Владимир Романовский - Польское Наследство
Через две недели после этого Рагнар встретился с Марией в Гнезно. Он был обязан ей многим — в сущности, своим возвышением, лидирующей ролью в Содружестве. Любовниками они не состояли — умудренная прошлым опытом, Мария не допускала смешения политики и любви.
— Скажи, Мария, — Рагнар улыбался открытой, искренней улыбкой, — какие люди в прошлом противостояли Содружеству? До нынешнего воссоединения?
— Много было, — сказала Мария, глядя Рагнару в глаза. — Очень много.
— Ну, основные фигуры назови.
— Ну, как же. Хайнрих Второй нас не любил.
— Так. А еще?
— Орден всегда против, хотя до прямого вмешательства они не доходят.
— Император и Орден. А из правителей попроще?
— Олов Норвежский. С ним пришлось повозиться.
— А из простых людей?
Мария повела бровью.
— А такое имя — Хелье — тебе ничего не говорит? — спросил Рагнар невинно.
И увидел как она бледнеет.
— Говорит, — сказала она.
Рагнар присел на ховлебенк.
— Твердый человек? — спросил он.
— Твердый? Да.
— Я понятия не имею, кто это такой. Я просто слышал имя.
— Он нам не враг, — сказала Мария.
— Это странно.
— Почему?
— Потому что не вяжется с его кличкой.
— Что за кличка?
— «Сокрушитель Неустрашимых».
— Первый раз слышу.
— Княжна, а нельзя ли этого Хелье… ну, скажем, заставить нам служить?
— Нет.
— Нет?
— Уговорить может и получится, хотя вряд ли, да и не следует. Заставить Хелье сделать что-то — совершенно невозможно.
Рагнар кивнул понимающе.
Аньку-перса доставили в детинец. Она думала, что ее будут «пофоть», но ее только обнимали, целовали, орошали слезами и толкались беременным пузом.
Гостемил отбыл к себе в Муром, не повидавшись с Лучинкой. Лучинки не оказалось дома.
Все это было в начале марта, а в тот год именно в это время выдалась теплая неделя — ранняя весна. Лучинка нашла себе подругу — познакомились на торге, зашли в крог, поели. Подруга оказалась из Вышгорода, замужняя. Поговорили о том, о сем, о трудностях жизни. Лучинка похвасталась, какой у нее замечательный супруг. Подруга слушала, кивала, а потом сказала, что где-то потеряла кошель. Лучинка заверила ее, что это не беда, денег у нее с собой достаточно. Расплатились, наняли возницу и отправились в отстроившийся, похорошевший Вышгород. Зашли к подруге домой — муж ее, рыбак, отсутствовал. Посидели. Лучинка пыталась рассказывать подруге о театре, который она с мужем и сыном посетила в Константинополе («Говорят непонятно, но муж нарочно переиначивал на славянский, для меня, а сын у меня знает по-гречески, интересно было, и так они руками размахивают, совсем не так, как наши скоморохи»), а подруга заскучала вдруг. Лучинка спохватилась — время было позднее, стемнело.
— Мне нужно к сыну, он там у меня один, — сказала она.
Подруга ее не удерживала.
Лучинка вышла из дома подруги и пошла по улице к тому месту, где видела давеча возниц. Погода резко переменилась, дул с Днепра леденящий ветер. Кутаясь, Лучинка добрела до нужного места — возниц там не оказалось. В перспективе проулка, ведущего к реке, качалась мачта кнорра — может, нанять кнорр? Она пошла по проулку, и у следующего угла ее остановили трое с факелом.
— Куда путь держим, болярыня? — спросили насмешливо.
У двоих в руках поблескивали ножи.
Она решила, что сейчас ее будут насиловать, но они не стали. Отобрали суму и кошель, сдернули богатую поневу и серьги, велели ей сесть на землю и снять сапожки. Она послушалась. Разбойники, хмыкая, все забрав, куда-то ушли. Лучинка встала и пошла дальше — к парусу. В лодке сидел хозяин — суровый, с седой бородой.
— Добрый человек, не довезешь ли ты меня до Киева? — спросила Лучинка. — Я заплачу, когда приедем. А то меня здесь ограбили.
— Иди, иди, скога, — сказал добрый человек.
— Нет, правда, у меня дома есть деньги. Много денег.
— Хочешь ехать — покажи деньги. Нет денег — не повезу.
Вот и весь сказ.
Лучинка прикинула — шестнадцать аржей, босиком, на леденящем ветру, да по темной тропе, да через переправу, да опять по темной тропе — а может, там разбойники. Что же делать?
Тогда она вернулась к дому подруги и постучалась. А потом еще постучалась. Подруга открыла дверь.
— Меня ограбили, — сказала ей Лучинка. — Нет ли у тебя денег каких-нибудь, заплатить лодочнику, чтобы до Киева довез?
— Сейчас нет, — сказала подруга. — Через неделю, может, будут. А сейчас — ничего нет.
