Владимир Романовский - Польское Наследство
Да, красиво. Позволь, а это что же у нас? Это не фолиант, это сам сын мой Нестор что-то карякает, упражняется… Почерк у него выправился, красивый стал. Опять латынь, да что же это такое… Ага, вот по-славянски что-то… Стыдно, но признаем — именно благодаря этому олуху я и выучился читать по-славянски… То есть, в сущности, он сам меня и выучил. Так. Что ж тут написано такое?
«Изгнали варангов за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе, Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву. И пошли за море к варангам, к руси».
Что это за люди такие, которых он описывает, подумал Хелье. Какие-то странные люди — то выгоняют варангов, то обратно зовут. Нет твердости в решениях. Позволь, какой еще руси?
«Те варанги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, — вот так и эти».
Что он плетет, подумал Хелье. С каких это пор какие-то варанги назывались русью? И с каких пор англы и готландцы — варанги? Это такие у него плоды образования? Этому его в Болонье научили? О, вспомил Хелье. Конечно же. Это дьякон, у которого он на побегушках был, воротил, чего в башку придет, небось по пьяни, а сопляк запоминал.
«Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь, Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».
Чего-чего? Хелье задумчиво почесал бровь. Насчет чуди ничего не знаю, словене — да, возможно, каких словен помню — ищут себе хозяина. Весь — нет, не похоже, они любят по одиночке, никакие им хозяева не нужны, ни чужие, ни свои. Кривичи — ох-хо… Вот бы астеры прочли, чего сынок мой про них начертал, про республиканский их Хольмгард. «Приходите владеть нами», надо же. А слово «порядок» заимствовано из лексикона киевской молодежи, очень модное нынче слово. Какой-то бирич, передавая народу волю Ярослава, сказал, что, мол, у всех дел должен быть порядок. Было это года четыре назад. И с тех пор слово вошло в обиход среди подрастающего поколения, и употреблялось исключительно в издевательском смысле. Может, Нестор просто издевается?
«Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варангов прозвалась Русская земля».
Ох-хо… Впрочем, это может понравится Ярославу. Он и его подхалимы уж не первый год пытаются заставить ветеранов забыть владимирово авантюрное, «Нет никакой Земли Новгородской, есть Русь!» Нестор действительно никогда этого не слышал, или?… Или…
«Новгородцы же — те люди от варангского рода, а прежде были словене».
Все у него в башке перепуталось. Астеры в большинстве кривичи, а словене — это Полоцк и окрестности, старая ведьма Рагнхильд…
«…властвовал Рюрик. И было у него два мужа…»
…А он был у них жена, подумал Хелье. Ну и стиль у парня.
«…не родственники его, но боляре, и отпросились они в Царьград со своим родом».
«Аскольд же и Дир остались в этом городе, собрали у себя много варягов и стали владеть землею полян».
Как это — полян? То есть, Киев олегово семя получило как бы в наследство? Польское наследство?…
А ведь с Летописи Торбьорна перестали писцы копии делать, вспомнил Хелье. Давно перестали. Сколько осталось экземпляров Летописи? По всему миру — хорошо если дюжина наберется. А первый приказ Ярослава Гильдии Биричей в Новгороде, еще до «Русского Судопроизводства»? Сжечь архив. Да, повелитель наш не промах! «Цесарь» — и, изволь, как Цезарь — историю переписывает так, как она его больше устраивает. А, позвольте, но ведь это несторовы писания. Нестор не на службе у Ярослава, это глупости, я бы знал, если б такое было. Да и не Нестора бы озадачил Ярослав таким предписанием — начертай, мол, как тебе видится, но чтоб покрасивее и с пониманием. Ну, с пониманием у нас плохо, как видим — всех славян записал в желающих стать холопами. А для чего?
Хелье задумался.
Вот, к примеру, франки завоевали галлов. Галлы этого нисколько не стыдятся! Или, скажем, римляне во время оно завоевывали всех подряд, и теперь бывшие завоеванные этим хвастаются. Что ж, славяне — тупее, что ли? Или свободолюбивее? Нет, здесь что-то не так. Какая выгода Ярославу от того, что славян не завоевывали, что они сами, как пеньки безвольные, пришли своим ходом к каким-то варангам и сказали — вот они мы, владейте? Я сам варанг — если бы ко мне такие пришли, и просили бы меня — владей нами, я бы поспешил от них убраться, потому что это не люди, а, не знаю — юродивые какие-то.
