоносный бой хотя бы одну дивизию. Он чиновник, хотя бы и высокого класса, и штатский. Но что делать, когда военные так низко пали и, по сути, не собираются никак воевать?
После официального обеда, французского с нижегородским, то есть блюда и рецепты были французские, а повара наши и знали они, похоже, только русскую кухню. Но ничего, в условиях войны и это было вполне едомо, но вот разговоры! После таких откровений надо было отводить армию если не Москве, то к Киеву, безусловно.
— Как обед? — спросил Александр — рецептура оригинальна, но вкус недурен, не так ли, ваше превосходительство?
— Обед-то не плох, хотя французским его можно было назвать условно, — ответил Макурин, — но я бы поговорил лучше об оборонческих настроениях местного главнокомандующего.
— Да вы что!? — несколько удивился Александр, — но ведь его сегодняшние объяснения серьезны и объективны! Я, во всяком случае, не нашел никакой ядовитой крамолы в его интерпретации.
— Ах, бросьте! — Макурин улыбнулся, но голос его был серьезен, — генералы не ученые, последнее дело требовать от них глубоких объяснений. Меня волнует другое. Ваш августейший отец, император Николай I, перед тем уехать отсюда, разработал блестящий план наступления в общем направлении на Дунай. Он и от нас перед отъездом рассказывал это и, безусловно, требовал наступать.
Между тем, вы, ваше императорское высочество, легко перешли на другую позиция, а именно оборонительную позицию Петра Христиановича. А ведь объяснять бледную деятельность фельдмаршала Витгенштейна перед монархом, очень даже вероятно, придется вам! Вы этого хотите, если честно, господин цесаревич?
— Хм! — неодобрительно буркнул Александр, потом надолго задумался. Подходить к их обеденному разговору именно так он и не думал. И ему это не понравилось, по крайней мере.
Наконец он заговорил, все еще защищая свою позицию:
— Слова Петра Христиановича мне показались убедительными. В конце концов, он боевой генерал, главнокомандующий Действующей Армией, ему и решать. Я же, честно говоря, хоть и не штатский ханурик, но и не боевой генерал точно.
— Совершенно верно, ваше императорское высочество, я тоже штатский деятель, ханурик, как вы сказали. Но проблема не в этом. Есть две существующих концепции военных действий — императора Николая I и фельдмаршала Витгенштейна. Сторонником которой вы являетесь?
Если подходить к проблеме именно таким образом…
— Конечно, моего отца, императора Николая! — твердо сказал Александр.
— Вот именно с таких доказательств вы и должны идти, — закончил разговор Макурин, — и не слушайте генералов, ораторы они слабые.
Разумеется, это было не так и генералы тоже имели право на слово, но Андрей Георгиевич должен был сбить цесаревича с его соглашательских позиций, которые очень нравились самому Александру и очень негативно шли России. Говорить же по иному, то есть доказывать правильность именно своей позиции перед сонмом генералов во главе цесаревичем, он считал крайне неправильным.
— Во-первых, один в поле не воин, генеральская масса его совокупно собьет, если захочет, или если он их позлит;
— Во-вторых, если он победит, то получается, что будет отвечать. Но как отнесутся к этому генералы и… император Николай? Он ведь тоже хотя бы из любопытства, поинтересуется — кто, где, и в какой части его наступательного плана изменили? Ведь армия-то как стояла на зимних квартирах, так и стоит, хотя императорский рескрипт был недвусмысленный — наступать!
— И, наконец, в-третьих, Макурин и сам до конца не был уверен в своей позиции и уж крайне не желал быть во главе армии. Во главе любого дела должны идти профессионалы, и лучше посредственный боевой генерал, чем Андрей Георгиевич непобедимый штатский любитель. Победить-то он победит, но какой ценой и будет ли это победа? Все же он обычный торговец, проще говоря, если уж говорить открыто, спекулянт, купи — продай, пусть и в ранге попаданца.
А так он всего лишь поддерживает концепцию императора Николая I. Ах, вы против, тогда обоснуйте! Или вы все-таки инсургенты, кровавая блямба среди честных лиц российского чиновничества!
Не каждый ведь осмелится после этого спорить с его высокопревосходительством, тем более, в ранге святого, которого все признали таковым и даже Самодержец! Макурин даже про себя подумал, что ведь на 100 % никто не будет ломать свою карьеру, чиновника ли, военного ли. Если даже цесаревич Александр, наследник российского престола, и на 99 % будущий император, не решается. В его прошлой реальности он точно был монархом под нумером 2, скорее всего, и здесь будет таковым, а все равно аж посерел, когда понял, что ненароком встал в оппозицию «дорогому папа».
Ха-ха, после того как Макурин промыл мозги его августейшему в будущем собеседнику, тот, оскипидареннный, полетел к фельдмаршалу объясняться. Между двух вариантов — получить тяжелый разговор с папА (ударение на французский манер на последнюю гласную) и взвинчено поговорить со старым Вингенштейном, — он без колебаний выбрал бы последний. И уже, между прочим, без колебаний, начинал.
Андрей Георгиевич с ним не пошел. Он предпочел бы, чтобы его фамилия в этом жизненном писке никак не проявилась. Пусть будущий вполне вероятный конфликт между цесаревичем и его августейшим родителем пройдет без него, а то в российской государственной мельнице он оказался очень близко к жерновам. Это, конечно, самая ценная часть мельницы и здесь мелют муку, но ведь и его ненароком смелют! Не то, чтобы он боялся, но это такой политически интимный момент, когда снова встанет вопрос, кто в России император? А он, слава Богу, уже от этой пропасти отошел и снова приближаться не хотел. И так действительно не хотел, что даже передумал немного вздремнуть и решил проветриться, прогуляться до ближайшей линейной части — Астраханского пехотного полка — и провести в ном молебен. Он ведь святой, кажется, или просто гулять вышел?
В Астраханском полку его не ждали, хотя командир полка полковник Самойлов попытался доказать противоположное. Впрочем, весьма умеренно, а полк действительно споро строился. Не потому, что святой прибыл, а просто командир цепко держал в своих руках часть. За это Макурин простил ему некоторую ложь и даже стаканчик водки, принесенный по приказу полковника денщиком вместе с немудреной закуской. Перекрестил Самойлова, сказал между делом:
— Я не только слуга Господа Бога, но и еще человек и ничто человеческое мне не чуждо. Но все же предпочитаю не начинать любую затею, особенно богоугодную, сразу с водки.
Полковник, наконец-то, немного смутился, предложил выйти к построенному полку. Макурин на него не обиделся, даже мягко улыбнулся, давая понять, что ничего не происходит. Командир полка — это человек, который поведет на смерть тысячи человек, и, может быть, даже себя, что уж ему надоедать всякими мелочами!
Вышел к воинам. Полковой священник суетился с последними частностями — священную воду и елей проверить, пыль с икон стереть. Дело это мирское, хотя и немного божье. Ведь не сам же Бог будет чистить свои изображения?
Благословил священника, перекрестился на священные полковые религии. От этого таинства икона вдруг заблестели, а изображения на них очистились. Словно каким чудодейственным очистителем по ним прошлись, а сами иконы запахли нечто вроде елеем.
