Евгений Токтаев - Пес и волчица
Мата не ведьма. Она просто много знает о травах и хворях людских. Так много, что это иной раз пугает даже тех, кто ищет ее помощи.
Тармисара "слышала" Берзу. Говорила — так было не всегда, не один год прошел, прежде чем научилась. Да и как научилась, сама не понимала. Просто в один прекрасный день "услышала". Случилось это давно, Берза то время едва помнила. Она знала, что не родная мате, та рассказала сама. Кто ее настоящие родители, девушка не знала. Тармисара отговаривалась неведением.
"Откуда я взялась?"
"Я нашла тебя. Бендида[29] подарила".
Бендида подарила. И больше ни слова об этом. Как ни старалась Берза, не смогла добиться ничего.
Тишина. Еле-еле слышно, как мата в хлеву негромким заговором гнала скотьи хвори от немногочисленной животины, нескольких коз и свиней.
Стон. Где-то там, далеко в лесу, чья-то душа рвалась в отчаянии, цеплялась за умирающее тело.
Весулк вскинулся, шерсть распушилась. Пес глухо заворчал. Берза вскочила, торопливо принялась одеваться. Натянула мужские штаны, верхнюю рубаху, теплую безрукавку из волчьей шкуры. Схватила маленькие снегоступы и выскочила из дому. Лицо обдало холодом.
Весулк крутился под ногами.
"Бежим, Малыш, бежим скорее!"
Пес взвился на задние лапы, взрыкнул и припустил в предрассветные сумерки, словно знал, куда бежать. Берза, торопливо подвязав снегоступы к ногам, бросилась за ним, не задумываясь, повинуясь беззвучному, необъяснимому словами зову.
Мокрый снег хрупал под ногами, проминался, принимая в себя ноги по щиколотку. Снегоступы-плетенки жалобно трещали, временами цепляясь за сучья поваленных лесин, укрытых белоснежным ноздреватым ковром. Берза шла все быстрее, почти бежала, не разбирая дороги, ломилась сквозь сонный черный лес. Колючие ветки хлестали по лицу, она не замечала их. Как одержимая рвалась вперед, едва различая приметные места. Вот любимая елочка-шатер. Сколько раз отдыхала она здесь, спрятавшись от всего мира под ее массивными колючими лапами, устало опустившимися до самой земли. Кормила крошками доверчивых синиц, да вела беззвучные беседы с Добрым Волком о снах. А тот сидел рядом с умным видом, вывалив язык и склонив голову на бок...
Вот и глубокий овраг с ручьем на дне.
Всплеск.
Стон.
"Подожди! Потерпи немножечко, не умирай!"
Плетенка на правой ноге, наконец, развалилась. Нога сразу провалилась по самое... откуда растет, короче. Вот навалило снега-то. За одну ночь всего.
Берза попыталась двинуться дальше. Увязла. Весулк скакал по сугробам, фыркая. Ему тоже тяжело. В другой раз Берза поулыбалась бы его смешным прыжкам, но не теперь.
Из-за облаков выглянуло солнце. Девушка зажмурилась. Огонек, сорвавший ее из дому, уже угасал. Берза разревелась беззвучно. Вздрагивая от рыданий, размазала слезы по щекам.
"Не умирай!"
Стон.
Берза рванулась вперед, едва не ползком добралась до края крутого обрыва. И увидела на дне человека.
* * *Тьма окутала разум всего на одно мгновение, а потом он снова стал видеть. Хотя смотреть вокруг не на что.
Туман. Бледная дымка. Протяни вперед руку, и она по локоть утонет в холодной влажной мути, плотной пеленой застилающей глаза. Всего одно движение и руки нет. Здесь вообще ничего нет, только тусклая серая пустота, окутанная полумраком. Бесконечное пространство мертвой тишины. Ничто посреди нигде...
"Ты боишься смерти?"
Он ответил не сразу, но, все же, помедлив, кивнул.
"Смерть — это забвение, небытие. Я умру, и меня никогда уже не будет. Никогда-никогда. Это страшно. Я боюсь смерти, Стакир".
Кузнец покачал головой.
"Я всегда удивлялся, как вы можете быть хорошими воинами с такой верой".
"А что говорит о смерти твой народ?"
"Мы не боимся ее. Можно бояться тяжелой раны, бояться боли, но не смерти. Смерть — это река. Грань между мирами. Мы просто переходим реку, идя вслед за оленем, который указывает путь".
"Мы тоже идем через реку".
"Я знаю, вас везут в лодке. Но, ступая на другой берег, мы помним все, а вы забываете. Когда я умру, я не смогу вернуться назад, к тем, кто мне дорог, но я останусь самим собой. Я не исчезну. Вы, римляне, ошибаетесь. Не бойся смерти, Квинт. Ты не исчезнешь".
Провожая своего господина под знамя Орла, на войну, Стакир впервые назвал его по имени. Не как раб — как друг.
