Юрий Валин - Запах снега
Опомнился Лит, когда собственный придушенный хрип еще в ушах звучал. Закусил складку плаща, — сердце барабаном колотилось.
— Да не бойся, — шептала Фредке. — Спят все. А не спят, так какое им дело? Ни от кого не убудет.
Лит попытался на ощупь завязать штаны.
— Не спеши, — Фредке гладила по щеке вздрагивающей рукой. — Поспишь, может, под утро еще обо мне вспомнишь.
— Слушай, у меня в первый раз, — ляпнул углежог.
— Я поняла. Ты славный парень. Сильный, горячий. Вон как меня помял.
— Извини.
— Вот глупый. Сладко ведь. Ты верно госпоже понравишься.
— Да ты что такое говоришь?!
— Я же не осуждаю. Наоборот. Ты ведь про неё думал. Это хорошо, что ты неопытный. Сразу правильному научишься.
Она шептала, трогала так умело, что Лит снова онемел. Не слушал, — волны, что от бедер блаженство гнали, из головы все до одной мысли вымыли. Снова край плаща закусил, — издыхал парень, но жаловаться и не думал. Потом Фредке чуть подвинулась, не то, предлагая, не то, заставляя нежданного ученика работой заняться. Грязная та работа была, влажная, и до того жгуче-приятная, что нестерпимо умереть хотелось.
* * *Проснулся Лит от холода. Жаркой Фредке рядом не было. Мир едва начал светлеть. Женщины уже встали, начали возиться у костров. Над людьми кружились белые мухи. У, вот и первый снег. Лит плотнее закутался в плащ.
— Эй, кобель! За водой вали, да поживее.
Лит вздохнул и сел. Работа есть работа, кончилась жизнь, в которой сам себе хозяин.
К ручью Лит сходил раз десять. Лагерь ожил. От котлов над кострами несло чем-то сладким и вкусным. Лошадей уже запрягали. Из господского фургона на промерзшую землю спрыгнул лорд Остед, поправил пояс, перетягивающий расшитый нарядный дублет:
— Ешьте поживее. Выступаем сразу. Эй, лесовик, воды в рукомойник принеси.
Лит в очередной раз рысцой отправился к ручью. Этак до дна вычерпаешь. Ручей и так мелкий, а теперь еще и ледок пробивать приходится.
Черпал потихоньку, стараясь листвы и прочего мусора не начерпать. Для господского мытья вода. Раскричатся, если что не так. Вот оно как обернулось — прислуживаешь бегом, весь при деле. И днем, и ночью. Даже поразмыслить некогда. Странно. Нет, Фредке — женщина добрая и приятная, как ни посмотри. Но в голове у нее, как в гнезде разоренном — не поймешь, где правда, а что ветром случайно нанесло. То, что про леди Мариэллу рассказывает — сказки несусветные. Хотя фургоны, вот они, за взгорком стоят. Очень хочется на благородную леди еще раз взглянуть. Если Фредке хоть десятую часть правды сказала, то… Нет, благородная леди потому и благородная, что двусмысленностей не допускает. А тут не двусмысленности, а трехсмысленности и даже четырехсмысленности, вразуми нас боги…
Лит подхватил ведра, полез наверх. Тропинка стала скользкой, сапоги разъезжались…
Наверху закричали, тут же раздался устрашающий рев десяток глоток. Из-за склона Лит ничего не видел. Поскользнулся, с трудом удержался на ногах. Поставив ведра и, уцепившись за траву, вылез.
В лагере во всю резались. Десятка два чужих схватились с охраной и возчиками, от опушки на помощь нападавшим бежали еще фигуры. Свистели стрелы, мелькали копья и тесаки, визжали женщины. Лорд Остед, видимо раненый в первое же мгновение, успел обломить древко стрелы, засевшей в плече, и командовал, взмахивая длинным мечом. Сунувшийся с разбегу разбойник, свалился с рассеченным лицом. Ловко, — вот оно, благородное уменье.
Лит отпустил траву и благополучно съехал к ручью. Они ловкие, а мы еще ловчее. Только мы не благородные, посему под копья соваться, ни за пару «корон», ни даже за десяток, желания не имеем.
Лит перемахнул через ручей. Порядком замочил левую ногу, но сейчас было не до мелочей. Поработал, как говорится. Сумку жалко, орехи в ней остались и книга колдовская. Нет, деру давать нужно. Пусть орехи победители грызут. Разбойники — народ мерзкий, да и странные путники по трезвому размышлению не слишком-то Литу понравились.
Углежог мигом достиг деревьев. За взгорком орали от боли и ярости. Истошно завизжала, потом зашлась криком женщина. Лит чуть с размаху в ствол сосны не врезался. А Фредке? Она же нормальная, добрая. Пусть чуть сумасшедшая. Бросать нехорошо. Мало ли как разбойники с ней сгоряча обойдутся?
