Юрий Никитин - Империя Зла
– Да, – протянул Коган, – если так будут работать, то опять налогов не соберем. А с ними и так не в порядке...
Хлопнула дверь, вошел подтянутый и бодрый Кречет, словно все еще не президент, а гвардейский генерал. Кивнул всем, показал зубы в такой улыбке, что Коломиец, мимо которого президент изволил проходить к своему креслу, отпрянул в испуге.
Кречет швырнул на стол толстую папку, сказал уверенно, еще даже не врубившись в разговор, но по-президентски беря вожжи в свои руки:
– Менять надо начальника налоговой службы, менять! Больно мягок Сергей Васильевич. Надо пожестче. Или хотя бы похитрее. Ты, Степан Викторович, подбери походящего человека.
Краснохарев откликнулся:
– Да я уже давно подобрал. Иванов чересчур мягок, вы правы, Платон Тарасович. А вот Петров, он сейчас начальник управления по борьбе с экономическими преступлениями...
Кречет скривился:
– Иванов, Петров... Что за фамилии? Ты, прости меня, прекрасный производственник, но все еще, что удивительно, не политик... А политика – это не только экономика. Это и психика толпы, культура, даже мода. Так что подбери с фамилией вроде Рабиновича, Когана, Левина. Настоящего, махрового жида! Чтоб и родня все как один рабиновичи, чтоб обрезанный... газетчики до всего докопаются. И даже фото поместят. И, конечно же, чтобы дело знал, и налоги собирал лучше предшественника.
Краснохарев растерялся, стремительные переходы президента всякий раз сбивали с тропки его неторопливое мышление:
– А... зачем именно... гм... русского человека еврейской национальности?
– Надо считаться с мнением народа, – пояснил Кречет. – Народ традиционно не любит сборщиков налогов. Весь, включая и нас тоже. А в последнее время маятник по евреям качнулся в другую сторону. Лет тридцать ими быть не только невыгодно было, но и опасно, а теперь всяк полуинтлигентик стремится породниться с евреями, общаться с евреями, походить на еврея, а сами евреи теперь уже в своих тюбетейках и черных шляпах жэвжэкают по Тверской! То один, то другой, который в списках деятелей русской культуры, с экрана рассказывает как ему делали обрезание, и что зовут его на самом деле вовсе не Ефим, а, скажем, Нахим...
Сказбуш переспросил деловито:
– На... простите, куда?
Коган слушал с застывшей ухмылкой, которая становилась все напряженнее. Заметил осторожно:
– Я не думаю, что маятник качнулся так уж сильно. Просто тайное стало явным. Другое дело, что как-то разом, в то время как, скажем, партийное – по капле. Разве что внуки узнают, какие горы трупов наворотили нынешние руководители, что совсем недавно были крупными партийными боссами.
Кто-то беспокойно заерзал, но все старательно смотрели только на Когана, чтобы не смущать вниманием коллег, все-таки треть из аппарата ЦК КПСС, ЦК ВЛКСМ, КГБ...
– А мы это равновесие восстановим, – буркнул Кречет. – И народ узрит, что проклятые жиды кровь народную пьют, и отечественные коммерсанты заворчат, что всякие так рабиновичи их деньги в Израиль переводят. А то у нас, как говорил классик, нет середины, а либо в рыло, либо ручку пожалуйте!
– А не получится, что снова в рыло?
– Размечтались! – сварливо сказал Краснохарев. – Вам бы только в рыло, чтобы под видом спасения рабочую силу в свой Израиль нагнать!.. Шиш вам. Как только начнутся перегибы, тут же пару репортажей из Израиля организуем. Так вот, мол, и так, евреи тоже, бывает, работают. Вот еврей – слесарь, вот – токарь, а вот и вовсе... гм... Кто не поверит, для тех будем поездки организовывать, чтобы на евреев-рабочих посмотрели. Ведь кроме, как в Израиле, нигде не увидишь... Вы мне лучше другое объясните: если мы начинаем терроризм признавать полулегальным оружием, то, как с теми, что захватывает наши самолеты или автобусы с детьми? Или для них отдельную статью заводить?
Кречет поморщился:
– Степан Викторович, ты уж, пожалуйста, научись отличать уголовников от террористов! Уголовники – это та дрянь, которая намеревается за счет других людей жить безбедно, а террористы – это, по определению Виктора Александровича... все камни на него... лучшие люди человечества. Они жертвуют собой для того, чтобы добиться лучшей жизни для своего народа. А многие так и вовсе мечтают осчастливить весь род людской! Не спорь, мы сейчас говорим пока только о чистоте замыслов. У уголовников замысел изначально подл и грязен, а у террористов чист настолько, что даже ангелы с белоснежными крыльями им в подметки не годятся!.. Я что-то не слыхал про ангелов, которые бы пожертвовали не то, что жизнью, а хотя бы перышком.
