Вадим Шарапов - Командир Особого взвода
– Прибыли? – Иванцов при виде старшины явно обрадовался, но виду не подал, тут же свел густые брови, постучал мундштуком по столу. – Где девочка? С вами?
– Так точно, товарищ генерал. Я хотел ее сначала с Никифоровым… – но закончить Нефедову не удалось.
– Нет времени, Степан! Быстро ведите ее сюда, быстро! Тут касательно этих самых колдунов еще материалы подоспели. Все верно, они в нашей зоне, да только точного места никто не знает. Представляешь, как нам эта твоя девчонка важна? Уже оттуда звонили, представляешь? – Иванцов поднял глаза кверху, ткнул мундштуком в потолок. – Так что давай, сейчас за ней прибудут, передадим по цепочке.
– Не нравится мне это. – хмуро сказал Степан. – Проверить ее надо.
– Слушай, Нефедов, ну что ты за Фома неверующий? – генерал Иванцов сердито хлопнул ладонью по висевшей на стене карте Берлина. – Хватит спорить, это приказ! Свет клином на этой девчонке не сошелся! Нянькаюсь тут с тобой, генерал против старшины… Другой бы давно уже на "губу" посадил, а я…
– Так точно, – сказал старшина, но у самой двери оглянулся и упрямо сказал:
– Повременить бы.
– Марш! – рявкнул Иванцов, и Степан со вздохом вышел на улицу.
Он внес девочку в штаб вместе с ватником, поставил на пол и мрачно замер у двери. Следом вошел Ласс. Похоже, альв заметно нервничал – обычно он старался не входить туда, где долгое время жили люди. Двигался он как-то неуверенно и медленно.
– Ты что? – удивленно спросил Нефедов.
Иванцов вышел им навстречу, прошел на середину комнаты, присел перед девочкой на корточки. Она вдруг скинула ватник с плеч и теперь стояла молча, опустив голову.
Ласс прошипел что-то сквозь сжатые зубы и застонал. Оберег на груди старшины вдруг обжег кожу так, что он вскрикнул от боли, словно серебро за секунду вскипело. Мгновенная и страшная догадка промелькнула у него в мозгу.
– Твою в гробовину мать! – он прыгнул вперед и обеими руками разорвал ветхое ситцевое платье на девочке сзади до пояса. Посиневшая грязная кожа была изрезана ровными рядами угловатых значков, они не кровоточили и даже не покрылись коркой заживающих струпьев – только белесое мясо проглядывало из глубоких надрезов, складывавшихся в заклятье, которого раньше Степан не видел. Генерал Иванцов упал на одно колено и пытался встать, на его лице застыло недоумение. А девочка Поля медленно-медленно поднимала руки, раскинув их в стороны. На пальцах стремительно отрастали острые ногти.
– Майсельхас! – выкрикнул Ласс. "Неупокоенный!" – понял Степан. Теперь было понятно, почему девочка так отчаянно отбивалась, когда союзники попытались ее переодеть и вымыть! Майсельхас, мертвец-оружие, свежий труп, начиненный свитками с заклятьями, и надежно укрытый от чужого видения многослойным Слепым Словом, замешанным на трех детских смертях, отшибающим нюх даже у самых чутких на колдовство. И сейчас он стоял перед генералом, готовясь к убийству.
Дед, прошедший огонь, воду и медные трубы, как-то рассказывал внуку Степке о таком мертвеце. Повстречаться с ним Константину Егоровичу довелось во время турецкой войны, на Шипке. Рассказывая, дед то и дело потирал глубокий белый шрам, начинавшийся от нижней челюсти и спускавшийся из-под густой бороды вниз по шее. "Главное, внук, это чтоб окаянный не начал себе грудь раздирать когтями. Разорвет – труба пришла, можно отходную читать. Тут те заклятья, что в него понапиханы, разом и выстрелят. Живой души окрест не останется".
Все это мелькнуло в памяти за треть секунды, а потом старшина схватился обеими руками за голову девочки и крутанул ее что есть силы. Сухо лопнули позвонки, голова повернулась кругом, глядя на Нефедова мутными глазами, в которых уже не осталось ничего человеческого. Майсельхас оскалил черные от крови зубы, руки его взметнулись вверх, выгибаясь под немыслимым углом и полоснули ногтями по лицу старшины, отшвырнув его на стол. Сокрушая спиной столешницу, Степан съехал на пол, одновременно выхватывая из кобуры парабеллум. Три выстрела разнесли половину лба и грудь, но неупокоенного это не остановило. Он снова вывернул руки в суставах, готовый вонзить ногти в собственную плоть.
Ласс опередил Нефедова, собравшегося для прыжка. Он рванулся вперед размытым силуэтом и обхватил труп руками и ногами, прижался к нему, стиснув намертво. Майсельхас взвизгнул режуще. И изо всех сил ударил альва ногтями в подставленную спину, которая мешала ему добраться до своей груди. Ласа выгнуло назад, изо рта плеснула струя яркой крови, но хватку он не ослабил, только лицо искривилось от страшной боли.
