Евгений Витковский - Земля Святого Витта
Дорога в Подселенцевский подвал оказалась на диво короткой — меньше, чем занял бы путь по набережной от крыльца дома камнереза до Рощи Марьи, — Нинель в темноте знала прямую дорогу. У Пола отваливались ноги — он-то набегал много верст. Варфоломей то и дело наступал то на руку, то на ногу кому-нибудь из рабов, в мыслях у него была одна лишь «тяжелая и крупная» статуя. Что думали рабы — неизвестно, однако по одному пролезли в продолбленное ими же отверстие. К удивлению Пола, никто никакой полиции не вызвал. В подполе, освещенном всеми переносными светильниками, какие нашлись в доме, стоял Федор Кузьмич, разложивший перед собою на каменном столе хирургический инструментарий. Доня была уже в белом халате, — ее, видать, назначили ассистировать.
— Вижу, пациентов поубавилось… — сказал Федор Кузьмич, выворачивая веко Сырцову. — Штраф хозяину платить придется. Шесть раз тысячу восьмушек обола. Это двадцать восемь целковых с мелочью, если на царские считать. Два империала. Если не хотят почтенные… господа рабы ехать в Римедиум, то, скажем… придется баклушами?
— Придется… — угрюмо промычал Овосин, и сразу после этого взвыл: в его разорванную щеку хирург чего-то плеснул.
— Самообслуживание, однако — пробормотал Федор Кузьмич, — так что ты там, Нинель, про нового царя говорила?..
— Ничего я не говорила, — сказала Нинель, уходя по лестнице вверх, в подвале ее помощь больше не требовалась. — Я пошла, пошла. Пеленок шелковых купить надо Павлику, вот я что говорила. Офени, бывает, приносят. То есть джинсы, я сказать хотела. Тьфу, каких пеленок… Четыре уж года, как не нужны, вырос-то Павлик как быстро… А штраф завтра заплатим, квитанцию в городской банк на архонтсовет. «Раб, одна штука, истреблен полностью за неуважение к архонту, к царю и прочая». Заодно пеленки куплю. Ох, да какие пеленки, что они все в голову лезут, Павлик давно на горшок просится. Велосипед двухколесный, лодку там… Бедный лодочник, полы ему все поломают…
Бормотания Нинели, как обычно, никто не слушал. Гендер и Варфоломей, привалившись друг к другу спинами, тяжело отдыхали: ответственный это труд, нелегкий — отлавливать беглых рабов. Варфоломей подремывал, мечтая о новой тяжелой статуе. Пол Гендер чистил оружие — на всякий случай. Оперируемые без наркоза, битые, ломаные и рваные рабы вопили. Но никто их не слушал за пределами дома Подселенцева. Орут рабы — ну и пусть орут. С жиру, значит, бесятся.
12
Великого дня Христова не знаю и по приметам гадаю: Великий пост христианский бывает раньше мусульманского байрама на 9 или 10 дней <…> Месяц март пошел, и я заговел в неделю с мусульманами, говел месяц <…>Нет Бога, кроме Аллаха.
Афанасий Никитин. Хожение за три моряПресловутое шило в мешке, которое традиционно считается трудным для утаивания, занимает в смысле трудности засекречивания лишь второе место: куда трудней скрыть новость в Киммерионе, где все спокон веков знают всех. Не по злому умыслу обмолвилась Гликерия с соседями о том, что в подселенцевском подвале теперь статуя есть. Древняя и вся красивая такая, «Дедушка Аполлон с веслом Киммерийский». Не сообразила старая дева, что соседи у нее, живущие следом за Астерием-лодочником Вера и Басилей Коварди, отнюдь не просто мужик да баба, а два художника, члены Гильдии Художников, небольшой по меркам Киммерии, меньше ста человек, но зверски влиятельной (попробуй без утверждения Худсоветом Гильдии вырезать новую молясину, даже если делаешь копию придуманной во Внешней Руси — живо лицензию аннулирует Архонтсовет). Словом, попросились художники посмотреть на «Дедушку».
