Вадим Давыдов - Предначертание
Гурьев, не ожидавший, в общем-то, такой реакции, стремительно шагнул к женщине, подхватил:
— Тётя Зиночка, да вы что?! Ну-ка, ну-ка. Спокойно.
Женщина уткнулась ему в грудь:
— Яшенька… Вернулся, родименький. Вернулся. Уж как мы вас вспоминали-то. И Оленьку Ильиничну, и Николая-то нашего Петровича, и тебя, солнышко наше… Приехал. Дождались. Слава тебе, Господи…
— И зачем же вы так меня ждали-то? — улыбнулся опять Гурьев, хотя улыбаться как-то не очень хотелось.
— Как же, Яшенька, — женщина подняла к нему заплаканное, улыбающееся лицо. — Как же иначе-то? Это ж дом твой, Яшенька. Дом. Уж так мы тебя ждали…
— Ну, и как же вы тут без меня жили? Скучали – это вижу. А вообще?
— А вообще-то – вообще ничего, Яшенька, — заторопилась вахтёрша. — Вообще – как-то ничего оно так, с Божьей помощью. Вот, на вахте теперь я. Жильцы у нас тут новые, много. Разменялись вот, съехались. Серьёзные жильцы, такие-то. И следователь тот бывший, что Оленьку-то Ильиничну… И другие его… Вот. Так что – ничего. Они – люди серьёзные, уважительные, в обиду не дают хозяйство – молодцы. Конечно, Николай-то Петрович, — женщина опять всхлипнула. — Он-то – им до него куда же…
— Дома Городецкий? — спросил Гурьев, наклонив набок голову. — Давно приехал?
— Дома, дома Лексан Лександрыч, — кивнула вахтёрша. — А приехал недавно, часа два, может, как приехал. Они ж всё по ночам сидят, по ночам, ровно вурдалаки какие, прости, Господи… По ночам сидят, а днём спать домой едут… Что за жизнь-то это такая, Яшенька… Разве ж можно это так, а?
— Нет, — покачал головой Гурьев. — Нет. Нельзя. Ни в коем случае. Ночью надо спать. А работать – днём. По ночам только нечисть всякая суетится. Ничего, тёть Зин. Мы разберёмся.
— Вот, — закивала вахтёрша. — Вот. Я же и говорю. Приехал же. Слава тебе, Господи…
— Ну, звоните ему.
— Да как же… Устал ведь он… Может, чайку-то пока выпьешь? Пускай поспит, Лексан Лександрыч-то. Хороший он человек, жалко-то ведь его… Устал ведь, всю ночь, поди, с вурдалаками-то этими… А сегодня выходной-то, слава Богу… Или нет? Ой, запуталась я совсем, с шестидневками этими, пятидневками, кто ж их разберёт-то, Яшенька, — поди, сами давно запутались-то… Ох, грехи, грехи наши тяжкие… Чайку-то попьёшь, Яшенька? Я свежий сейчас заварю. Чай, конечно, не тот, что в прежние-то времена, но чай, слава тебе, Господи…
— В другой раз, тёть Зин. Некогда сейчас. Нужно мне с ним поговорить. А отдохнём мы все как-нибудь в другой раз.
Городецкий через секунду после звонка ссыпался по лестнице вниз, только что не в подштанниках. Они обнялись. Заспанный Варяг хлопнул Гурьева по спине:
— Чёрт полосатый! Хоть бы телеграмму дал, я бы тебя встретил! Ну, давай ко мне, наверх! Зинаида Гавриловна, чаю нам, чаю!
— А что, — спросил Гурьев, когда они поднимались по лестнице на второй этаж, — кроме Зинаиды Гавриловны, и чаю некому товарищу Городецкому подать?
— Намекаешь, что жениться бы мне?
— Ну, вроде того.
— В другой жизни, Гур. В другой жизни. Так у вас говорят, у буддистов?
— Да, буддисты некоторые всерьёз в эту чепуху верят. Представляешь? — Гурьев недоумённо вздохнул. — А как тебе в голову пришла идея такая – в мой дом перебраться?
— Твой дом, Гур – это целый мир. Здесь дух твоего Мишимы до сих пор живёт. Уж не знаю, веришь ты в такие штуки или нет – но вот чувствую я его, и всё. Тебе же Гавриловна уже всё выложила: я сюда многих из наших перетащил – почти весь отдел, и даже из новеньких – двоих. Наши люди. В общем, сам увидишь!
— Увижу, увижу, — улыбаясь, подтвердил Гурьев. — У меня такое чувство, что ты рад моему приезду. Тебе за сэнсэя здорово досталось тогда?
— Ничего мне не досталось, — потемнел лицом Городецкий. — По сравнению с тем, что досталось тебе, Гур – семечки.
— Да перестань. Всё, как ты выражаешься, в цвет.
— Смотри-ка, запомнил.
— А я ничего не забываю.
— И это я помню. Проходи, — Городецкий распахнул перед ним дверь.
Войдя, Гурьев огляделся и, притронувшись пальцем к губам, показал на стены, потом на потолок. Городецкий пожал плечами:
— Чисто. Ручаюсь. Такие чудеса даже наверх ещё не дошли.
— Ой ли?
— Гарантия.
— Полной гарантии не даёт даже страховой полис.
— Ты банкир, — Городецкий поиграл бровями. — Тебе лучше знать.
— Машина?
— Те же, и ваших нет.
