УГРО: операция ’Волкодав’ (СИ) - Тыналин Алим

Повезло, однако. Хотя все могло закончиться хуже.

Парнов все никак не хотел успокоиться и потянулся за пистолетом опять. Пришлось угостить его еще одним пинком, на этот раз по лицу. Только после этого он успокоился, потерял сознание и уткнулся лицом в грязь.

Я отдышался и поднял вражеский пистолет с земли. Ух, когда-нибудь мое везение закончится. Уже будет нельзя так переть вперед с голыми руками на пулю.

Подняв Парнова с земли, я отвесил ему пару затрещин.

— Вставай, урод. Я не собираюсь тащить тебя на своем горбу.

Он очнулся и я погнал его назад к дому. Вскоре мы вошли обратно и я позвал Юшкова:

— Ты где там, Юра? Жив?

Юшков вывел задержанных в коридор. Они шли понурившись и склонив головы вниз.

— Ну все, попались, разбойнички. Даже до ночи не дотерпели, пришли пораньше. Давай, их надо срочно доставить в отдел.

— Значит так, бродяги, — сказал Кирпич, когда они снова вернулись за стол. — Базарить долго не буду. Скажу коротко и по делу.

Кузов тщательно вымыл руки, но рукава пиджака все равно остались испачканы кровью. Впрочем, это его нисколько не смущало. Он положил руки на стол и с интересом слушал, что скажет хозяин города.

— Мы льем слишком много крови, — сказал Кирпич и оглядел собравшихся. — Надо прекратить валить людей без разбору. Иначе власти за нас возьмутся всерьез. Приведут армию и устроят резню. Никого жалеть не будут.

Авторитеты подождали еще, потом поняли, что Кирпич закончил и недоуменно переглянулись между собой. Некоторые, самые молодые, откинулись назад и ухмыльнулись. И что же, разве нужно было отвлекать уважаемых людей ради такого пустяка, как этот?

Впрочем, наиболее опытные и пожилые главари не торопились делать поспешные выводы. Сидели, ждали, чего Кирпич еще скажет. Не просто так же он связал встречу с казнью человека Танкиста.

По их мнению, Кирпич, скорее всего, использовал покушение и призыв остановить беспредел, как способ, чтобы выявить надежных людей. И тех, кто готов отвернуться от него.

А сейчас, в условиях войны с Танкистом и возможной смены смотрящего по городу, это особенно важно.

— И это все? — спросил Витя Дуб, тоже из молодых и ранних. — Только про беспредел, что ли?

У него тоже одна из больших группировок в городе, не меньше, чем у Кузова. Да и сам он огромный и сильный, настоящий витязь, из портовых грузчиков. Люди у него все, как на подбор, тоже исполины, тридцать три богатыря из сказки. Только злые, а не хорошие.

За кровью Дуб особо не гонялся, но, когда надо, мог пустить, не колеблясь.

— А ты что же, не сечешь что ли? Кирпич тоже пургу нести не будет, — вступился за пахана Миша Малой, мужичок невысокого роста и с тонкими, смазанными чертами лица. — Этот вопрос давно обкашлять надо. Я, вот, как сказать, вынужден иногда вальнуть дубана или очевидца. Я — персона известная, слава богу. Он же меня потом заложит ментам. Как же тогда не взять грех на душу, не губить этих людишек?

Кирпич поджал губы, но пока молчал. Лукавит Миша Малой. Он-то как раз не просто так любит юшку пустить из человека. Рассказывали люди бывалые, видевшие все своими глазами, что Миша как раз от вида крови пьянеет.

Словно упырь становится. Все больше и больше пить хочет. Такое поведение достойными людьми не приветствуется. Воры старой закалки бессмысленную жестокость никогда не признавали.

— Оно само так получается, — согласился Дуб. — Не в масках же нам ходить. Чтобы не распознали.

Кирпич оглядел старых главарей. Что-то они молчат, как будто языки проглотили. Это подозрительно.

— И что же, как общество считает? — спросил он, пронзая каждого взглядом. — Ничего менять не надо? Пусть все идет своим чередом?

Тогда слово взял Пуд, в миру Пудовкин Анатолий Борисович. Возрастом чуть младше Кирпича, ровесник безвременно ушедшего Паштета. Тоже опытный и авторитетный. Он командовал щипачами и уркаганами в Автозаводском районе. Высокий, пузатый и сильный, весь поседевший. Казалось, он все больше набирал вес с каждым годом своей жизни.