Разрешения полагалось просить у Романа, как пожизненного владельца дома над подполом, к которому примыкал подвал-лабиринт, где нашли «Дедушку», — поскольку из того подвала, даром что находился он уже чуть ли не под домом самих Коварди, выхода никуда не имелось. Роман поначалу сделал великую глупость и согласия на экскурсию не дал: не хотел демонстрировать пятерых битых рабов, хотя штраф за шестого, убитого, покорно уплатил и квитанцию за убийство к семейным документам спрятал. Любопытствующие супруги разложили перед собою на огромном столе, с двух сторон которого свои «обманки» рисовали, масштабный план острова Караморова сторона, и подсчитали, что если вход в тот, другой, древний подвал где и есть — то только в подполе размещенного между «живописным» особняком Коварди и «камнерезным» — Подселенцева, в «лодочном» особняке, где нынче скучно жил Астерий Миноевич Коровин. Поскольку Астерий чиниться не стал и убедительно продемонстрировал, что подвал в его доме, наверное, есть, но замурован в незапамятные годы, ибо запечатан печатью такого древнего архонта, что и сами Коварди с маху назвать его не смогли. Пришлось супругам обращаться в Киммерийскую Академию, где по изготовленному ими слепку Гаспар Шерош определил, что замурован вход в подземелье повелением архонта Икария Абоминариста, жившего в середине российского пятнадцатого века и известного тем, что все свое архонтство он только и делал, что налагал заклятия, проклятия, запреты, епитимьи и отлучения (за что однажды был кем-то утоплен, но Коварди дальше слушать не стали, — впрочем, Гаспар не обиделся, его почти никто до конца не дослушивал). Коварди рванули на Архонтову Софию, в Совет Гильдий — и предъявили свои вычисления. Получалось, что под всем кварталом, от Скрытопереломного переулка до самой Рощи Марьи, имеется историческое подземелье, в которое вход закрыт более пятисот лет тому назад. Так не пора ли дверь туда открыть?
Гильдия лодочников, владевшая — так получилось — эксклюзивным правом на доступ в оное подземелье, навострила уши и тут же сочинила историю о том, что прекрасно знает она про таковое помещение, но это ее гильдийная собственность. Гильдии художников и камнерезов немедля встали на дыбы и потребовали раздела подвала на части, согласно размещению под принадлежащими ей особняками. Лодочники были сильной гильдией, любой другой отдельно взятой они бы попротиводействовали, но тут были как минимум две объединившихся против нее гильдии, — а подвал мог простираться еще южней, а там, за узенькой улочкой Четыре Ступеньки, находился особняк «Хилиогон», то бишь «тысячеугольный», где жил ни много, ни мало — сам Назар Эрекци, глава совета гильдии Сборщиков. С некоторых пор гильдия эта, управлявшая сборщиками молясин, стала почти столь же сильна в Киммерионе, как, к примеру, евреи: одни решали вопрос об обмене русских денег на киммерийские, другие — о сборке множества частей молясины у двух десятков гильдий в одну, которую только и согласен был унести из Киммериона офеня. Словом, скорей стоило гильдии лодочников выплыть на Рифейский на простор и всей дружно утопиться, чем ссориться со Сборщиками, к которым, ясное дело, бросятся на помощь Художники и Камнерезы, если они, Лодочники, будут дальше артачиться. В тот же день, поздно вечером, оформив Астерию специальный наряд, повелевавший проплыть вокруг Киммериона в темноте, на предмет дальнейшего выявления опасных мест, где могут быть задеты по башке досточтимые Бобры, — а там поэтому плавать нельзя и предстоит установить специальные буи, — в присутствии руководства всех заинтересованных гильдий, печать Абоминариста-Проклинальщика была взломана, вход в лабиринт — открыт. После чего вся комиссия торжественно в подвал спустилась, разбрелась в разные стороны и, понятное дело, в полном составе заблудилась.
Через недолгое время — хотя уже сильно за полночь — из-под пола в доме засидевшихся за своей живописью Коварди стали доноситься чьи-то приглушенные вопли. Дверь в Дом Астерия оказалась заперта изнутри, но вопли слышались и со стороны набережной. Коварди, не щадя кулаков, заколошматили в дверь дома Романа, не без основания полагая, что коварный лабиринт заглотал кого-то, кто теперь выбраться не может, а вход в тот подвал, проломный вход, имеется лишь из подпола Романа (снятие печатей от Коварди, понятно, засекретили). Дверь со стороны набережной по зимнему времен была закрыта наглухо, сонная Доня высунулась из черного хода, позвала соседей на кухню. Тут тоже были слышны крики, но, наученная заранее Нинелью, Доня сообщила художникам, что «рабы с жиру бесятся». Коварди заподозрили, что дело не так уж просто, пусть бы бесились рабы в подполе Романа, но что делают они в лабиринте, под домом, расположенным за добрых сто саженей к югу? Доня — опять-таки по заранее данному Нинелью указанию — лезть в подпол ночью отказалась, будить тоже никого не захотела, терпит дело до утра. Так и слушали вопли из подпола супруги Коварди до самого рассвета. Слушали их также Пол и Варфоломей, сидя за фанерным щитом, выкрашенным под цвет точильного камня; этим щитом с вечера Нинель приказала закрыть вход в лабиринт со стороны рабского подвала на тот случай, чтоб никакое начальство, набредя на пробитую рабами дыру к свободе, таковою не воспользовалось в обратном направлении.