Лит завертелся на месте, держась за топор на поясе. Ох, демоны их возьми! Ну не лезть же в битву?! Углежогу надлежит своим делом заниматься. Небось, не воин и не охранник. За свою жизнь постоять — это одно, благородные деяния изображать — роскошь не по чину. Ничего разбойнички Фредке не сделают. Она там не одна симпатичная. Переживут, небось, не девицы.
Обратно за ручей Лит перескочил еще быстрее. Ох, и глупость делал. Но Герой в Книге еще в детские годы сражения за честь прекрасных дам изображал. Значит и углежогу-вонючке позволительно бескорыстно башку под меч сунуть.
Шум в лагере вроде бы потише стал. Отбились? Или наоборот? Лит выполз ближе к терновым кустам. Благородная глупость — это само собой, а держать себя в руках нужно. Полумордый никогда бы сгоряча на копья не бросился.
Битва в лагере действительно близилась к концу. Разбойники брали верх. Только до грабежа и пленных дело еще не дошло.
Лит машинально сунул в рот пару ягод терна (синий, морщинистый, — уже сладкий). Жевал и пытался сообразить, что там произошло. Дрались у самых фургонов, — шестеро разбойников окружили двоих из обоза, тыкали короткими копьями. Уцелевший охранник ловко отмахивался тесаком. Его товарищ отбивался охотничьим копьем. Больше, собственно в лагере никого не было. Только тела.
Они, что, побили всех? Смысл-то бить какой?
Лит, не веря, смотрел на валяющиеся у костров фигуры. Котел опрокинулся, почти залил огонь, — сильно воняло подгоревшим. Еще мясом жаренным пахло, — кто-то лежал ногами в костре, дымились штаны и меховая безрукавка.
Порезали всех. Может, это не разбойники, а дарки?
Лит сунул за щеку еще ягоду, вынул из петли топор и поднялся. Обогнул кусты, шагая быстро, но без спешки. Уже на ходу разглядел еще двоих бандитов. Один возился возле верховых лошадей, другой хромал у крайнего костра, злобно колол копьем в спину пытающегося отползти к лесу человека.
Ну, начнем, с помощью богов.
Разбойник обернулся к целеустремленно шагающему парню:
— Вот упырь — кишки уж растерял, а меня ножом изловчился…
Лит, глядя в давно небритую рожу бандита, кивнул:
— Ты бы ногу замотал. Истечешь.
Копейщик машинально глянул на свою ногу, на серой штанине расплывалось пятно крови, потом изумился:
— Эй, а ты кто?
Отвечать Лит не стал, — еще один длинный шаг, одновременно взлетел топор. Острие копья лишь успело начать движение в сторону парня, — и копейщик повалился. От щетинистой морды осталось чуть больше половины.
Лит осуждающе качнул головой, — убить медленно соображающего человека куда проще, чем дерево свалить.
За спиной заорали. Кто-то из сражающихся у фургонов заметил смерть товарища. Лит не оборачиваясь, подобрал копье и неловко затрусил к лесу. Притворяться не умел — глупо припадал то на одну, то на другую ногу. Хромая утка всегда заманчивее.
Снова заорали, витиевато ругаясь, — кто-то бежал вслед. Лит вроде как прибавил ходу, захромал нагляднее. Тут у бедра что-то свистнуло — стрела с пестрым оперением, оказалась торчащей в бурой траве шагах в четырех по ходу. Лучник, демон его задери! Проглядел, глупый углежог.
Лит сиганул под защиту деревьев, вокруг стояли березы вперемешку с худосочными сосенками. С треском и хрустом, как заблудившаяся перепуганная корова, побежал напролом дальше от лагеря. За спиной тоже хрустели и ругались. Значит, двое. Лит предпочел бы одного. Но двое, опять же, не трое. Управимся как-нибудь.
Изображать дурного зверя Лит прекратил шагов через сто. Скользнул в сторону, прижался к толстому стволу.
— Где он? Смотри, потеряем.
— Куда ему от нас слюздить? У него ластвы траченные.
— Смотри, сам не напорись.
За сосенками мелькнули две фигуры — одна здоровенная, в мешающем бегу плаще, другая попронырливей, в добротном жилете и хорошей, явно чужой шапке. Лит глянул на них вскользь, — добычу вспугнуть пристальным взглядом дело нехитрое. Когда проскочили мимо, двинулся следом. Деревья прикрывали, позволили догнать в несколько шагов. Хрипели разбойнички громко, видимо, порядком умаялись, лагерь вырезая.
— Да где он, ноги ему скоге загни?
— Послушать нужно… — здоровяк все-таки учуял Лита за спиной, начал оборачиваться…
Лит ударил копьем, — не слишком удачно, — зацепил лишь руку. И кто эти палки-копья только придумал?
Здоровяк ахнул, отшатнулся, толкнув товарища.
— Ах, ты…
Лит кинул в мелкого копье, — тот вертко отскочил, взмахнул короткой глефой, которую так любят охотники и проводники.
