Сюзанна Кулешова - Соло для рыбы
Конь замотал головой.
– Ну и хорошо. Нору мы ему освободим. А рану твою залечим. Давай ногу.
Конь поднял больную ногу, и Дану приложила к ране мазь, которую всегда держала при себе и которая очень быстро заживляла любые болячки, особенно если немного пошептать.
– Постой спокойно, и скоро боль пройдёт, и мы поедем.
К полудню они были уже довольно далеко от норы, в которой ворчал и копошился старый волчара – бирюк, приводя её в порядок после непрошенной гостьи.
Дану хорошо выспалась ночью, но это не мешало ей снова задремать на спине своего друга и проснуться только к вечеру, когда уже знакомый лес приветствовал их, помахивая почти голыми ветвями деревьев. Ещё около часа пути оставалось до землянки Риголла.
Она остановила коня. Чем ближе была их встреча, тем больше она волновалась. Она пыталась прогнать никчёмные сомнения, не имеющие никакого значения. Но они, как колючки репейника в лошадиной гриве, запутывались в её мыслях. А вдруг он просто прогонит её, ведь она нарушила кельтские законы. Или он там, в своём доме, не один. Вдруг он потому и уехал так быстро, спихнув её Олафу, что его кто-то ждал. И она не выдержала. Она снова попыталась пропеть четверостишие. Чтобы узнать его намерения. Но как она ни старалась подобрать слова, как ни кусала свои пальцы, как ни резала их острыми осколками камня, ничего не получалось, как будто она кричала в воде. Или в пламени. «Он закрылся от меня. Он знает, что я буду спрашивать!» – думала она в отчаянии. Оставалось последнее – прийти к нему.
Друид оглянулся на шорох копыт в увядающей траве.
– Что ты здесь делаешь?
«Я люблю тебя!»
– Что ты здесь делаешь?
– Я люблю тебя!
Риголл слегка пошатнулся и на мгновение замер, услышав её голос. Впервые.
– Ты – жена Олафа.
– Я не жена ему.
Она подошла к нему очень близко, ближе, чем расстоянии руки, согнутой в локте. Они почти касались друг друга.
– Я не стала его женой.
– Почему?
– Я же сказала. Я люблю тебя. А он Ингрид.
– Ингрид? Я знал…. Но это было раньше. Пока не появилась ты.
– Даже самому мудрому не открывается истинность чувств?
– Ты преувеличиваешь.
– Насчёт чувств?
– Нет.
– Тогда ты преуменьшаешь.
– Тебя всё равно будут искать.
– Зачем? Мы обо всём с Олафом договорились.
– С Олафом, но не с его семьёй.
– Риголл, пожалуйста, если я не нужна тебе, неприятна, не нравлюсь, просто скажи это. Прогони, а лучше убей. Принеси в жертву своим богам, как…, кого вы приносите в жертву? Я не могу без тебя! И я… хочу тебя. Тебе не может быть всё равно?
Он стоял, закрыв глаза, не шевелясь, опустив руки вдоль тела, и только сжатые кулаки выдавали дикое напряжение, с которым он уже не в силах был бороться. Она медленно развязала цыганский платок, скинула влажную от дождя рубаху и, когда осталась совсем без одежды, взяла его руку и положила на своё плечо. Горячая ладонь скользнула по её спине, и она услышала выдох океанской волны, страстно набрасывающейся на берег.
Когда они проснулись в тишине такой непривычной без дождя и ветра, вечно суетящихся снаружи, было уже далеко за полдень. Но они решили ещё некоторое время оставаться здесь внутри, в полумраке. Однако, ближе к вечеру они вспомнили об оставленном ещё вчера ужине возле очага. Еда была холодной, и угли давно погасли. И они поняли, что вокруг не так уж тепло, как им казалось. Риголл поднялся, надел свою белоснежную рубаху, чтобы выйти за приготовленным ещё до праздника хворостом, хранящимся в сухом углублении среди корней огромного дуба, растущего позади его землянки. Он откинул толстую медвежью шкуру, прикрывавшую вход, и колючий, холодный свет разметал по углам разорванный в клочья полумрак.
– Дану!
Она мгновенно выпрыгнула из горячих ещё шкур и, в чем была, то есть в браслетах и монисто, выбежала босая на сияющий, переливающийся всеми оттенками от голубого до фиолетового, снег.
– Ты простудишься, и я буду поить тебя самым отвратительным отваром с лакрицей, которую ты ненавидишь.
– Нет. Не будешь!
Она слепила огромный снежный ком и запустила им в Риголла, но он ловко уклонился.
– Я сварю его из одной лакрицы. И добавлю туда прошлогоднего тёмного мёда!
Она снова запустила в него снегом:
–Будешь пить это сам. И дрыхнуть всю ночь.
– Думаешь, дрыхнуть?