Коломиец спросил непонимающе:
– А как же с теми террористами, что захватили автобус в Саратове?
Сказбуш фыркнул, ему все понятно, а Коган пояснил туповатому министру культуры:
– Расстрелять на месте, но закопать – с воинскими почестями!
Кречет скривился, проклятые евреи над, чем только не фиглюют, но смолчал, явно предполагал что-нибудь подобное, а Сказбуш педантично поправил:
– То были не террористы, а уголовники. Потребовали не свержения диктатуры проклятого Кречета, а всего лишь мешок с долларами. Какие почести? Вот если бы борьба против режима самодура Кречета, тогда бы, конечно... и почести, и памятник и пособие их семьям...
Кречет не выдержал, рявкнул:
– Хватит, разгыгыкались! Начинается великое наступление на Штаты, вы хоть понимаете? Нет-нет, не войсками... Настоящее наступление и раньше начиналось с разглядывание карты, затем – с чертежных столов ученых, а теперь... теперь с идей!
Яузов пробурчал скептически:
– Но что идеи против танков? Или авиации, которая в США традиционно сильна?
– Идеи, дорогой – самое мощное оружие. Идеи поражают тех, у кого в руках гашетка самолета, рычаги танка, ядерная кнопка. И от этого человека зависит, в какую сторону бабахнуть.
Яузов и Коган, едва не стукаясь лбами, уже посерьезнели, рассматривали таблицы с десятками кривых, от которых у меня зарябило в глазах. Коган на время забыл, что Яузов потомок Скалозуба и унтера Пришибеева, а Яузов до ближайшего перекура решил не рассматривать министра финансов как хитрого шпиена в пользу мирового сионизма.
Вообще-то козе ясно, что человек, который не побывал националистом или антисемитом, вообще не может быть государственным деятелем. Это обычные болезни роста, даже не болезни, а неотъемлемые этапы становления полноценной личности. Всяк, кто их пропустил – неполноценен. В детстве всякий патриот своего дворика, а на соседние смотрит как на земли врага. Затем начинается деление, если он горожанин, на свою улицу и чужую. Чуть позже – на центровых и окраинных.
Затем, повзрослев, внезапно понимает, что он принадлежит к такой-то национальности. А в их страну, город понаехали всякие (кавказцы, чернозадые, эти русские, хохлы, москали, жидовня и т.д.), и надо ее защищать.
Попутно узнается, что в науке, культуре, правительстве евреев больше, чем должно было бы быть по справедливости, т.е., в процентном отношении, и начинается борьба против этих сионистов, что хотят захватить весь мир и поставить своего израильского царя, что сидит в подполье и ждет своего часа.
Ну, а потом, повзрослев еще, человек приходит к странной идее, что его мир – это не его родной дворик, не родная улица, даже не город и страна, а весь род человеческий. Что все мы от одной обезьяны... странно было бы, если бы разом у двух-трех произошла такая редчайшая мутация, давшая разум, что все мы человеки, и надо заботиться о благе всего рода или вида, что точнее, а о дворике или улице пусть пока заботятся те, кому предстоит дорасти...
Конечно, в большинстве человеки не успевают дорасти до такого понимания. Не всем же хватит сорока или шестидесяти лет, кому-то понадобилось бы и пару тысяч. Еще больше тех, кто по скудоумию просто не способен идти по этапам. Он таков, какова на дворе погода. Ему говорят, что плохо быть антисемитом, он соглашается и всем готовит, что плохо быть антисемитом. Если же авторитетно, т.е., со страниц газет и по телевидению толстый и с важным голосом объявит, что важнее всего национальная идея, и что надо всех инородцев под корень, этот человечек с готовностью пойдет точить нож.
Похоже, все наши члены кабинета успели пройти нормальные этапы социального роста, это видно по шуточкам по адресу Когана, Коломийца, Яузова и даже Кречета. Коломиец уж слишком хорошо знает историю запорожского казачества, помнит, как Богдан Хмельницкий за успешный поход на Москву получил золотую саблю от польского короля, знает все украинские казачьи песни... Коган хитрее, не проговорится, но не дурнее же Коломийца, хотя тот гордо твердит, что где пройдет хохол, там двум евреям делать нечего, на что Коган многозначительно улыбается.
Но все же никто из них не вернется к пройденным этапам, на то и пройденные, зато хорошо понимают тех, кто еще на тех, предыдущих ступеньках. Знают силу тех эмоций, знают, как действуют, а вот девственник, который «не был, не участвовал, не значился...», на высоких постах опасен. Еще неизвестно, на каком фаллосе невинность потеряет! Такие пусть сидят на своих огородах, участвуют в дог-шоу и воюют за сохранение Арала...
