Юрий Валин - Запах снега
Поляна с мертвыми телами. Серый лес. Снежинки, кружащиеся и тающие в дыму угасающих костров. Темная фигура, неотвратимо ковыляющая к фургону.
Лит выстрелил навскидку. С такого расстояния и ребенок не промахнется.
Не промахнулся. Только колдун, словно знал, махнул комом плаща, стрела увязла в складках. Может и зацепила, только колдун даже не поморщился. Его темные волосы прилипли к запавшим щекам, взгляд намертво вцепился в парня на фургоне.
Намертво. Именно что намертво. «Мертвяк», — осенило Лита. «Конец. Теперь не отцепится».
Ладно. Углежоги, как известно, вечно не живут. Пришло твое время, Дикий Вонючка.
Лит выпрямился, не торопясь потянул из петли топор. Южанин улыбнулся, показав месиво крови и осколков зубов, и, приглашая, махнул плащом.
— Нет уж, тебе надо, ты и лезь, — сказал Лит.
Слова повисли в неспешном кружении снега. Молчал лес, молчала мертвая поляна, даже лошади, привязанные под низкорослым кленом, замерли неподвижно.
Колдунский мертвяк глянул с ненавистью. Лезть на высокий фургон ему было трудно. Вблизи стало заметно, что он и дышит с трудом. Хотя зачем мертвецу вообще дышать?
— Не тяни, — пробормотал Лит. — Срублю тебе башку, да и дело с концом.
Южанин хотел что-то ответить, не смог, — на сизый подбородок сползал густой комок слюны и крови. Обломок стрелы, пробившей горло и ключицу, вздрагивал от судорожного дыхания. Наконец, мертвяк коротко двинул мечом, показывая, как вспорет брюхо парню.
— Да пошел ты, дохляк несчастный. Хуже меня воняешь, — буркнул Лит и сплюнул надоевшую терновую косточку на голову колдуну.
Вот теперь во взгляде южанина мелькнуло бешенство и изумление.
— Точно, заплюю тебя! — грубо захохотал Лит и нагнулся, с всхлипом собирая слюну. Одновременно подцепил за пояс мертвого лучника.
Швырнули одновременно, — колдун миниатюрную, драгоценно сияющую штучку, а Лит свалил на противника тело оказавшегося непомерно тяжелым лучника. Щеку углежогу ожгло болью, он пошатнулся, теряя равновесие. Внизу тоже малость пострадали: упавшее тело лучника сбило неустойчивого колдуна, — теперь сидел черной вороной, спихивал с себя мертвеца. Лит изловчился не упасть, а прыгнуть. Метил прямо на южанина, да тот хоть и был придавлен, умудрился увернуться. Лит все-таки задел врага каблуком в правое плечо. Сам на ногах не удержался, — окровавленная рука колдуна мигом ухватила за сапог, свалила. Колдун поволок к себе, в его левой руке, обмотанной плащом, возник узкий клинок. Лит, взвизгнув, лягнулся-отпихнулся обеими ногами. Узкий клинок как тряпку пронзил истертое голенище, кольнул в икру, но углежог уже вырвался. Откатился, вскакивая на колени…
Топор — вещь изначальная. Тесать, ровнять, плахи и лучину колоть. Ну и рубить, понятное дело.
Рубил Лит, рыча барочные ругательства. Раз — рука вражеская, что к топору тянулась, — напрочь. Два — лоб раскололся прямо промеж страшных глаз. Три — башка в траву слетела.
Лег безголовый мертвяк, успокоился. Лит еще прошелся, покружился, сжимая топорище двумя руками. Очень хотелось еще разок рубануть. Только это уже лишнее. Если и трехчастевый колдун начнет шевелиться, тогда остается только бежать без оглядки. Может, без башки не найдет в лесу.
Колдун лежал мирно. Лит, отдуваясь, посмотрел на отсеченную голову. Это уже и головой не назовешь. Много ли костяной коробке нужно? Небось, не дубовая.
— Брат, помоги…
Лит вздрогнул. Стон раздался от второго фургона. Лит вытер топор о траву, уже припорошенную снегом и, взяв оружие наизготовку, пошел на живой голос.
Разбойник лежал, двумя руками стягивая полы овчинной куртки на животе. На штанах и под задницей чернела лужа.
— Брат, лихо ты его, — простонал разбойник. — Храбрец редкостный. Помоги мне, а? Тряпье бы, замотаться. Брюхо он мне пропорол, и хребет попортил. Кишки наружу лезут.
— Сам заматывайся. Я не лекарь.
— Так подай тряпку брат, а?! Богами молю, спаси. Я ж ног не чую. Живой буду — верным рабом стану. До конца жизни, ослепнуть мне на месте.
— Нужен ты мне, что зрячий, что слепой, — Лит подобрал припорошенную снегом тряпку, кинул раненому. Близко на всякий случай не приближался, — разбойничкам только поверь.
Раненый поспешно запихал скомканную рубаху в липкое месиво под курткой.
— Ох, добрый ты парень. Дай еще, а? И глоток бы джина, кишки прижечь.
— Найду, дам, — буркнул Лит. — Вы откуда взялись, и что это за волк бешенный был? — углежог махнул топором в сторону южанина.
