Борис Сапожников - Большая игра
– Да мне и так хорошо.
– Это потому, что ты не привык носить нормальные костюмы, – усмехнулся я. – Вот когда наденешь костюм, уже подогнанный старым Шмуэлем, тогда поймешь, насколько удобнее его стало носить.
Дорчжи пришлось смириться – он быстро понял, что я своих решений не меняю.
Я оценил преимущества электрических трамваев перед извозчиками. Теперь мне стало ясно, почему они постепенно вытесняют ванек. При почти одной скорости передвижения – ваньки в отличие от лихачей никогда не гнали лошадей – поездка выходила в разы дешевле. Да еще и без торга и вечного извозчичьего нытья о том, что хорошо бы и накинуть хоть копеечку или хоть денежку, а то хоть бы и полушку. В трамвае же все просто. Вошел, занял место, на выходе оплатил проезд кондуктору – и никакой лишней суеты.
Старик Шмуэль был классическим еврейским портным – за это он мне и нравился. Я ходил к нему подгонять повседневные мундиры, он же сшил и мой единственный парадный, в котором лишь раз показался в свете на балу в честь отбытия нашего корпуса в Крым. Шмуэль ютился со своим огромным семейством в подвале богатого дома, на первом этаже которого находилась его портняжная мастерская. Жилище его с виду было убого, жена и дети, да и сам Шмуэль одевались опрятно, но очень бедно. Так сразу и не скажешь, что он один из самых преуспевающих портных в Москове.
В мастерской Шмуэля всегда было удивительно светло – на чем он никогда не экономил, так это на освещении. Внутри обычно горели несколько газовых ламп. Но когда вошли, в глаза нам с Дорчжи ударил свет столь резкий и неприятный, что оба рефлекторно прищурились и прикрыли их рукой.
– О, ваше сиятельство, ваше сиятельство, – услышал я знакомый чуть надтреснутый голос старого Шмуэля, – вы простите за это маленькое неудобство, я сменил газовые лампы на электрические. Они светят ярче и не оставляют осадка на тканях, вот только денег стоят немалых – и приходится разоряться на электричество, а оно тоже, знаете ли, чего-то да стоит.
Шмуэль подошел к нам и низко поклонился мне. За его спиной маячили двое сыновей – ребята довольно крепкого телосложения. Они не раз отбивали мастерскую отца во время еврейских погромов, случавшихся в южной столице империи с завидной регулярностью. Оба состояли в нелегальном отряде еврейской самообороны и с дубинкой обращались куда лучше, чем с иглой.
– Я так понимаю, что на этом молодом человеке надо подогнать только что купленный костюм, – произнес Шмуэль. – Нет ничего проще. Хотя, конечно, стоило бы сразу обратиться ко мне. Я бы пошил куда лучше, и уж точно подгонка бы не понадобилась.
– Мне слишком дорого время, – ответил я. – И подберите Дорчжи костюм для арены, что-нибудь в монгольском стиле.
– Для какого бойца? – оживился, почуяв реальную выгоду, куда большую, чем от простой подгонки готового платья, Шмуэль.
– Рукопашного.
– Стало быть, правую руку оставляем открытой. Или молодой человек левша?
– Правша, – тут же ответил Дорчжи.
– Отлично, – потер руки Шмуэль. – Мальчики, – обернулся он к сыновьям, – проводите молодого человека в примерочную. Мне нужны его мерки, и как можно скорее. Когда закончите с ними – пускай поглядит на нашу коллекцию костюмов для рукопашных бойцов.
– Я составлю компанию Дорчжи, – заявил я.
– Ну конечно-конечно, ваше сиятельство, – заулыбался Шмуэль, – как я могу отказать вам.
В общем, у Шмуэля мы провели куда больше времени, чем в магазине готового платья. В итоге Дорчжи подогнали его цивильный костюм и подобрали тот, в котором он будет драться на арене. Последний меня не слишком устраивал, потому что состоял только из широких штанов, подпоясанных кушаком, и мягких сапог, оставляя торс Дорчжи открытым. Однако это стало своеобразным компромиссом. То, что нравилось мне, никак не устраивало молодого монгола, а с его мнением мне приходилось считаться – ведь в конце концов драться-то в этом костюме ему, а не мне. Самому же Дорчжи не нравилось ничего из предложенного сыновьями старого Шмуэля.
– Я привык драться почти без одежды, – говорил Дорчжи. – Борцовский костюм у нас почти не стесняет движений, не то что это.
– У тебя на родине, наверное, вовсе голышом дерутся, – усмехнулся я.
– Так лучше всего, – на полном серьезе ответил Дорчжи, – раны легче обрабатывать, и в них с одежды не попадает грязь. С голым торсом драться у нас вполне нормально.
