Дмитрий Бондарь - Стычки локального значения.
Потом Анька сказала:
— Ребят, а Глибина помните? Ваську? Ну он еще со шпаной водился?
Не знаю как Серый, а я помнил этого упыря всегда. За тот краткий миг своей беспомощности, когда меня собирались «поучить», а я ничего не мог сделать — не хватало ни сил, ни духа. Это было одно из самых кошмарных воспоминаний из юности: ватные ноги, осипший голос и мерзкий страх, которого так много, что, кажется, меня самого в тот миг уже и не осталось. Странное чувство — будто вот-вот все кончится, но оно продолжается-продолжается-продолжается. Как фильм ужасов. Ну дали бы пару раз по морде, поиздевались — не смертельно. Но почему-то так страшно! Я тогда признался отцу, вечером, когда мать нашептала ему, что вернулся я в рваной одежде, украшенный здоровенным фингалом на скуле, но вроде как победителем. Отец спросил, как было дело, и я рассказал все без утайки: о глупой курице, злом уркагане, ушедшем в армию, о его баламуте-брате, о своем страхе и о чудесном появлении Фролова на пустыре. О том, как шел он к скамейке и глаза его были оловянными, какие бывают у папиных пациентов, уверенных в том, что держат их в дурке напрасно. Как шел Серый меня спасать, и бил этих гопников, не разбирая способов и средств. Я ведь видел. По крайней мере, начало. И все ему было до фонаря. Потому что перед ним стояла цель и он знал, как ее достичь. В тот миг он показался мне едва ли не страшнее упыря-Глибина.
Отец недолго помолчал, осмысливая, и сказал, что самое главное — извлечь из ситуации уроки. Если Серый без раздумий вступился за меня, то, стало быть, у меня появился друг. И еще сказал, что самый главный урок в случившемся другой.
— Боли нет, — заявил мне отец. — Ее вообще нет.
Он вынул изо рта сигарету и не спеша затушил ее о свою мягкую, докторскую ладонь. Не поморщившись, не изменившись глазами, так, словно положил в руку шелуху от семечек.
— Это не феномен. Ожидание боли всегда страшнее самой боли. Боль можно перетерпеть, ее ожидание — нет. Если решил что-то делать — делай, не ожидая боли, не сожалея заранее о случившемся. И тогда ее не будет. Твой друг это знает и поэтому делает то, что считает нужным. И это тот способ, которым положено жить мужчине.
Потом, много позже, я, конечно, повторил то, что сделал тогда отец — отобрал бычок у Луиджи и воткнул его в руку. Действительно — вполне терпимо. И даже волдырь оказался каким-то игрушечным и быстро сошел.
Это воспоминание пронеслось в памяти мгновенно.
— И что там с Глибиным? — спросил Серый.
— Вернулся он из армии весной. Без левой руки. Вернее — без кисти. Протез такой черный носит. И еще ему дали Героя, — в голосе Нюрки слышались нотки искреннего восхищения. — Только злой он пришел. И тебя, Фролов, искал. У всех выспрашивал и, по-моему, даже в Монголию поехал.
Она задумчиво посмотрела на Серого, будто только что его увидела:
— А тебя ведь там и не было никогда, да?
Серега усмехнулся, и все-таки поставил на стол бутылку калифорнийского вина Opus One.
Алекс без слов принес нужную посуду, но сам не сел с нами, сказав:
— У вас сейчас лирика-ностальгия начнется, пойду я лучше посмотрю как там «Атланта Хоукс» разделается с «Вашингтон буллетс». Не «Селтикс» с «Лейкерс», конечно, но зато на арене весь вечер два коротышки: Тайрон Богс против Энтони Вэбба. Должно быть занятно.
И мы остались втроем.
— Рассказывайте, лоботрясы, как вы докатились до такой жизни, — наигранно вздохнула Анька.
— Мы много и упорно работали под руководством более опытных товарищей, — отрезал Серый, пресекая любые разговоры о нашей истинной деятельности. — Выполняем задание руководства. Стране нужна валюта. Вот мы ее и добываем, в меру умения.
— Что-то темнишь ты, Фролов, — Анька попыталась провернуть с ним тот же фокус, что и со мной — с заглядыванием в глубину зрачков, но не на того напала.
— Не спрашивай лишнего, если не хочешь, чтобы тебе соврали, — холодно сказал Серхио Саура. Теперь это был он, от Фролова в один миг не осталось ничего.
Анька вскочила из-за стола, перевернув свой фужер:
— Поехали отсюда, Захар, я ошиблась!
— Завтра поедете, — отметая тоном возможные возражения, ответил Серый.
Этому его умению я всегда завидовал черной завистью. Иногда он умел говорить так, что возражать абсолютно не хотелось. И действовало это не только на меня. И еще меня порадовала его железобетонная стойкость против попыток манипуляции. Нет, Нюрка, с этим чуваком твои бабские прихватки не пройдут. И не только потому, что он тебя видит на тридцать лет вперед.