Негромкий всплеск за спиной заставил его обернуться. Тихая река. Круги на воде... Еле различимые волны, бесшумно накатывались на берег, ледяными ладонями касаясь босых ступней.
"Мы просто переходим реку, идя вслед за оленем, а вас везут в лодке..."
На мгновение ему показалось, что он увидел смутные очертания этой лодки. Какой это берег? Тот, где ждут? Или тот, с которого не возвращаются? Он ждал некоторое время, но никто не появился.
Он повернулся и пошел прочь от реки. Под ногами хрустела галька. Ничего не видя вокруг, он спотыкался о выброшенные на берег коряги, падал, снова вставал и продолжал идти вперед. Узкая и сравнительно ровная прибрежная полоса довольно быстро сменилась крутой каменистой осыпью. В удалении от воды камни становились все менее гладкими и, карабкаясь вверх по склону, он изранил босые ноги об их острые края.
Осыпь казалась бесконечной. Он лез вверх уже целую вечность, но пространство вокруг, серое и унылое, даже не думало меняться. Несколько раз какой-нибудь булыжник, лежавший, как представлялось, вполне надежно, предательски выскальзывал из-под ног, рождая камнепад, и незадачливый восходитель сползал, а иногда и кубарем скатывался вниз. Тело быстро покрылось ссадинами и синяками, но боли он не чувствовал. Совсем. Вставал и снова лез вверх. Должна же когда-то закончиться эта оркова осыпь!
Она не кончалась, как не исчезал и проклятый туман. А усталость подбиралась неумолимо. Стало трудно дышать, в глазах темнело, накатывала глухота. Он уже не слышал сухой перестук и шуршание осыпающихся камней. Словно неведомая рука взяла его за шкирку, как беспомощного котенка и потащила назад, вниз, к черному зеву бездонной пропасти. Он выпрямился во весь рост и, покачнувшись, рухнул навзничь. Вспышкой мелькнула мысль, что сейчас он непременно размозжит себе голову. Но ничего не случилось. Он по-прежнему был... жив? Нет, скорее всего, нет. Но он по-прежнему осознавал себя. Он все еще был Квинтом Севером. Римским центу... А вот это уже совершенно не важно.
Лежа на спине, он несколько раз глубоко вздохнул, провел ладонью по лицу, стирая липкий пот, и снова попытался встать. Сначала на колени, разбитые в кровь. Поднялся на ноги, выпрямился. Покачнулся и вновь прильнул к земле. Оглянулся назад. За спиной плескалось, сонно мерцая, звездное море.
Туман вдруг начал редеть на глазах, открывая взгляду все новые и новые пространства. Совершенно однообразные. Уходящий вверх каменистый склон не имел края. Лестница в никуда. А позади бездна звезд.
Далекие звезды звали его: "Иди к нам. Прыгай. Плыви. Твои страдания закончатся. Сделай всего один шаг. Растворись в нас..."
"Я умру, и меня никогда уже не будет. Никогда-никогда".
"Идем со мной".
Голос, негромкий, спокойный, прозвучал, как музыка. Женское лицо, соткалось из тумана. Черты его плыли, перетекая из формы в форму. Тысяча лиц и каждое прекрасно.
"Идем со мной".
"Куда?"
"У каждого пути есть конец. Твой завершен".
Нет. Он помотал головой. Нет, нет, нет...
"Ты не согласен?"
"Да! Я еще столько не успел..."
Подбирающаяся со всех сторон холодная тьма лишь расхохоталась в ответ.
...Дымящееся пепелище. Изувеченные человеческие останки повсюду. Мужчины, женщины, дети... Кровь и гарь, сизый дым стелется по земле. На ветру полощется багровый плащ. Человек в серебристо-серой, залитой кровью кольчуге и шлеме с красным поперечным гребнем держит в руках толстое древко, перевитое лентами, на котором сидит, гордо вскинув голову, золотой орел. Когти и крылья его перепачканы красным.
Квинт отшатнулся. Он смотрел на свое отражение, равнодушно-спокойное, исполненное уверенности и превосходства. Он смотрел на свое незнакомое лицо. Орел-победитель...
Тьма смеялась.
"Так что ты еще не успел? Досыта напоить кровью свою мать — волчицу? Напоят другие. Без тебя обойдутся. Много вас у волчицы. Одним больше, одним меньше. Чем ты их лучше? Ты создал бессмертное? Ты дал начало новой жизни? Ты спас чужую жизнь? Зачем ты есть? Путь пройден до конца. Продолжать нет смысла... Идем со мной. Я дам тебе освобождение от горестей бытия. Забвение..."
Где-то вдалеке закричала скрипуче ночная птица:
"Квинт! Квинт! Квинт!"
Вот и все. Нет больше Квинта Севера. Прожил[30].
Нет!
Он рванулся вверх, как раненный зверь, до последнего вздоха борясь за право быть.
Вновь посыпались камни под ногами, рассекая упрямую плоть, что не хочет отдаться во власть неизбежному. И пришла боль. Он кричал, выл от радости, приветствуя ее.
