Дмитрий Морозов - Пленники вечности
— Греческая тау. Руна Зиг. Эмблема Сиднейской олимпиады. Неприличное слово из четырех букв. Тетраэдр.
В самый разгар этого странного занятия в бункере появился полковник.
— Занятие отставить, — коротко сказал он и одним движением брови согнал Германа с насиженного места.
— Ликуй, родственничек, — сказал он, промокая платком лоб. — Интенсивность тренировок с сегодняшнего дня спадает.
— Никак к работе решили подключить? — без особой надежды и энтузиазма спросил Стас, отключая монитор.
— Именно.
Стас поджал губы.
— Профиль?
— Прежний, да и задание прежнее.
— Исчезнувший фестиваль?
— Да. Но не только он.
Полковник подошел к сейфу, громоздящемуся в углу комнаты, принес кипу папок.
— Что тебе следует знать о фестивале, — пробормотал он, роясь в бумагах. — Пока что достаточно и того, что без малого четыре сотни человек так и не прорезались на свет божий.
— Ни один? Времени немало прошло.
— Погоди, не перебивай начальство. Теперь касательно аналогичных дел…
Дядя Саша стал раскладывать листы по поверхности стола. Недовольно нахмурившись, он смел коврик и «мышку», следом на пол улетела пачка сигарет и зажигалка. Подскочил Герман:
— Товарищ полковник, ведь все данные есть в компьютере. Разрешите, я…
— Так вернее, — покачал головой консервативно настроенный начальник конторы. — Нет у нас монитора на всю стену. Картина целого будет ускользать, а глаза — уставать. Бумага — это наше все. В бумажках — сила!
Стас и его Тень переглянулись и спрятали улыбки.
— Взгляни, капитан.
Некоторое время Пшибышевский проглядывал краткие служебные записки, протоколы и опросные листы. Герман мрачно перебирал пачку картонок с иероглифами и рунами. Полковник меланхолично потягивал минералку.
— Здесь без малого…
— Четыреста пятьдесят шесть фамилий. Подробные биографии — в соседнем сейфе. Целого отдела не хватит толком перелопатить. Но и так все ясно — люди друг с другом не связанные, из разных городов и регионов, разнополые, разновозрастные. Исчезли в одно и то же время.
— Как я уловил, — почесал в затылке Стас, — есть небольшая разница.
— И в чем же она состоит?
— Фестивальная публика исчезла в одночасье, с одного определенного пятачка в пять сотен квадратных метров. А эти пропадали из совершенно разных мест в течение…
— Трех примерно суток.
Герман с интересом слушал, отложив свои цветастые карточки.
— Кто решил, что есть некая связь в этих исчезновениях? Я имею в виду вторую группу лиц, о которой впервые слышу.
Полковник потыкал пальцем в самую тощую из папок, старорежимную, еще с гербом КГБ и подслеповатыми треугольными печатями на углах.
— Вот здесь список пропавших без вести в течение тех же трех суток пятилетней давности. Из него методом тщательного отбора группа наших специалистов отобрала представленных тебе лиц, очертив таким образом круг разыскиваемых.
— Каким был критерий отбора?
— Ну, ты и зануда, — проворчал полковник. — Герман тебе объяснит. Но позже. Какие еще назрели вопросы?
— Я буду работать по обеим группам?
— Точно так, капитан. По «фестивалю» и по «потеряшкам». Такие уж за ними закрепились названия… В твое распоряжение поступают немалые силы — пять младших офицеров, любые доступные конторе консультанты, включая людей со стороны, а также пять Теней. Деньги, автомобили, документы. Режим работы — полная закрытость.
— Насколько полная?
— Абсолютно, — полковник достал из самой верхней папки лист с внушительным гербом страны и еще более внушительными подписями. — Глянь на это. На лапу не дам, но все смежные конторы будут в случае чего отваливать в сторону и отдавать честь. Это я беру на себя.
Стас присвистнул.
— Как бы мне не раздуться от осознания своей значимости и не лопнуть.
— Вот дерьмо-то разлетится во все стороны… — Дядя Саша, похоже, изменил своему обыкновению — не собирался шутить и ерничать с подчиненным. — Соберись и задавай вопросы.
— Критерий отбора круга лиц, условно именуемых «потеряшками», — упрямо выпятил челюсть Пшибы-шевкий.
— Я же сказал — позже! Герман, давай по фестивалю и «гостю».
Тень колыхнулась и шмыгнула к бумажкам.
