Сергей Шхиян - Юродивый
— Но ведь они казаки! — опять завел свое парень, но я на него прикрикнул, велел, что бы он лежал и не вертелся. После чего приступил к своим шаманским упражнениям.
Скоро у меня, как обычно бывает, занемели мышцы, и навалилась усталость. Кашевар же успокоился и, кажется, задремал. Лошади со связанными ногами лежали в самой середине рощицы. Что бы они нас не выдали, пришлось воспользоваться походным опытом убитого Селима. Я передохнул несколько минут, позвал Полкана, и пошел проверить диспозицию. Наша рощица из пары десятков молодых берез, находилась почти в центре большой пустоши, с трех сторон окруженной лесами. Возле дальнего леса несколько всадников о чем-то совещались, съехавшись тесной группой. Расстояние до них было приличное, около километра и рассмотреть детали я не смог. Других казачьих разъездов видно не было, они, скорее всего, искали нас в лесу.
До заката было около часа и можно было надеяться, что за это время на нас не наткнутся.
— Вот так-то, друг Полкан, — сказал я собаке, — выходит, зря ты нашел этих казаков, накликал гибель на хороших людей!
Пес будто понял, заскулил, виновато поджал хвост, лег рядом со мной и потребовал ласки. Пришлось гладить ему залепленную репьями голову. Его вины в гибели запорожцев не было. Я вытянулся на траве, покусывал травинку, и думал, что делать дальше. Казаков оказалось слишком много, чтобы можно было рассчитывать победить их силой. Нужна была какая-нибудь военная хитрость, но ничего толкового пока на ум не шло. Слишком внезапно случилась трагедия, и у меня еще не прошла растерянность.
— Ну, что там видно? — спросил сзади голос кашевара.
Я удивился, что он так быстро оправился. Рана его была не опасна для жизни, но болезненная и он потерял много крови. Я обернулся. Степан, с перевязанной пропитанными кровью тряпками головой и надетой поверх бинтов папахой, лежал в полушаге от меня, и тоже рассматривал пустошь.
— Как ты? — поинтересовался я.
— А… — пренебрежительно сказа он, демонстрируя стоическое отношение к собственному здоровью, — как-нибудь выдюжу.
— Что там у вас случилось? — спросил я, имея в виду их стычку с бандитами. До сих пор поговорить нам не удавалось, было не до того.
— Подъехали мы, значит, они нас окружили, Загоруйка и говорит…
— Загоруйка это ваш старший, тот, что был в бабьем летнике? — уточнил я.
— Ага, — кивнул Степан, — Загоруйка и спрашивает, кто, мол, у вас тут за атамана.
Выехал один, оказался из наших из Сечи, он еще до меня там был, потом сбежал, на краже попался. Загоруйка то его знает, он в сечи давно. Ну, вот, Загоруйка как этого атамана увидел, так сразу и помрачнел. У нас в Сечи, если за кражу, да еще у своих, одно — смерть. Такое никак невозможно! Он, значит, и говорит Панасу, ты говорит, Панас, как такое мог совершить…
Я понял, что дослушать эту историю до конца мне все равно не удастся, и перешел к вопросам:
— Сколько их там человек?
— Чего? — с трудом вернулся ко мне из недавнего прошлого Степан. — Человек, говоришь? Казаков что ли?
— Казаков.
— Так кто же их считал.
— Ну, сотня, две?
Степан задумался, лежал, шевеля губами, будто пересчитывал одного за другим всех противников. Потом покачал головой:
— Много, думаю, будет. Может, вся сотня, а то и две. Кто их разберет. Я в счете не очень силен. Саблей, это да, помахать могу, а считать не приучен.
— Ладно. А крестьяне где были?
— Крестьяне? Мужики что ли?
— Да, мужики, — подтвердил я.
— Там, невдалеке стояли, — он задумался и вернулся к тому, что волновало. — Если атаман вор, то какие они будут казаки? Может, они про Панаса и не знали, что он с Сечи сбежал?…
— Мужиков там сколько? Ты, Степа, не отвлекайся, вспоминай.
— Много мужиков и баб много. Так вот Загоруйка Панасу и говорит…
Я понял, что все равно, пока он не расскажет все подробности недавно пережитых событий, ничего токового сказать не сможет. Потому больше не перебивал, но и не слушал, просто лежал и наблюдал, как садится солнце. Дни делались все короче…
— Тогда Загоруйка, — говорил между тем кашевар, — как выхватит саблю и вскричит…
Пока никаких положительных сдвигов для возвращении из прошлого у меня не было. Правда, среди убитых крестьян, моего знакомого Гривова не оказалось. Казаки порубили стариков и ослабевших детей, которых все равно было не довезти до невольничьего рынка.
