Леон Стоувер - Стоунхендж
– Он жил как подобает воину, доброй жизнью, что никогда не закончится. Умер он в битве, умер он с криком, умер он с оружием – такую смерть назначил Разящий мужчинам. И умерев так, он не познает смерти, но вступит на тропу воина, что ведет в Мой Мелл, Медовые Страны, и Владычица Курганов поможет ему в пути. Сейчас он уходит в земли вечной юности, где нет боли, где нет смерти, где нет печали, где нет ни конца, ни начала, где нет зависти, где нет ревности, где нет гордости, где нет страха. Он отправляется в край изобилия, где повсюду стада и гурты, и глаз видит их, но не видит конца им. Там жарят длинных свиней таких, что и сорока мужам не поднять, и он первым отрежет мясо от этой свиньи. Там чаши полны питьем и никогда не пустеют. Туда он уходит, туда мы его отсылаем.
Штуковина из мехов и полой кости завыла погромче. Пока труп заталкивали под крышу, воины орали до хрипоты. Когда покойника заложили последними бревнами, они принялись кидать плоскими оленьими лопатками разбитый мел, каждый старался перещеголять остальных. Гора мела росла, могильный дом скрылся под ней, воины шатались от опьянения и усталости. На взгляд Эсона, зрелище было великолепным, он отвернулся, лишь когда рядом с ним появился Ар Апа.
– Ты здесь, – произнес воин-йерний, и в голосе его слышалось более чем просто облегчение. Наследовать вождю-быку дело не легкое. Присутствие Эсона укрепляло позиции Ар Апы.
– Кого хоронят? – спросил Эсон, не отводя глаз от церемонии.
– Дер Дака. Вождей-быков хоронят во время самайна.
Эсон с нескрываемым интересом поглядел на образовавшийся курган, который к этому времени увенчала набитая сухой травой шкура быка.
– Я убил его летом. Он давно должен был сгнить.
– Наши друиды знают многое. Они знают, что было и что будет, умеют исцелять больных. Каждый день они покрывали тело его кедровым маслом, и вот видишь – оно твердое. Пойдем пить.
Эсон бы остался еще послушать, но Эйас громко причмокнул губами, а Интеб решительно обратился спиной к примитивному обряду. Впрочем, подобное грубое бальзамирование в известной степени напоминало знакомый ему изощренный египетский способ, который делал тело столь же стойким к гниению, как прочное дерево. Мимо длинной стойки, к которой были подвешены туши забитых овец, они прошли прямо ко входу в дан.
Там царили шум и смятение: кричали животные, вопили люди. Внутри просторного дана стояла такая же суета, как бывает в день пира в Фивах или на погребальных боях в Микенах. Повсюду были воины-йернии, с мечами и топорами они толкались в толпе, то и дело горделиво оглаживая костяшками пальцев твердые усы. Вокруг толпились женщины и многочисленные грязные дети; самые маленькие из них голышом путались под ногами, гоняя кусочки мела. Но попадались среди них и чужие: смуглые альбии со своими товарами в мешках; круглоглазые донбакшо тащили на жердях дичь и зайцев. Попадались и другие люди, светловолосые, таких Эсону не доводилось еще видеть. Они были воинами – на круглых шлемах торчали бычьи рога, длинные кинжалы висели на поясах, запястья этих людей украшали золотые браслеты, плащи были скреплены у шеи увесистыми золотыми застежками. Но за спиной они, подобно рабам, тащили большие корзины. У их женщин поклажа была едва ли не еще большей. Корзины опустили на землю, но пока они стояли закрытыми. Эсон гадал, что за товар доставили в них. В руку ему вложили чашу на ножке, и он жадно припал к элю.
– Смотрите сюда! – закричал Эйас с круглыми от удивления глазами. – Такого я еще не видел.
Странно наряженный человек вспрыгнул на высокий помост из переплетенных ветвей и ивовых прутьев. Еще не окончившие сооружение женщины принялись кричать на него, но он уклонился от тянущихся к нему рук и пробрался к середине помоста, прогибавшегося и потрескивавшего под ним. Кожаная юбка его доходила почти до лодыжек, капюшон оканчивался бахромой прямо на плечах – карикатура на воина в короткой юбке и длинном плаще с капюшоном. Лицо и руки намазаны черной фязью или сажей, той же краской зачернены волосы, острием вверх уложенные на макушке.
– Друг, друг! – завопила толпа, со всех сторон люди кинулись поглядеть на забаву.