Лучинка еще помялась, и спросила:
— Может, пустишь переночевать?
— Нет, не могу. Муж вернулся. Уж извини. Ну, спокойной ночи.
И закрыла дверь.
Нестор там один — это не дело совсем.
Нужно либо идти, либо добыть денег, чтобы заплатить доброму человеку в лодке.
Лучинка огляделась. Неподалеку виднелся какой-то отсвет — поздно открытый крог. Лучинка направилась к крогу. Босая, без поневы, только рубахой прикрыты колени, она не рассчитывала, что ее пустят внутрь, но ей и не нужно было. Встав напротив калитки, она приняла профессиональную позу и стала кивать и улыбаться всем мужчинам, какие время от времени выходили из крога. Один из них, увидев ее, некоторое время постоял у калитки, а затем вернулся в крог — очевидно, сообщить знакомым, что есть дешевая хорла, стоит, ждет на улице.
Рука легла Лучинке на плечо — и Лучинка вздрогнула всем телом.
— И сколько ж ты нынче берешь за услуги? — спросил Хелье.
— Хелье!
Она не знала, что и сказать. Теперь он ее бросит. Выгонит. Что она наделала!
— Ты синяя вся, дура, — сказал Хелье. — Ети твою мать, почему ты босая? Где понева? Пойдем, пойдем, скорее. У меня там лодка.
— Ты меня прости, я не нарочно.
— За что мне тебя прощать?
— Что я вот…
— А что случилось-то?
— Меня ограбили, а я боялась, что Нестор там один, а ты в отъезде.
— Ограбили? Били тебя?
— Нет.
— Руками трогали?
— Почти нет. Ножом грозили.
Хелье на ходу обнял жену за плечи.
— Бедная моя, — сказал он. Нет, так нельзя. Постой.
Он нагнулся и стянул один сапог.
— Надевай.
— Что ты…
— Надевай сейчас же! Муж твой тебе велит!
Она испугалась и сунула ногу в сапог.
— Велико, — сказала она. — Но не очень.
— Ноженька простонародная, — заметил Хелье. — Теперь второй. Быстро.
— Идти неудобно. Но смешно.
— А смешно — так смейся.
Она засмеялась, не веря счастью. Не выгонит! Он ее любит! Какой он у нее хороший!
Хозяин лодки усмехнулся криво и стал возиться с парусом. Хелье расстегнул пряжку, снял сленгкаппу, завернул в нее Лучинку, сел, а Лучинку пристроил к себе на колени и стал тереть ей спину, плечи, предплечья, арсель, бедра.
— Ледышка, — сказал он.
У нее стучали зубы. Он потер ей щеки, потом поцеловал в губы, потом еще.
— Ужас, как замерзла, — заметил он.
— Хелье, любимый, — сказала она. — А как ты меня нн… ннашел?
— Да так… Подожди. Эй, мореход, долго мы будем здесь торчать?
— Сейчас, сейчас, болярин. Вот, парус… вот…
Лодка пошла наконец к Киеву.
— Приезжаю — нет тебя, Нестор насупленный. Говорит — на торг ушла. Я пошел на торг. Порасспрашивал. Зашел в крог — а там хозяйка говорит, что видела тебя и еще кикимору какую-то, а кикимора из Вышгорода. А уж темнеет. Нанял я вот этого морехода, и поехали мы в Вышгород. Походил по улицам, прохожих расспрашивал, потом вижу — крог. Думаю, может, подружки в кроге сидят, а ты, может, выпила, а ты, когда выпьешь — известно что случается. Кинулся я к крогу — а ты там стоишь, у калитки.
— Я больше никогда не буду… честное слово…
— Что? А, ты об этом… Так ведь ты думала, что у тебя выхода нет. Что ж тебе — скочуриться по дороге в Киев, босиком, без поневы?… А у подруги нельзя было денег попросить?
— Она…
— Понял. Ты, Лучик, умная у меня, а в людях не разбираешься совершенно, вот что. Надо бы нам убраться из Киева все-таки. Как ты дрожишь, что ж тебе не согреться-то никак, а, Лучик? Эх-ма…
У пристани торчал одинокий возница, и хотя до дому было всего-ничего, пять кварталов, Хелье усадил Лучинку в повозку, сел рядом, и велел вознице спешить.
Войдя в дом, Хелье крикнул:
— Нестор! Нестор, растяпа!
Нестор выскочил в гостиную.
— Топи в бане печь, быстро!
— А где ты была? — спросил Нестор укоризненно.
— Потом, а то ухи оборву! Баню, быстро! — прикрикнул на него Хелье.
Нестор опрометью кинулся в недавно собранную баню за домом. Через час Лучинка лежала на полке, а Хелье обхаживал ее веником со всех сторон. После этого, завернутую в три простыни, он на руках принес ее в спальню, выгнал Нестора спать, и лег рядом с женой. Она целовала его благодарно и светилась счастьем, что у нее такой муж.