— Тут он как махнет саблей, так Панаса надвое от плеча до пояса. Я сам двоих порубить успел, а тут меня как сзади… Ну, дальше ты и сам знаешь…
Из всего длинного рассказа удалось выяснить только то, что атаман убит и теперь у казаков, скорее всего, междувластие. Если даже они успели выбрать нового предводителя, то булаву он держит пока не крепко и беспрекословным авторитетом не пользуется.
— Понятно. Тогда ночью попробуем на них напасть. Ты как, сможешь держаться в седле?
— А ты надо мной еще руками поводишь? Очень после этого в голове проясняется.
— Повожу, — пообещал я, — а пока отдыхать. Поедем в середине ночи, когда они заснут.
— Ишь, ты, а я думал, что ты боязливый. Что же ты тогда вместе со всеми не поехал?
— Не хотел зазря погибать. А кто боязливый, кто нет, время покажет.
Степан тяжело вздохнул, видимо вспомнил товарищей и замолчал. Свою дневную норму слов, он уже явно выговорил. Уже совсем стемнело, только на западе еще светилась узкая розовая полоска. Я распутал лошадей, которых теперь стало невозможно увидеть со стороны, примостился на густой пахнущей сеном и летом траве и попытался уснуть.
Разбудила меня лесная ночная птица. Ночь была в самом разгаре, в просветах между облаками сияли звезды. Я тронул за плечо кашевара, и он тотчас привстал.
— Скоро выступать, — сказал я. — Как твоя голова?
— Трещит, — невнятно пробормотал он, — будь она неладна.
— Сейчас попробую тебе помочь, — пообещал я, вставая и разминая затекшее, занемевшее на ночной прохладе тело.
Времени было около двух часов и до начала «операции возмездия» оставался примерно час. Напасть на казаков я рассчитывал под утро, когда у людей самый крепкий сон. Прогнозировать, что из этого получиться было невозможно.
Времени на лечение Степана ушло немного, так что мы успели еще подкрепиться вяленным мясом и азиатским сыром из переметной сумы кочевника. Потом оседлали лошадей и поехали в сторону казачьего лагеря. Я рассчитывал, что они, проискав нас почти целый день, на ночь глядя, никуда не поехали и остались на старом месте. Иначе вся моя задумка летела к черту.
Соблюдая осторожность, то есть шагом, мы преодолели полтора километра пустоши. Когда впереди стал, виден отсвет костров, остановились. Дальше предстояло идти пешком. Я еще не доверял своей новой лошади, и чтобы она не сбежала, связал ее поводьями с жеребцом Степана.
— Ну, что с Богом? — спросил меня кашевар и перекрестился.
— С Богом, — ответил я. — Значит, действуем, как договорились. Если что не так, сразу же назад. В сечу не ввязывайся, теперь они никуда от нас не денутся.
План у меня был простой: миновать или обезвредить караульных, если таковые окажутся, освободить крестьян и с их помощью разделаться с казаками. План был, оставалась сущая малость — претворить его в жизнь.
Мы пошли в направлении казачьей стоянки. Пока кругом было тихо, и никакие караульные нас не останавливали. На это я, собственно, и рассчитывал, кому может придти в голову, что дичь вдруг сама начнет охотиться.
Мы близко подошли к костру вокруг, которого спало несколько человек. Бодрствовал только один, следил за огнем и в тот момент, когда мы к ним подрались, подбрасывал хворост.
Увидев нас, он повернул голову и слепо прищурился, пытаясь по темным силуэтам понять, кого принесла нелегкая. Не узнал и спросил:
— Никак ты, Трофим?
— Я, — ответил кашевар, наклонился, запрокинул ему голову и одним движением перерезал горло. Дежурный попытался вскрикнуть, но воздух вместе с кровью только запузырился в широкой страшной даже в тусклых отблесках костра ране.
О таком мы со Степаном не договаривались, но возразить мне было нечего: суровое, безжалостное время; и пришлось отвернуться, что бы не видеть страшную агонию несчастного. Степан, между тем, оттолкнул тело убитого и позвал:
— Пошли скорее.
Кругом, как и прежде, было спокойно. На земле в разных позах спали казаки. Я пошел дальше, осторожно обходя тела. Полкан шел за мной, как говорится, след в след. Вдруг из темноты выступил очень большой человек. Он увидел нас, остановился, не доходя нескольких шагов, и неожиданно закричала:
— Казаки, ко мне, татары!
Как будто ожидали, с земли вскочило сразу несколько человек. Я понял, почему кричит здоровый, и сорвал с себя лисью шапку. Однако было поздно. В меня сразу вцепилось несколько рук. Пришлось отбиваться саблей, полосуя не глядя. Хватка ослабела, я вырвался и бросился бежать, спотыкаясь на неровной почве. Сзади продолжали кричать, причем еще пронзительнее и тревожнее. Я решил, что в плен попал кашевар и кинулся назад, рассчитывая хоть как-то ему помочь, но тут же столкнулся с самим Степаном.