Страшная мысль вдруг всплыла на поверхность, блеснула зловеще. Уж не… Содружество ли… само… оформило моему сыну эпистолярный заказ? Нестор, мальчик мой, если это так… то, хорла, свяжу я тебя сейчас по рукам и ногам, запихаю в повозку, поедем мы к ближайшему морю, там погрузимся на кнорр, и посвятим много-много лет поискам Эрика Рауде и его Винланда. Да. Этим, мальчик мой, я тебя не отдам. Ты не виноват, ты не знал. Они хитрые.
«И сказал ему один кудесник, Князь! От коня твоего любимого, на котором ты ездишь, — от него тебе и умереть. Запали слова эти в душу Олегу, и сказал он, Никогда не сяду на него и не увижу его больше. И повелел кормить его и не водить его к нему, и прожил несколько лет, не видя его, пока не пошел на греков».
Ну, эту байку про тезку моего рассказал Нестору Гостемил, уж это точно, подумал Хелье. Я ее помню с детства, а только но в несколько иной форме. Я тоже ее рассказывал Нестору, но Нестор запомнил именно гостемилов вариант, скотина неблагодарная. А рассказывать Гостемил умеет, не отнимешь.
«Владимир же стал жить с женою своего брата — гречанкой, и была она беременна, и родился от нее Святополк. От греховного же корня зол плод бывает: во-первых, была его мать монахиней, а во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей».
Все у парня как-то спиралью через дужку, подумал Хелье. Рагнхильд — гречанка да еще и монахиня. А может, ему это все просто неинтересно, подумал он. А если неинтересно — значит точно выполняет заказ. Но чей?
Ну, это просто узнать. Сейчас мы поищем, что там дальше написано — про Ярослава. И если Ярославу в сием писании только нимба не хватает, всем святым святой, то понятно, кто заказчик, и лучше бы так, а не Содружество.
Но до Ярослава Нестор не успел дойти. Очевидно, Маринка отвлекала.
Хелье тщательно зашнуровал писанину Нестора и положил ее на прежнее место.
* * *По пути зашли в заведение, съели эскалоп, послушали во время еды неопрятного, разбитного менестреля, развлекавшего посетителей шансоном де жест под перебор примитивной лютни:
Сидит она у берега с утра,
Кругом природа, лес, этсетера.
Не спится. Поднялась в такую рань.
Но тут степенным шагом Шарлемань
С цветами — шасть, и говорит — «Ура!
Нашел тебя! Пойдем!» Этсетера.
— По-моему, он просто издевается, — заметил Хелье.
— Ты ничего не понимаешь в парижской жизни, — возразил Нестор.
— Ну, раз ты такой понятливый — скажи, какой смысл в виршах сиих?
— Главное не смысл, главное чувство.
— Какие все чувственные стали.
Перевозчикам в тот день было раздолье — каким-то образом слухи о необычном (крамольном, наверное) римском проповеднике разнеслись по городу, и лодки курсировали между вторым островом и обоими берегами непрерывно, и Хелье и Нестору пришлось даже постоять в очереди — желающих перебраться к Святому Этьену набралось три дюжины человек.
Двери церкви стояли распахнуты, в церковь набилась масса народу.
— Не проповедник, а бродячий скоморох какой-то, — проворчал Нестор.
Хелье засмеялся.
— Главное — чувство, — сказал он.
— Пошел ты…
— Чти отца своего, сын мой.
Толпа расступилась, и ко входу церкви от берега потянулась странная процессия — пятнадцать пестро и сумбурно одетых, гладко выбритых мужчин с томными лицами, и четыре женщины. Улыбались женщины так блудливо, что никаким местным гетерам не снилось. Окруженный теплой этой компанией шагал ко входу размеренным изящным шагом человек лет двадцати пяти. Толпа зевак вокруг переговаривалась — мужчины отпускали похабные шутки, женщины восхищенно вздыхали — римский проповедник, с правильными и тонкими чертами лица, с красивыми, волной лежащими каштановыми волосами, стройный, привлекательный — поразил их воображение. Ряса сидела на нем как королевское платье.
— Это же Папа Римский, — сказал Нестор на ухо Хелье. — Я его помню! Когда мы в Риме были…
— Молчи. Человек не хочет, чтобы его узнавали, а ты, как первый ученик — мол, наставник, а я знаю, можно я скажу, оцените мое рвение… Рвение в Болоньи надо было проявлять.
— Ты мне не указывай, что делать.
— Лишу наследства. Ладно, давай пробираться ко входу, иначе не попадем внутрь и ничего не услышим.
