Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке
— Чего п-происходит? Не п-понимаю…
Немцы засвистели, заорали и даже захлопали в ладоши, подбадривая пленных красноармейцев.
— Один черт знает, что там в германскую голову пришло…
Лесорубы мрачно смотрели на соревнование. Толик судорожно сжимал топор.
— Давай-ка сползаем по кустам до них.
Воспользовавшись тем, что немцы смотрели в сторону поля, дед с Юрой украдкой поползли по краю леса.
И почти добрались. Но тут на поле грянул взрыв.
Часть немцев радостно заорали, часть засвистели. А потом стали передавать друг другу сигареты.
А там где был взрыв, разлетелось на щепки бревно — часть пленных лежало вокруг небольшой, дымящейся воронки не подавая признаков жизни. Один пытался встать на руки — оторванные ноги валялись чуть поодаль…
Остальные залегли.
— Aufzustehen! Aufzustehen! — заорал главный фриц. И дал очередь над головами залегших.
Те покорно поднялись и потащили свои бревна дальше — бум, бум, бум — равномерные удары о землю были слышны далеко.
— Разм-минируют что ли? Вот с-сволочи… — прошептал Юра.
Дед молча похлопал его по плечу и махнул рукой — мол, пошли дальше.
Подползли как можно ближе к лесорубам, молча склонившим головы и не смотревшим на поле.
А там двое немцев подошли к месту взрыва. Несколькими выстрелами добили тяжелораненых, а потом ушли обратно на поляну.
— Толик! — яростно зашептал Юрка. — Толик! Б-бессонов!
Толик вздрогнул и медленно оглянулся. Увидев в кустах Юрку, аж приоткрыл рот от удивления:
— Ты??
— Толя, б-быстрей за нами, уходим, там наши все почти!
— Не могу… Немцы расстреляют десять человек за побег.
— Б-бл… Толь, чего тут происходит-то?
— Там поле заминировано. Противотанковыми. Пехотных вроде нет. Суки, придумали себе развлечение, каждый день сюда гоняют.
— Вот и п-пошли, рано или п-поздно ляжешь тут на этом п-поле.
— Эй, контуженный, ты с кем там шепчешься? — сказал один из пленных.
И тут на поле глухо гукнул еще один взрыв, а потом еще два подряд.
Немцы машинально присели, а потом гурьбой, галдя о чем-то своем, пошли к покалеченным людям. Кто-то там закричал тонко, взахлеб. А гансы третьей — последней — бригаде заорали:
— Halt! Halt!
Потом вновь раздались одиночные выстрелы.
Толик тоскливо посмотрел на Юрку и отрицательно покачал головой:
— Не могу, Юр… Десять человек на совести будет, я лучше сам…
И отвернулся.
Юрка, матерясь про себя, отполз обратно.
— Не хочет, твою мать, — сказал он деду. — За его побег десятерых положат.
Дед пожевал губы.
— Ишь, какой, совестливый. Хороший, видать, мужик. Прицел, кстати, не сбит в этот раз?
— Нормально в-все!
— Значит, тогда сделаем так…
…Уже через минуту они лежали на краю леса. Юра за старой упавшей сухостоиной, а Кирьян Васильевич метрах в пятнадцати от него в какой-то ямке. Немцы как раз вернулись с поля и дали команду последним, оставшимся в живых, пленным продолжать. Надрываясь, те сделали еще несколько шагов, и снова прогремел взрыв.
В ту же секунду Юра и дед выстрелили в спины немцев.
С расстояния в пятьдесят метров промахнуться невозможно. Поэтому двое, среди которых был самый горлопанистый — то ли фельдфебель, то просто унтер — медленно завалились на землю.
Немцы сначала не поняли, что случилось — видимо решив, что товарищей зацепило случайными осколками. Хотя на расстоянии в сотню метров получить осколок от мины, пусть и противотанковой, нереально, но чего не бывает на войне? Они сгрудились над своими камрадами, гортанно разоравшись, словно вороны.
И вновь два выстрела, и вновь в цель. Немцы бросились в рассыпную и залегли цепью, немедленно открыв ответный огонь. Но они не понимали — куда стрелять, тогда как Юрка и дед видели их прекрасно.
Лесорубы бросились на землю ничком, побросав топоры и пилы. А Толик, сидевший ближе всех к краю леса, отпрыгнул к самым кустам и отполз за свежий березовый пень.
Партизаны пока перестали стрелять. Выжидали, не желая обнаруживать свои позиции.
Постреляв, немцы немного успокоились и перебежками, по двое с флангов, начали передвигаться к лесу.
Пока пара бежала, остальные открывали огонь из карабинов.