Друг легко вскочил на ноги и вдруг взвыл, словно от боли, и заскакал на одной ноге, удерживая другую руками и вылизывая языком – как собака выкусывает колючку в лапе. Потом он довольно быстро и очень похоже показал быка, корову, теленка, разыскивающего матку, и воина, разыскивающего теленка. Последняя сценка вызвала восторженные вопли даже со стороны воинов, не намеревавшихся узнавать себя в чванном, важно выступающем и поглаживающем усы шуте. Смех умолк, когда друг извлек из-под оттопыренной юбки несколько вырезанных из дерева яблок. Они были раскрашены желтой и красной краской и ярко блестели в лучах солнца. Он подбросил вверх одно, другое, поймал первое, подбросил еще и еще, удивляя зрителей своим умением держать в воздухе сразу несколько шаров. Эсон вместе с Эйасом радостно вопили, и только Интеб, при дворе Тутмоса видевший еще и не такое, молчаливо потягивал эль.
Когда они наконец устали от представления, Ар Апа увел их к ямам, где были разложены костры, над которыми коптились туши коров и овец, издавая приятный аромат мяса и жира. Женщины отрезали полосы и ломти мяса кремневыми ножами. Их мгновенно расхватывали жадные руки. Толчками и пинками Ар Апа разогнал толпу и велел вырезать лучшие куски для Эсона и его спутников. Когда они получили мясо, он запустил руку в кисет и извлек из него пригоршню белых кристалликов, перемешанных с крупицами грязи.
– Соль, – горделиво объявил Ар Апа, присыпая куски, которые гости держали в руках.
Эсон ощутил, как рот наполнился слюной. Наверняка кто-нибудь из прибывших привез с собой соль на продажу – следует прикупить. Соленое мясо вновь пробудило жажду – тут же явился и эль. Нетрудно было понять, почему самайн считался главным событием года.
Свирепый лай и рычание отвлекли их внимание. Не оставляя чаш, они присоединились к толпе, собравшейся на противоположной стороне дана. Чтобы оказаться в первом ряду, пришлось потолкаться.
– И это собаки? – спросил Интеб, стараясь не выпускать из рук топор.
Мохнатые и злобные псы оказались величиной с небольшого медведя. Эсон слыхал о них, но видеть еще не доводилось. Йернийских волкодавов натаскивали на волков и вепрей, их привезли для состязаний на погребальных играх. Теперь два пса рвались друг к другу. Они тянули поводки так, что хозяева едва удерживали их. Ощерив клыки и хрипя от ярости, псы брызгали слюной. Оба хозяина по ходу дела бились об заклад, выкрикивали ругательства… псы рычали, наконец соглашение было достигнуто. Круг разошелся пошире, и огромных зверей спустили. Они набросились друг на друга.
Свирепые псы были примерно равны по силе. Они сцепились, отпрыгнули и, щелкая зубами, попытались укусить друг друга. Потом сцепились снова. Запустив морды в толстые шкуры, они старались добраться до плоти. Наконец один из них сумел пропороть ногу своему сопернику. Хлынула кровь, драка закончилась бы смертью раненого пса, если бы не вмешались хозяева. Псов удалось разнять лишь с помощью рукоятей топоров и древков копий.
Проигравшие уплатили заклады. Послышался громкий визг – проигравший хозяин вымещал неудачу, без жалости избивая побежденного пса.
Невозможно было все увидеть и испробовать. Переплыв через узкий пролив, торговцы-альбии привезли с зеленого острова Домнанн кованое золото и бронзу. Воины-йернии толпились возле них, предлагали за драгоценности все, что пожелают гости. Люди в рогатых шлемах, звавшиеся гераманиями, явились из-за моря с востока, они предлагали не только драгоценную соль, но и теплые куски бурого янтаря. Внутри некоторых таились сказочные насекомые, их можно было увидеть, поглядев через камень на солнце. Еще они торговали бронзовыми кинжалами хорошей работы. Эсон все вертел один из них под бдительным оком владельца, жалея, что ничего не может предложить в обмен. Герамании принесли с собой и египетские бусы. Интеб, усмехаясь, разглядывал их.
– Ох, далеко они залетели от дома, как и я сам, – проговорил он, держа на ладони одну из бусин и прищуриваясь. Потом он молча вернул ее гераманию и, лишь отойдя от торговца подальше, пояснил Эсону: – Скверная работа, плохая глазурь – для Египта не годится, но в этих грубых краях большая ценность.
Яств было много: свежие яблоки, сливы, сладкий мед прямо в сотах. А йернийские колбасы, которых они до сих пор еще не пробовали, оказались не хуже, чем в Арголиде. Набитые жиром, мясом, просоленные, сдобренные какими-то семенами, они были дотверда прокопчены над огнем. Был еще мед, сваренный на орехах, пьяный сок вересковых ягод и эль… снова и снова. Прежде чем солнце коснулось горизонта, животы их оказались туго набиты, глаза насытились зрелищами, а уши оглохли от криков.
– Смотри-ка! – воскликнул Эйас, указав на толпу, собравшуюся на другом краю дана. Под его припухлыми веками вдруг вспыхнул радостный огонек.
![Гарри Гаррисон - Дома [= Мир Родины; Родина; На Земле]](/uploads/posts/books/55882/55882.jpg)