– Вообще–то не уверена. А я не простужусь. Снег это ведь тоже дождь, только он уснул. Наверное, он обнаружил твою лакрицу с тёмным мёдом и, наконец, может поспать. Проверь.
– Постой, Дану. Эта тишина. Твои вечные спутники словно застыли.
– И что?
– Ты немного… изменилась этой ночью. Мне кажется тебе лучше…. Словом, лучше подождать пока снова хотя бы задует ветер….
– То есть?
Она почувствовала, как холод наконец-то добрался до её сознания.
– Пойдём. Сначала тебе всё-таки нужно согреться. Ты, конечно, очень горячий зверёк, но можешь обморозить свои прекрасные лапки и дождик, полагаю, расстроится, не говоря уже обо мне.
Он поднял её на руки и отнёс к ложу, чтобы закутать в шкуры, чтобы она сидела в тепле, пока он будет разжигать огонь и согревать ужин.
Часа через полтора Риголлу удалось, наконец, добраться до очага.
– Дану. Я думаю, нам нужно поужинать и уходить.
– Почему? Здесь твой дом. Мне показалось, теперь и мой тоже.
– Я чувствую, что не всё просто. Понимаешь, мы даже перед исполнением простых заклинаний должны выдерживать некоторый пост. Это касается не только еды. Прежде всего, не еды. Собственно, поэтому друиды чаще всего – отшельники.
– Но ты ведь сам говорил, что жениться можно и вам тоже.
– Конечно, но, девочка моя, мы с тобой, точнее я, нарушил закон.
– В чём же?
– Я не имел права быть с тобой, пока не поговорил с семьёй Олафа.
– Прости меня. Я не знала этого. Я вообще думала… Я просто
– Ты просто любишь, а я должен был немного потерпеть. Даже такую любовь.
– Ты жалеешь?
– Нет. Наверное, ты не совсем поняла. Мне просто нужно было поговорить с Эраннаном, чтобы они отпустили тебя. Нужно было выждать всего пару дней.
– И ты бы смог?
– Как видишь. Теперь придётся уходить.
– Я могу уйти сама, спрятаться где-нибудь. А ты с ним поговоришь.
– И ты думаешь, я теперь смогу отпустить тебя? Я был уверен, что моя любовь, моё желание – это всего лишь испытание, которое посылают боги. Что ты, юная и прекрасная должна любить такого же юного и прекрасного…
– Нет никого лучше тебя ни в одном из миров. Хочешь, я расскажу тебе про тебя? Про огромную горбоносую рыбу, которая жила задолго до людей и живёт до сих пор?
Она начала рассказывать ему о своих снах, точнее о снах рыбы, и о глазах, красивых женских глазах, которые ей мерещатся в пламени с начала Самайна. Как будто она смотрит в огонь, как в воду и видит своё отражение. И он, забыв обо всём, слушал её.
– Где эта ведьма?! – людские крики снаружи и конский топот прервал этот странный рассказ, в котором Риголл верил каждому слову.
– Риголл, она околдовала всех и сбежала. Ты поможешь выследить её?
Он взглянул на Дану, он хотел показать ей, чтобы она спряталась в шкурах на ложе, но не успел. Разозлённая, как фурия, воинственная Бригита, нарушив закон, ворвалась без приглашения в жилище верховного друида.
– Она здесь?! Эта тварь здесь?! Она и тебя околдовала, друид?!
– Нет, Бригита! Не спеши!
– Теперь мне понятно, почему и Олаф, и этот старый дурак Эраннан не захотели искать правды и возмездия. Она свела с ума всех. Ничего, на женщин её чары не действуют.
– Бригита, остановись! – Риголл поднял руки, чтобы преградить дорогу разъярённой валькирии. Пламя лишь слегка поднялось к потолку и тут же опало в
очаг.
– Что? Обессилил? Гайрех, где тот чёртов змеиный меч, который эта ведьма швырнула на ложе моего сына?!
Движения её были стремительны и точны, и лезвие не в силах было сопротивляться. По тому, как оно вошло в очень верное место под ребром и вышло между лопаток, Риголл понял, что оружие милосердно, и мучения будут недолги.
– Я вернусь, любимый. Я обязательно найду тебя. Только не забывай… танцевать… с дождём… иногда.
Я видела. Он держал её на руках. Я так тоже однажды держала…. Я слышала его вой, переходящий в вой ветра и пламени, которое таки добралось до моих пальцев.
– А ну, чего тут у огня шалите? Взрослая женщина, а туда же, как малолетка – ветки жечь.
– Бригита?
– Какая я тебе Бригита? Ишь, имя выдумала. Нечего тут мешать. – И пожилая высокая и мощная дворничиха стала затаптывать огонь ещё не до конца наевшийся и сердитый.
Я повернулась к ней спиной и зашагала прочь из этого сада.
– Эй! И вещички свои заберите. Мне чужого добра не надо. А то теряют, а потом говорят, что у них украли.