Когда они подбежали метров на тридцать — Семененко приготовил для них сюрприз — пару гранат-толокушек. Юра знал, что задержка запала длинная — аж до восьми секунд, хотя официально четыре-пять. Поэтому бросал не сразу. А через три секунды.
«Тридцать один, тридцать два, тридцать три… На!»
Немец тоже знал о задержке, поэтому, когда граната, подпрыгивая, прикатилась к нему — он ее схватил и попытался метнуть обратно, но не успел, рухнув безголовым и одноруким телом на дымящуюся землю.
— Пять… — флегматично считал дед, дожидаясь оплошности противника. Один заметил, откуда вылетела граната и привстал, прицеливаясь. И тут же, получив пулей в шею, ткнулся в травку, обильно поливая ее кровью. — Четыре…
Немцы растерялись. За какие-то пятнадцать минут потеряли уже шесть человек. А сколько партизан там в лесу? Стреляют редко, но чертовски метко. Назад нельзя — расстреляют как в тире, доннерветтернохайнмаль! Значит вперед — одним рывком!
Старший из оставшихся громко заругался и:
— Ein, zwei… Drei!
Они бросились вперед и тут с левого фланга выскочил с ревом Толик, замахнувшись топором. А за ним с таким же диким ревом неслись пленные!
Немцы опешили буквально на секунду, но этой секунды Толику хватило, чтобы врезать топором под каску ближайшему фрицу. Лезвие разрубило пол-черепа и застряло. Толик выпустил рукоятку — солдат рухнул мешком — и с голыми руками бросился на следующего. Вид его был так ужасен, что немец лишь попятился, и тут же был сбит с ног.
Юрка и дед, воспользовавшись моментом, тут же открыли стрельбу по оставшимся двоим.
Через пару секунд все было закончено.
Красноармейцы стояли, тяжело дыша, на поле боя, недоуменно разглядывая друг друга и бывших конвоиров, словно не веря, что они свободны, что они живы. Юрка с дедом вышли из леса с винтовками на перевес.
Несколько секунд стояли молча друг перед другом. А потом бросились обниматься.
— Оружие соберите, черт вас дери, — рявкнул, наконец, Кирьян Васильевич. — Все собрать, документы, еду, фляги, ремни. Бегом!
— Э? — вдруг остановился Юрка. — А где берсеркер-то наш?
Оказалось, что Толик так и лежит на немце.
Они подбежали к нему, перевернули.
На губах пузырилась розовая пена, а из груди торчал нож.
Успел, таки ганс…
Глава 10. Европейцы, млять…
Окопчик наш — последняя квартира,
Другой не будет, видно, нам дано.
И черные проклятые мундиры
Подходят, как в замедленном Кино.
И солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я кричу: «Давай, Виталий Палыч!
Давай на всю катушку, дорогой!»
Юрий ВизборВот уже полчаса Толика тащили на импровизированных, сделанных из шинели и двух палок, носилках. Время от времени он приходил в сознание, пытался что-то сказать, но Юрка Семененко каждый раз закрывал ему рот:
— Молчи, Толян, молчи! Нельзя тебе говорить. Вот придем сейчас — у нас там врач есть, он тебя на ноги быстро поставит.
Кинжал они вытаскивать не стали. Понятно было, что легкое пробито, а лезвие перекрывает кровеносные сосуды. Достанешь — и он захлебнется в собственной крови. Путь уж Валерка разбирается.
Шестеро красноармейцев менялись через каждые пять минут. Очень уж тяжел был здоровяк Толя Бессонов — за центнер, а бойцы ослабли на похлебке из брюквы.
Немцы и сами особо не шиковали в котле, подчистую грабя местное население, а на пленных обращали внимание в последнюю очередь.
Но шли, почти бежали.
И успели.
Ритка, когда увидела носилки, даже не заметила незнакомых бойцов. Просто метнулась к ним с криком:
— Кто?
Но ее опередил хромающий Валерка, протирая на ходу очки.
— Толик, Господи, да как же это, Толик, очнись! — Юра с дедом еле оттащили ее от раненого.
— Чего, знакомы, что ли? — поинтересовался долговязый красноармеец, натянувший пилотку до ушей.
— Знакомы, знакомы… Сейчас и с вами знакомиться будем, пока там дохтур колдует. Отряд! Становись! — рявкнул неожиданно Кирьян Васильевич.
И партизаны, и красноармейцы немного замешкались. Первые — совсем не привыкли, вторые несколько отвыкли.
— Рррняйсь! Смирррна! — Кирьян Васильевич прищурился, обходя строй.
Десять человек — это уже серьезно. Это уже отделение.
— Я — командир партизанского отряда унтер-офицер Кирьян Богатырев. Вопросы ко мне?
Красноармейцы недоуменно переглянулись. Долговязый поинтересовался:
— Это какой-такой унтер-офицер?