— Пять месяцев назад в поле зрения оперативников наших смежников попал некий Игорь. Бывший погранец, работник частного охранного бюро, работавший по какому-то запутанному делу о наследстве аж на острове Бали.
— Эк его, — восхитился Стас.
— Не перебивай. Этот орел сильно там набедокурил — вмешался в операцию Интерпола, покрошил кучу народу, вообще изрядно чудил. Словом, наш консул с трудом выдернул его с острова и прямиком отфутболил в контрразведку. Но там быстро пришли к выводу, что имеют дело с человеком, мягко говоря, обладающим всеми признаками отклоняющегося поведения.
— То есть — психом?
— Примерно так вкратце можно пересказать мудреный диагноз, поставленный в институте имени Сербского… Гражданина Игоря оставили в покое, на всякий случай лишив лицензии на ношение оружия, вкупе с охотничьим билетом. Хорошо еще, смежники наши покопались в материалах, предоставленных славным психиатрическим заведением. И согласно одной засекреченной инструкции отфутболили материал нам. Так появилось дело «гостя».
Терман щелчком пододвинул к Стасу оное дело.
— Прочтешь на досуге, вникнешь.
— А в двух словах?
— Находясь в роли подопытного кролика, этот Игорь зарекомендовал себя изрядным чудаком. Например — ходил в церковь…
— Эка невидаль!
Герман поморщился и продолжил:
— В комнате своей молился, причем такими молитвами, о которых даже в самой Патриархии не слышали.
— Попал в секту? Заделался сатанистом?
— Ни то, ни другое. Это самые настоящие православные молитвы, только вышедшие из употребления… довольно давно. Как утверждают найденные не без труда эксперты — до Никоновских реформ семнадцатого века. Часть молитв из его репертуара еще бытует у старообрядцев, а часть существует лишь в очень редких, почти бесценных книгах. Есть еще часть, которая вообще не ясна, но не содержит никакой ереси и стилистически близка двум первым группам.
— Еще этот стервец повадился читать книжки на старославянском и церковнославянском, — не удержался полковник, — чего за ним в прежней жизни, то есть до поездки на Бали, не водилось.
— Он, вообще, был атеист и раздолбай, особенного образования не имел, тем более — не обучался архаическим молитвенным практикам и древнерусской грамоте.
— Может, на Бали…
— Не может. Там даже русских эмигрантов всего четверо — все очутились на острове после перестройки или в ходе оной.
— И что в нем особенного? Мало ли что бывает — уверовал внезапно человек, ангел ему небесный явился…
Стас был несколько сбит с толку и не улавливал причины действенного интереса конторы к этой личности. А интерес, судя по документам, имелся, причем изрядный. Это сколько надо труда — найти всех этих консультантов? А из Патриархии какую-либо информацию выкачать? Это тоже не фунт изюма.
— Игорь этот, по всем признакам, которые ты еще не в состоянии уловить, — наш клиент. Более того — наш профильный клиент. А самое главное, — Герман для вящего эффекта снял очки и, протерев их специальной салфеткой, медленно одел на переносицу, — психиатры усмотрели в нем все признаки полного расщепления личности.
— Ну, шизоид и шизоид, — Стас нервно закурил. — Дядя Саша, вы не того человека с Лубянки взяли, ей богу. Я медицинский не заканчивал. Я чистый и не обезображенный интеллектом гуманитарий.
— С психиатрами согласились весьма авторитетные товарищи из православной верхушки. — Герман скомкал салфетку и щелчком отправил ее в погасший монитор. — Выражаясь словами верующих — в нем сидит бес. Или ангел.
— Ага, — тупо сказал Пшибышевский, делая могучую затяжку. — Доводилось слышать, что психиатры и средневековые инквизиторы зачастую говорили об одних и тех же феноменах, только разными словами.
— Ты не умничай, — полковник постучал ногтем по страшной гербовой бумаге, — не в бирюльки играем. Это вполне серьезный вопрос. Продолжай, Герман.
— В нашей конторе, а конкретно в отделе Теней, есть соответствующие технологии. Каковые и были применены в отношение Игоря. Наш диагноз совпал с клиническим и православным. В бывшем советском погранце живет цельная и весьма яркая личность. Ее мы и называем «гостем».
— Этот… гость… Он и помнит древние молитвы, читает древнерусские бестселлеры и так далее?
— Да.
— А эти ваши «теневые» технологии…
— Помнишь наш разговор о микропластике?
— В общих чертах. Да и брошюрки твои я изучал в последнее время весьма прилежно. Благо, делать больше нечего.