— Истинно волк, — простонал раненый. — Неужто мы бы пошли, если б не гад этот? Соблазнил, собрал ватагу. Мы из Тинтаджа, да еще человек шесть местных, хуторских. Платил щедро. Говорил, что обоз тайно идет, с контрабандой. Никто и не хватится. Добыча богатая. Вот она, добыча. Кто ж думал…
Что такое кон-тра-банда, Лит не знал. Собственно, не так уж и важно.
Лит подобрал платок, лежащий рядом с женщиной, заслоняющей затылок руками, — вроде бы одна из служанок милостивой леди. Снежинки на измазанных кровью ладонях уже не таяли. Не нужен уже платок-то.
— Держи, безбрюхий. У тебя дружки-то остались?
Разбойник потянул платок под куртку, но глянул исподлобья:
— Ты что, парень? Кончились все, ты же видел.
— Видел, — согласился Лит. — И сейчас вижу. Мучаешься ты. Может того? Помочь? Предки тебя примут.
— Ты что?! Я ж сейчас только кровь уйму. Из наших только трое утекли. Да еще двое коноводов. Остальные лежат.
— Не путаешь с перепугу?
— Да что б мне на ноги никогда не встать! Мы ж здесь почти одиннадцать дней мерзнем. От реки до самого Ласточкиного хутора дозоры выставили. Я каждого из ватаги как облупленного…
— А этот-то кто?
— Так мы разве знаем? Южанин. Как зовут, не ведаю. Просто лорд с юга. Серебро у него имелось, а настоящее имя нам ни к чему. У него двое слуг было…
— Куда делись? — обеспокоился Лит.
— Так их здесь у фургона и срубили. Лорд с обоза, ох и лихим рубакой оказался. Слушай, найди джину? Невмоготу мне. Залить рану нужно. Я тебе потом помогу…
Лит кивнул и пошел к костру.
Охранник, — шлем кожаный слетел, в спине стрела, кровь подмерзает. Вот один из возчиков, — топор так и не выпустил. Истыкали всего, вместо глаза дыра кровавая. А это, видно, из разбойников, одежда незнакомая, да и не было в обозе бородатых. Снова женщина… Нет, эта худенькая.
Совсем плохо стало Литу. Жутко ходить между трупов припорошенных, словно уже месяца здесь лежавших. Ведь утром были живы. Много их как…
Фредке нашел у крайнего костра. Бежать, видно, пыталась, — рубанули по затылку. Это хорошо, — сразу умерла, не мучилась. Других вон как корежило. А Фредке уже снежок тонким пухом укрыл, — остыла сразу.
Лит дошел до последнего тела, — парень, что пытался в лес уползти. Недавно кончился, — рука в мерзлую траву вцепившаяся, еще чуть теплая на ощупь.
Тишина. Лит стоял, обеими руками сжимая топор. Жуть наваливалась со всех сторон. Лес небывало тихий, небо вовсе на деревья легло, — темное, тяжелое. Только снег светит, все гуще кружится. Мертвые молчат.
Фыркнула лошадь. Лит вздрогнул, но обрадовался. Не весь же мир помер? Так не бывает. Оживет мир. Вот разбойники уцелевшие где-то здесь бродят. Не ровен час…
Лит быстрым шагом пошел к фургонам. По пути быстро сунул сучьев в костер. Если кто с опушки следит, пусть призадумается. А углежогу нужно харчей побыстрее собрать, да и сматываться. Да, плащ, нож какой-нибудь подходящий. Ага, и лошадь можно взять. Верхом гарцевать, это, конечно, не для углежога. Но навьючить вполне получится.
К раненому в брюхо Лит возвращаться не собирался, но тот что-то примолк. Пришлось подойти, — разбойник сидел, открыв рот, в дыру с гнилыми зубами залетали неспешные снежинки. Глаза, выпученные, изумленные, вглядывались во что-то невидимое.
Кончился. Ладно, без него скучать не будем.
Плащ нужно выбрать. Тут их полно, только как-то…
Тело южанина Лит на всякий случай обошел. С другой стороны фургона мертвецов лежало гуще. В основном, разбойники. Лихо здесь рубились. Лит с трудом распознал лорда Остеда — этот рукой в кольчужной перчатке сжимал горло долговязого бандита. Тела здесь валялись одно на другом. Обломки копий, тесаки и хищные топоры-чеканы едва угадывались под снежком. Лит осторожно перешагнул через ноги Абеля. Старший охранник, даже мертвый, застыл напряженным комком. Благородный меч из руки не выпустил, между лопаток снег еще алел. Живучий был воин. Кстати, сапоги неплохие.
Вот так они, значит, до конца за свою леди прекрасную резались.
Лит вздохнул, и глянул на приоткрытую дверь фургона. Из нее свешивались ноги в странных мягких сапогах с мудреным шитьем. Ноги явно мужские, но в фургоне тишина стоит. Только над трубой теплый воздух едва заметно колышется. Значит, несравненная Мариэлла, тоже… к своим сиятельным предкам ушла. Наверное, не так королевы свой путь заканчивать должны? Впрочем, кто сказал, что она королева?