— Ну, смотри, Варяг. Ты бывший сыщик – знаешь, что случается, когда не обращают внимания на мелочи.
— Бывших сыщиков не бывает, Гур.
— Я это тоже запомню.
Гурьев прошёл по коридору, заглянул во все комнаты:
— Неплохо ты устроился, Варяг. Прямо барские апартаменты. В такие и жену не грех привести.
— Чего ты завёлся?!
— У кого что болит, знаешь ли.
— А-а-а… Ясно.
— Ничего тебе не ясно пока, но это и хорошо. А соседей куда подевал?
— Побегал бы с моё с обменами да переездами – не спрашивал бы.
— Ну, за что боролись, на то и напоролись.
Раздался стук в дверь – соседка явилась с чаем, расставила всё споро на кухне:
— Кушайте, деточки, кушайте. Господи, хорошо-то как… вы, Лексан Лександрыч, посуду-то не трогайте, я потом постучусь, да сама помою…
— Спасибо, тёть Зин.
Гурьев, рассматривая пьющего чай Городецкого, покачал головой осуждающе:
— Не нравишься ты мне, Варяг. Ох, не нравишься. Морда серая, плечи висят, спорт, похоже, совсем забросил. Работаешь, как шахтёр в забое. Ни света, ни воздуха. Не дело это, Варяг. Не дело. Давай-ка, заканчивай чаёвничать, приляг, я тебя поколю немножко. А потом – поедем, побеседуем. О том, о сём, о всяком-разном.
— Куда поедем?
— Есть куда. Не тут же разговаривать.
— Да, — Городецкий вздохнул, посмотрел на Гурьева с некоторым подобием зависти и восхищения. — Нет, ну, это же надо. А ты – прямо цветёшь. Глаз не оторвать.
— Ладно, ладно. Я тебя и так бескорыстно люблю, ты знаешь. Раздевайся.
— Совсем? — ухмыльнулся Городецкий.
— Трусы оставь, — вернул ухмылку Гурьев. — Хозяйство твоё лицезреть мне без надобности. Да и скукожилось там всё, высохло, поди, под суровым взглядом партийных комиссий по чистке и стирке.
— Сукин ты сын, Гур.
— Это есть, ты прав. Что есть – то есть. Ложись, говорю.
* * *— Ну, как? Полегче? — спросил Гурьев, сняв иголки и протерев спиртом места уколов.
— Оказывается, дикобразом быть не так уж и плохо, — проворчал Городецкий, усаживаясь на диване и поводя осторожно плечами. Он действительно немного оброс жирком, хотя Гурьев ожидал гораздо худшего. — Поехали, мне ещё на работу сегодня.
— А разве сегодня не выходной? — удивился Гурьев. — Вроде я всё правильно рассчитал, нет?
— Тьфу…
— Заработался. Ну, тем более поехали. Развеешься.
Снег ещё не ложился, и было на редкость неуютно, промозгло. Городецкий поёжился, садясь в автомобиль, и сразу же, как только машина завелась, включил печку на полную мощность:
— Куда едем?
— К Брюсу.
— Куда?!
— Глинки такие, возле Монино. Знаешь? Санаторий.
— Ничего себе! Ближний свет.
— Целее будешь, Варяг. И я заодно.
— Добро, — Городецкий включил фары, тронул машину с места, направляя её в сторону арки. — Расскажи мне, чего я не знаю.
— А чего ты не знаешь?
— Деньги у тебя есть?
— Сколько тебе взвесить денег, Варяг? — улыбнулся Гурьев. — Центнер, два?
— А центнер – это сколько?
— Смотря какими купюрами.
— Золотом.
— Метрический центнер?
— Слушай, кончай!
— Я тебе взвешу денег, Сан Саныч, — кивнул Гурьев. — Сколько надо – столько взвешу. Когда буду уверен, что всё идёт по нашему плану. Договорились?
— С тобой договоришься.
— Договоришься, если захочешь. Обо мне успеем, кое-что ведь тебе известно – основное. Зато я о тебе – ничего не знаю. Кто ты, Варяг? Чем дышишь?
— Воздухом дышу. Спёртым, — зло бросил Городецкий. — Ворованным, можно сказать. Я после этого случая понял, Гур: в розыске – потолок у меня. Розыскник – это полевой зверь. В каратели не пойду, а в розыске – выше начальника МУРа не прыгнуть. Дальше – политика начинается, и надо мараться. В принципе, не пугает это нисколько.
— Но?
— Не хочется – просто так. Ради дела – сколько угодно. А так…
— Тренироваться-то надо.
— Ты – много тренировался?!
— Мне хватило. Рассказывай.
— Да что рассказывать. В общем, обсудили мы всё с ребятами, с Батей. Ушёл я из розыска. А тут как раз – несколько вакансий в аппарате открылось. В промсекторе. Вот я и полез. И вылез.
— Тяжко?
— Есть такое дело.
— А что за человечка ты мне в Лондон присылал? Хороший человечек, правильный.
— А то, — довольно улыбнулся Городецкий. — В наркомвнешторге работает. С отцом вместе служил по молодости, потом пошёл по коммерческой части. А остальное всё – дело техники. Есть в госбезопасности пара человек, но – на волоске висят. Буквально. У Ягоды, похоже, дела не очень – сейчас ему Хозяин его троцкизм припомнит. А такие дубы в одиночку не валятся – непременно подлесок за собой потянет.
