ГЕОРГИЙ ЛОРТКИПАНИДЗЕ - СТАНЦИЯ МОРТУИС
Шеф, увы, отнесся к моей идее безо всякого энтузиазма. В действительности он попросту хотел избежать неприятностей. Будучи довольно мягким по природе человеком, он, как и многие другие руководители среднего ранга, страдал синдромом безынициативности и инстинктивно побаивался любых нововведений, способных - хотя бы теоретически - пошатнуть его положение. Да и связываться лишний раз с правоохранительными органами ему не хотелось. Депутатские нашивки, однако, прибавили мне смелости и я, бюрократическим канонам вопреки, пошел таки на поклон к Элефтеросу, упросив устроить мне аудиенцию с его официальным начальником - соответствующим секретарем республиканского ЦК. Приятель, сраженный красочным описанием открывавшихся перед Центром радужных перспектив, дрогнул и аудиенция состоялась уже через несколько дней. Секретарь выслушал меня внимательно и благосклонно и, быстро схватив суть моих предложений, направил к Генералу в Штатском. Генерал в Штатском показался мне весьма проницательным и эрудированным человеком, и хотя его колючие глаза поначалу сверлили меня словно буравчики, но к концу беседы заметно оттаяли, продолжив вести за мной наблюдение с ясным оттенком доброжелательности. Вспоминаю, что Генерал в Штатском очень быстро разобрался в существе дела, и вообще, с ним легко было беседовать - оставалось впечатление, что он понимает собеседника с полуслова. Его обещание обстоятельно подумать над поднятым мною вопросом прозвучало вполне обнадеживающе и я покинул его кабинет с чувством того, что дело сдвинуто с мертвой точки. Месяц спустя я с облегчением убедился, что интуиция меня не подвела. В сектор, правда со значительными ограничениями, но все же начала поступать полезная информация. И хотя шеф какое-то время относился ко мне с заметной прохладцей, в конечном счете он стал считаться со мной в большей степени, чем прежде.
Истинная свобода воли понятие потустороннее. Там, наверху, выбранные нами когда-то дороги в конечном счете неизменно обращали нас в рабство. А здесь, в мире теней, инициатива принадлежит нам, великодушным и благородным мертвецам. Здесь мы стали, йо-хо-хо, добрыми, мудрыми, терпимыми, свободными от мстительности, лукавства и иных низменных чувств, и в награду от... не знаю от кого, право... в награду получили не придуманные кем-то райские кущи, а нечто большее - возможность проверять себя в самых сложных и запутанных ситуациях. Разве нынче я себе не настоящий Хозяин? Разве не волен я выбирать все новые дороги, и даже не выбирать, а перебирать их? Не понравилась одна дорога, разочаровала другая, ну что же, к моим услугам множество других путей. Все настолько в моей власти, что я порядком испуган и растерян; широкий выбор отзывается непривычной неуверенностью души. Ведь разрешено забыть обо всем, чем занимался наверху, избрать себе любое дело. Можно переквалифицироваться в управдома, а можно и во врача, в хирурга-бессребренника с длинными красивыми пальцами и невероятно отзывчивым сердцем. Или, оставив пальцы длинными, заменить отзывчивое сердце на черствое, так оно будет ровнее биться. Нет, все-таки лучше отзывчивое. Лечу по вызову на рокочущем вертолете в глухое, богом забытое селение, дующие с океана жестокие ураганы прилепили жалкие домишки к крутому, скалистому, скудному и негостеприимному склону, но суровые, мужественные люди не уходят отсюда, потому что здесь их родина, и еще потому, что океан кормит их, а ветер наполняет грудь упоительным воздухом свободы. Поспеваю в последний миг к потомственному рыбаку. Тихо стонет на краю гибели немолодой уже труженник моря с обветренным, каменно-благородным лицом, слезы на глазах у жены и многочисленных детей, но я успеваю его спасти и, не дожидаясь неизбежных проявлений благодарности, спешу к вертолету в окружении восхищенных коллег. Мы вздымаем в небо и вот уже я, усталый, счастливый и гордый за дело, которому служу, возвращаюсь домой. Дома меня с нетерпеливым волнением ожидает любимая женщина с трудной, неустроенной судьбой (мы, конечно, пока не оформляли своих отношений). А потом - вечер вдвоем, жгучее пламя в камине и пушистый белый медведь на полу, а глубокой ночью, в промежутках между объятиями и страстными ласками, шепет о том, что касается только нас двоих. Ну что ж, это не самая плохая судьба. А наскучит, изберу себе карьеру хитроумного детектива, соединяя в собственной душе мудрость комиссара Мегрэ с дедуктивным методом великого Шерлока. Именно мне предстоит вести почти безнадежное следствие по нашумевшему тройному убийству в китайском квартале, и я с дьявольским упорством старой ищейки бреду по следу безумного маньяка, рискуя при этом и собственным престижем, и самой жизнью. Очевидно, что именно я посажу на скамью подсудимых этого безобидного на вид, но жестокого, коварного и почти неуловимого очкарика, попутно избавив невиновного человека от позора и облыжного обвинения, и в час триумфа мне будут рукоплескать все адвокаты страны. Но, нет... Врач или сыщик, это слишком обыденно, слишком старо, и я, пожалуй, достоин большего. И пускай сверкнет в моей судьбе пленительной звездочкой наш ближайший сосед по вселенной - Альфа Центавра, а я... Несомненно, именно меня, самого опытного звездолетчика космического флота Земли, назначат командиром Первой Звездной. И вот, я уже нахожусь в элегантной капитанской рубке флагмана