Вот так чаще всего и происходит: она отвергла меня, готового для нее на все, и понеслась через океан к нему, который и в грош не ставит ее желания. Странные существа эти бабы. Ведь когда я сам веду себя подобным образом, они тоже норовят броситься на шею. Но, к сожалению, у меня такие фокусы с теми, кто мне по-настоящему дорог, не выходят — я сдаюсь быстрее.
— Вернулся Глибин? — спокойно, словно ничего и не произошло, спросил Фролов.
Анька поджала губы, поставила фужер на место, набросала салфеток на растекшуюся лужу, уселась на свое место и только после этого ответила:
— Не знаю. Я уехала в Вену.
Я чувствовал себя немного неуютно — как в туче с молниями — того и гляди стукнет в темечко, даже если просто сидишь и ничего не делаешь. Стукнет за безделье.
— Прости, — внезапно сказал Серый. — Просто наша работа — совсем не твое дело. И лучше тебе знать о том поменьше. Расскажи, что там в Городе?
У Стрельцовой едва глаза не выпали в вино, и, кажется, она сообразила, что столкнулась с гораздо более умелым манипулятором, чем была сама.
— Митингуют. Иван Петрович, — это она о нашем институтском политэкономе, — возглавил местное отделение Демократического Союза. Наш бывший директор института систем у него в заместителях. Ездит на черной «Волге» с охраной на «Ниве» — народ пугает. Всех обличает и выводит на чистую воду.
И эта ее простая фраза разрядила обстановку, вызвав улыбки на наших лицах.
Вспоминали всякую ерунду, мелочь, казалось бы, давно и прочно забытую, но на самом деле бережно хранимую, лелеемую с тайной надеждой вернуть все назад. Но так не бывает. Только у Фролова, да и то — сплошной суррогат и неправда. Вместо того, чтобы еще раз жить и радоваться каждому дню, он возомнил себя Атлантом, на плечи которого возложен весь мир. Но, может быть, только так и нужно было? Ему виднее. Да и мне ли судить…
Когда закончился баскетбол, Вязовски переключился на другой канал и из комнаты донесся бодренький голос Марти Бреннамана, объясняющего зрителям что-то про питчеров и прогулки. Мне никогда не нравился бейсбол, но в тот момент я решил, что самое время ознакомиться с его замысловатыми правилами и традициями, особенно в изложении такого знатока, каким слыл Марти.
Я прихватил с собой еще одну бутылку вина из погребка, на этот раз это оказалось почти черное «Кардинале», и отправился составить компанию Алексу.
Примерно через час, когда Анька шмыгнула «с дорожки» в ванну, Серый с Алексом насели на меня:
— Вы с Лу ее проверяли? Она сама по себе или за ней кто-то есть?
— Лу хотел этим заняться. Но я ему запретил. Не хватало еще, чтобы он докопался до меня и тебя, Сардж, — на самом деле я только собирался это сделать, потому что раньше подобная мысль мне в голову не приходила.
А в том, что Лу начнет выяснять Анькину биографию, я не сомневался ни на йоту. Если бы он не стал этого делать — Темза уже текла бы назад: из Северного моря на Котсуолд.
— Знаешь, Зак, без тебя было бы скучно, — сообщил мне Алекс очевидную истину. — Вопиющая безответственность и инфантильность! Я этим займусь. И если ты сам что-то узнаешь, сообщай мне сразу. Хорошо?
— Договорились, — а что еще я мог ответить? Рассказать еще раз, что это была имена та случайность, что иногда неотвратимо происходят? У Вязовски не бывает случайностей.
«Нет таких понятий — потерялось, украли. Есть понятие — просохатил» — так частенько говорил Алекс и был по-своему прав. Занимаясь серьезным делом, нельзя не уделять внимание мелочам, на них чаще всего и проваливаешься.
Серый ушел на кухню, а Алекс прибавил громкости в телевизоре, и мы снова попытались разобраться в причинах американской любви к бейсболу.
Пока Бреннаман озвучивал беготню парней из «Чикаго Уайт Сокс» и «Окленд Атлетикс», я успел допить смородиново-виноградное содержимое «Кардинале» и, не осилив сложные традиции бейсбола, уснуть, забыв обо всем на свете.
Проснулся от того, что Серый пихал меня в бок:
— Зак, Том за тобой приехал. Пора. У тебя встреча с каким-то Аланом Бондом через двенадцать часов. Он позвонил тебе еще вчера вечером. Я не стал тебя будить.
— Бонд. Джеймс Бонд? — пробормотал я.
— Нет, Алан. Я тоже переспросил у Тома.
— Алан Бонд… Алан Бонд… дьявол, это же у черта на рогах!