Мне удалось настоять на свободных шароварах, вроде тех, о которых Гоголь писал, что они шириной во все Черное море, и мягких сапогах. Даже от нательной рубашки Дорчжи отказался наотрез.
Пока мы ехали на трамвае в оружейную мастерскую подбирать Дорчжи стальную руку, он спросил у меня, отчего Шмуэль живет так скромно – почти в нищете, хотя явно преуспевает.
– Евреи, видимо, не добрались до твоих краев, – ответил я, – и, что такое погром, ты тоже не знаешь. – Дорчжи отрицательно покачал головой. – А вот в Москове значение этого слова отлично известно. Евреев не любят по многим причинам и считают, что они живут лучше за счет остальных. Ну а если душа справедливости требует, то русский человек идет громить евреев, и власти этому не то чтобы потворствуют, но мер против погромщиков не предпринимают. Так уж повелось на Руси, что во всем всегда виноваты евреи и немцы. Но немцев сейчас бить опасно. Их достаточно среди военных и чиновников, так что можно получить серьезный отпор. С евреями все проще. Они сильно поражены в правах, и единственной защитой их остается показная бедность. Зачем грабить того, у кого ничего нет?
В оружейной мастерской мы провозились ничуть не меньше, чем у старого Шмуэля. Стальная рука – это не сабля и даже не арбалет, это устройство куда сложнее и индивидуальней. Это в Древнем Риме гладиаторам достаточно было защитить левую руку бронзовым доспехом, начинающимся на плече и закрывающим пальцы, – современному рукопашному бойцу требуется куда более хитрая конструкция. Она состоит из ременной «упряжи», которая крепится на спине, и собственно стальной руки. Но вариантов этой самой руки есть множество – все зависит не только от длины рук и ширины плеч игрока, но и от стиля его боя. А потому первым делом в мастерской Дорчжи отвели на задний двор и попросили отработать несколько ударов по деревянному манекену. Он обернулся на меня, прося разрешения, и я кивнул. Про себя же подумал, что стоит напомнить парню: он уже не ученик и разрешений ему уже никаких не требуется.
Оружейник глядел на быстрые выпады и удары, которыми Дорчжи осыпал манекен, и, наконец, сделал ему знак остановиться.
– Полностью стальная рука вашему бойцу без надобности, – заявил он, – и никаких встроенных паровых молотов. Все это будет для него только обузой. Он силен, но в первую очередь быстр, и именно это его качество следует укрепить сталью.
Мне оставалось только кивнуть. Я видел, как дерется Дорчжи с Поддубным. Видел, как молодому монголу мешает стандартная стальная рука – она слишком тяжела для него, сковывает быстрые движения, портит технику.
Мастер-оружейник погладил лысину и кивнул нам обоим, чтобы возвращались внутрь. Покопавшись недолго среди обширных запасов, он вынес несколько легких образцов стальных рук. После Дорчжи снова вышел на задний двор и теперь обрабатывал манекен уже будучи вооруженным. Мы остановили выбор на конструкции максимально облегченной – от плеча до локтя она была сделана из прочной кожи, укрепленной в нескольких местах металлом, но больше декоративно, под локтем скрывался механизм, компенсирующий отдачу от ударов, болты его были видны и снаружи. А ниже локтя конструкция была полностью стальной – несколько гибких сочленений, также служивших не только для усиления удара, но и для компенсации отдачи, заканчивались мощным литым кулаком, не имеющим никаких анатомических подробностей. С внешней стороны конструкция защищена стальными пластинами с золотой гравировкой по краю – знаком мастера, сделавшего ее.
Оружейник подогнал кожаную «упряжь» по торсу Дорчжи, и тот на проверку сделал еще несколько быстрых ударов. Конечно, далеко от идеала, но к конструкции парню надо привыкнуть, а на это уйдет не одна тренировка и не один пресловутый седьмой пот.
Траты на экипировку Дорчжи были весьма существенны, но все же не пробили существенной дыры в бюджете моей команды. Тем более что дорогу до Бухары оплачивали мои наниматели. Вечером в гостиницу прибыл курьер с подорожной, выправленной для капитана команды и четверых игроков, согласно которой нам разрешено было пересечь южную границу империи, а также отдельно указывалось, что все наши передвижения и проживание в гостиницах и на постоялых дворах будут оплачиваться за казенный кошт. Для этого мне было разрешено выдавать расписки, но не более определенной суммы за один раз.
– Живем, – усмехнулся Корень, когда я пересказал ему суть врученной подорожной. – Давненько нас так славно не снаряжали в поход.