экспедиции - гордого нуль-звездолета "Кавказ", и сидя за электронным штурвалом в опутанном проводами командирском кресле, веду подготовку к посадке на поверхность неизвестной карликовой планеты. Вокруг бушует страшная электромагнитная буря, бешено мигают разноцветные лампочки на пульте управления, шлем скафандра молодцевато откинут за спину, богатырские фотонные двигатели мощно пожирают субстанцию пространства-времени, на гигантском экране безмолвно вырастает приближающаяся планета, вахтенные офицеры точно выполняют мои распоряжения и "Кавказ" вскоре мягко садится на поверхность. По праву первооткрывателя я нарекаю планету Лио - по имени моей прелестной смуглокожей нареченной, и пусть это станет еще одним доказательством безграничного могущества истинной любви! Совершенно очевидно, что после кропотливых поисков экспедиция обнаруживает на планете следы деятельности галактического разума и в истории человечества открывается новая великолепная глава. Или еще лучше: обойдусь без переквалификации и останусь тем, кем был, элитным дипломатом, не более, но великий боже, ох какие мне выпало вести переговоры! Ничего подобного Земля-матушка никогда не видала, до чего же все-таки замучил меня кошмар той душной тбилисской ночью десятилетия тому назад! Что ж, ремесло переговорщика оказалось, как всегда, востребовано. Вся эта нечисть, все эти разумные пауки, вырвавшиеся на поверхность из подземных глубин, связанное с этим феноменом ослабление глобальных позиций рода человеческого на планете, претензии этих монстров на установление равноправных отношений с огорошенным человечеством, обмен посольствами между двумя разумными цивилизациями, совершенно новый комплекс проблем во весь рост ставших перед человечеством, и в центре всех этих умопомрачительных событий - Я, человек, которому доверена святая миссия защиты интересов Мировой Федерации на многотрудных переговорах с монстрами во имя мирного будущего человечества. Не скрою, сей тернистый путь, - несмотря на внешнюю, мягко выражаясь, малопривлекательность монстров, - кажется мне наиболее обещающим и привлекательным, все таки склонность к искусству компромисса накрепко въелась в мою дипломатическую душу. Но только пускай все это произойдет со мной потом, в свое время, а пока останусь всего лишь рядовым депутатом Тбилисского Городского Совета, странноватым субъектом, которому пока что никто ни прочит блестящей карьеры на дипломатическом поприще.
Случилось так, что на первой же сессии вновь избранного Совета (формально это всегда называлось выборами, хотя, как известно, данное мероприятие контролируется партийными органами и по сей день) меня, депутата- новичка, ввели в состав депутатской комиссии по городскому строительству и благоустройству. Подозреваю, что это произошло случайно, по инерции, ибо никакого отношения к делам коммунальным и строительным я ранее не имел - просто с учетом микроскопического веса так называемых выборных органов в партийной системе власти, такая инерция была в порядке вещей. Доволен этим я не был, но, как гласит народная мудрость, "назвался груздем - полезай в кузов". С познавательной точки зрения, это назначение оказалось, однако, весьма полезным. Оно позволило соприкоснуться мне с одной из наиболее острых проблем города - жилищной. В компетенцию комиссии также входила охрана архитектурного облика столицы Грузии.
Город... Как он далек, и, одновременно, как близок мне в своей обворожительной недосягаемости. Это нынче лишь топот ног да рев клаксонов над головой, а раньше... Мой дом, моя улица, мой двор, мои друзья - все это было частью родного Тбилиси, но если бы только это! А петушковый дом на бывшей улице Софьи Перовской, не так давно снесенный с лица земли во имя расширения проезжей части главной городской магистали и ввиду отсутствия такта и воображения, - ведь это в нем провел большую часть жизни великий наш Писатель, классик, гордость грузинской прозы двадцатого века, - о, сколько раз доводилось мне переступать порог этого дома в прошлой жизни! А выбоины на асфальте, как люто они ненавидились и как поминались последними словами во время быстрой езды! А круглое, похожее на огромный торт здание, где помещался обширнейший в городе концертный зал, - сколько было здесь проведено антрактов и завязано знакомств! А старый сапожник у ближайшего детсада, такой незаменимый, что и детство без него никак себе не представишь, стены его конуры вечно были обклеены цветными фотографиями знаменитых футболистов и кинозвезд - боже, с каким вожделением я засматривался на них! А потом я вырос, стал серьезным, а потом и солидным человеком, но где-то там, в глубине души, оставался тем же мальчишкой. И город, город тоже... Что-то в нем рушилось, строилось, менялось каждый день, час, секунду, и все же перемены были неуловимы, и до сих пор не в силах я постичь тайну его изменчивого постоянства. Но тогда, в пору моего первого депутатства, волею судеб я оказался среди тех, кто в меру своего разумения стремились сделать его чуть краше. Петушковый дом, правда, позже не удалось отстоять, - и в этом большая доля моей вины, тогда уже высокопоставленного московского чиновника, нежели моих бывших и немощных коллег по горсовету. Так вот: я люблю тот период моей, как выяснилось позже, взбалмошной жизни, - мне и теперь кажется, что он отличался бескорыстием и некоей жертвенностью, пусть даже притворной.