— Кирпич тему базарит, — сказал он. — Кто мы и кто власть? Наверху сейчас после войны силу почувствовали. Их никто поперек шерсти не погладит. Надо будет, вальнут всех и имя не спросят. Никому лишний кипеш не нужен. Поэтому да, надо закрывать тему с кровью. Мы и так старались всегда без этого.

Вот это другое дело. Кирпич внутренне обрадовался, встретив явную поддержку. Но виду не подал. Так и стоял, мрачный и нахмуренный. Только кивнул Пуду, когда тот закончил.

А вот другой старый вор, Сом, щуплый и частенько кашляющий, запел по-другому.

— Верно Кирпич все подал, — сказал он и откашлялся в тряпицу. Болезнь у него осталась в легких после десяти лет, проведенных в лагерях Магадана. — Правильно базарит, все ровно и чинно. Вот только я так скажу. Как ни крути, а мы все равно овец резать будем. Это наш хлеб. А сейчас запрет не поставишь. Если не мы, так залетные или тот же Танкист резать будет. А мы что же? Обычные чертилы, что ли? Кто бы это не делал, к ответу нас призовут, честных бродяг. Поэтому зачем думать чересчур наперед? Наше дело вольное, мы люди сами по себе. Пусть фараоны только попробуют на нас лезть, надо будет, и их вальнем.

Кажется, он в лагерях весь разум оставил, подумал Кирпич. Баран, таракан, что тут еще скажешь.

Но остальные авторитеты речь недалекого вора поддержали. Им нравилось воспринимать себя романтиками большой дороги. Зашумели, засмеялись и заулыбались. На Кирпича поглядывали с еле заметными ухмылками. Ничего не поделаешь, им не по вкусу предложение смотрящего. Хотят и дальше грабить и убивать, без пределов и ограничений.

— Ну, раз так общество считает, — Пуд посмотрел на Кирпича, с превосходством. — О чем еще тут можно базарить?

Несмотря на расправу с наемником, уголовники нисколько не испугались Кирпича. Считают, что он бесполезный огрызок. Его можно уже списывать со счетов и назначать другого смотрящего по городу. Думают, что стиль Кирпича, мягкий и компромиссный, не подходит для послевоенных времен.

— А у меня есть чего добавить, — сказал малознакомый парень, крепкий, сильный, с челюстью, как у бульдога.

Как там его, Борзой, кажись? Людоед говорил, что он вместо Шрама и Шнурка. Обе банды разгромлены, остались только жалкие остатки. Шрам погиб, Шнурок в бегах. А этот парнишка претендует на первенство. Ну-ка, посмотрим, что скажет.

— Я — Борзой, — сказал парень и оглядел остальных бандитов. — Прибыл из Самары, то бишь Куйбышева. И я вот что вам скажу, бродяги. Кирпич прав на все сто процентов. Если мы сейчас не остановимся, менты начнут гасить нас без разбору. Прямо на улицах. Они это уже и так делают. Мы сегодня ночью ходили на дело.

Он посмотрел на Кирпича.

— Хотели взять склад. Сторожей вальнули. Сначала одного, потом второго. Причем они сами полезли, шмалять начали. И не успели с хабаром уйти, как менты налетели. Почти всех наших положили. Стреляли без разбору, без оглядки. Это война, самая настоящая.

Его слушали внимательно. Вот пришел человек, принес вести с полей. Да и сам он говорил убедительно, видно, что переживает за дело.

— Выбрались мы, Топора раненого вынесли, — продолжил Борзой. — Он сейчас лечится, чуть тоже не сандальнулся.

Окружающие переглянулись. Топора и Шрама многие знали. И уважали.

— Пошли к Шнурку, думали, к нему прислониться, — сказал Борзой. — Приходим, а нет его. Затихарился, утек из города. Из кодлы — только пара ребят осталась. Коготь такой, может, знает его кто.

Главари банд сдержанно зашумели. Когтя они тоже знали, левая рука Шнурка.

— Они тихо-мирно в бардаке прилунились, — рассказывал Борзой. — Никого не трогали, не шумели. Отдыхали с лахудрами, все чинно-благородно. Так их менты прям там, у бардака расчехвостили, в хвост и в гриву. Почти всех положили. Только Шнурок и еще пара бродяг ушли.

Эту историю уже все слышали. Про перестрелку у кабака «Белая роза».