– Тэ-эллэс![7] – высоким голосом крикнул он, захлебываясь.
Нефедов схватил финку, проклиная себя за то, что отдал Конюхову дедовский кинжал. Обычное лезвие плоть майсельхаса взять не могло.
Подвальное оконце штаба лопнуло, стеклянные брызги разлетелись по комнате. Две черных тени метнулись к мертвецу, и остро наточенное костяное лезвие с сияющей на нем резьбой ли"рраат антоля[8] свистнуло в воздухе, отрубая ему руку в плече. Визг неупокоенного был страшен, но нападавших это не остановило – отшвырнув Нефедова в сторону, второй тоже взмахнул клинком, и другая рука майсельхаса стукнула об пол, ногтями оставаясь в спине Ласса.
Это были Тар"наль и Аррэль, альвы Особого взвода.
Майсельхас начал распадаться. Миг – и из-под треснувшей кожи, точно отвратительный фарш, потекло содержимое. Кости, мясо и скрученная бумага, чернеющая, тлеющая на глазах. Мертвец-оружие превратился в невыносимо воняющую груду гниющей плоти. Ласс упал на пол и замер. Теперь, когда в его ранах уже не торчали ногти, кровь потекла сильным ровным ручьем. Но Тар"наль и Аррэль склонились над раненым, и вот уже ручей превратился в тонкую струйку, а потом совсем иссяк. Белое лицо Ласса не дрогнуло.
Цепляясь за опрокинутый стол, Степан Нефедов поднялся. Он посмотрел на генерала Иванцова, который тряс головой, пытаясь прийти в себя от ударного заклятья.
– Товарищ генерал… вы в порядке? – и, не дожидаясь ответа, шагнул к Ласу, упал на колени рядом с ним.
– Он как? Живой? Ну? Что?! – старшина спрашивал, а руки его тряслись сильнее и сильнее. В комнату, чуть не вышибив дверь, влетел Санька Конюхов, но Степан на него и не взглянул.
– Теперь он сам решит, быть ему живым или нет, – бесстрастно сказал Аррэль, и второй альв кивнул молча, соглашаясь.
– К черту! – Нефедов отмахнулся.
Потом он сел на пол, положил ладонь на лоб побратиму. Альвы стояли рядом – ни вздоха, ни слова.
– Ласс. Не умирать, слышишь? Умирать нельзя. Война закончилась, – сказал он тихо, почти шепотом, – понимаешь, какое дело?
И вдруг заорал во весь голос, заметив, что веки раненого чуть дрогнули.
– Не умирать! Понял! Ты же мне клялся! На крови, на кости, на железе! Кланом и родом! Жизнью и смертью! Землей и небом клялся! Я твой Старший, слышишь! Я приказываю! Не смей умирать!
Новый год
– Степа-ан!
Голос слышался глухо, порывы метели временами относили его в сторону так, что он обрывался, будто срезанный ножом.
– Степа-ан! Нефе-едов!
Старшина рывком сел и пошарил рукой по вытертой до самой ости медвежьей шкуре. Пистолет… Здесь.
Сон уже ушел, вместе с ним затухло и воспоминание о голосе, выкрикивавшем его имя. В свете затухающих углей не было видно почти ничего. Рядом шумно вздохнул, завозился хозяин чума – откинул шкуры, потянулся, хрустнув суставами.
– Ань торово. Ты чего поднялся, вэйсако[9]? – спросил Степан, натягивая унты. – Спи себе, да спи.
– Нет… Сяй нгерть тара, ерво[10], – отозвался тот и тяжело поднялся, стал раздувать костер, загремел жестяным чайником.
В чуме посветлело. Блики огня заплясали на провисших под тяжестью навалившего снаружи снега шкурах, высветили одежду, закопченные жерди, старую оленью упряжь, свисавшую с них. За неровным кругом, очерченным пламенем костерка, плясали тени, высвечивая бок маленькой железной печки, приклады ружей, ворох сырой одежды. Бедно жил Хороля Вануйто, ничего не скажешь.
– Сте-епан!
– Стоп, – Нефедов, уже потянувшийся за мятой жестяной кружкой с дымящимся в ней черным как деготь чаем, напрягся и застыл, рука замерла неподвижно, – Слыхал?
– Слыхал, – отозвался Вануйто, – кричит кто-то.
Он нахмурился, потер широкое лицо, заросшее редкой щетиной и потянулся за ружьем.
В один прыжок Нефедов оказался у полога чума, осторожно откинул его. В лицо старшине ударил снег, холодные хлопья враз залепили глаза, ручейки воды потекли по щекам.
– Тьфу, черт! – ругнулся он и толкнул ногой безмятежно спавшего рядом, в меховом мешке, солдата. – Богораз, вставай!
– А? – молодой парень открыл глаза и сонно огляделся вокруг. – Товарищ старшина? Что случилось?
