Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Была такая мысль, — признался я. — Я даже собирался телеграмму дать — дескать, получил по почте мертвую руку. Чья рука не знаю, жду дальнейших инструкций. Но потом решил, что горячку пороть не стану. Шифра у меня нет, а написать открытым текстом «мертвая рука» — так неизвестно, кто прочитает телеграмму. К тому же — если бы я был просто следователем, а не сыном товарища министра, что бы стал делать? Точно, не стал бы отправлять телеграмму в МВД. Не по чину.

— Ваня, я тебе сто раз говорил — вроде, ты умный, а иной раз — не очень. Простой следователь, будь он сто раз кавалер, никому не нужен. А ты снова забыл, что ты еще сын своего отца, и внук генерала от инфантерии. У тебя шифра нет, зато у меня есть. Шифром мы не часто пользуемся, только в особых случаях. А здесь, думается, как раз такой случай. Давай-ка мы текст составим, я зашифрую, на телеграф отправим, прямо на имя товарища министра.

Глава 2

Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной

— Мог бы Александр Иванович и охрану прислать, — проворчала Анька, устраиваясь на сиденье. Поморщившись, пожаловалась: — Жестко. Могли бы сидушки помягче сделать.

Ну вот, вся изворчалась. Ворчать, вообще-то, не в Анькином духе. Ворчит она на меня, но это другое. Обычно, девчонка все неприятности и невзгоды воспринимает спокойно. Ишь, жестко ей. А ведь недавно на простой лавке спала, под задницу, кроме табурета, ничего не подсовывала.

— Охрану-то зачем? — удивился я.

— Ваня, а ты знаешь, что в Череповце болтают?

— В Череповце много о чем болтают, — хмыкнул я. — Все знать — голова треснет.

— Я про мертвую руку.

А, вот она про что. Понятно, отчего ворчит. Нервничает. Вообще-то, предполагалось, что содержимое посылки сохранится в тайне, но «утечка» произошла в тот же день, когда исправник послал отрубленную руку (вернее — кисть руки), на исследование к Федышинскому. Искать источник информации нужды не было — «фемина» нашего эскулапа. Михаил Терентьевич, проведя обследование, не добавил ничего нового к тому, что я и сам понял, рассматривая «посылку» — кисть руки принадлежала молодому мужчине, возраст от двадцати до тридцати лет. Скорее всего — физическим трудом не занимавшимся, но точно ответить сложно, потому что соль, которой засыпана конечность, штука едкая, способная уничтожить мозоли, а еще и повредить кожный покров. Зато Федышинский уточнил, что кость была не отпилена, а отрублена.

В Череповце же болтали, что «мертвая рука» — это послание следователю Чернавскому. Мол, есть в Сибири острог, где сидят в подземелье самые отчаянные злодеи — от Чуркина-атамана до Ваньки-Каина, которых даже наверх не пускают, зато они решают — кого из честных и добросовестных следователей нужно убить. А кого надумают убить — тому они руку отрубленную посылают. Знак такой. Шайку разбойников на следователя уже посылали — так он поленом отбился (да что б его, это полено!), пусть и пулей ранили, а теперь точно — все.

— Ань, ты же умная барышня — хмыкнул я. — Умная-преумная, а во всякую ерунду веришь. Какой острог, да еще с подземельем? Ну кто же предупреждение посылает? Ванька-Каин давным-давно помер, а Чуркин, равно как и Кудеяр, личности вообще легендарные. Если понадобится — проще сразу убить. К тому же — кому я нужен? Вон, в Петербурге сыщик есть знаменитый — Путилин, сколько лет служит, сколько преступлений раскрыл, никто его не трогает.

— Ваня, да я все понимаю, — вздохнула девчонка, невольно прижимаясь ко мне. — Сплетни это, глупости, но на сердце все равно неспокойно. Вот и думаю — лучше бы господин товарищ министра сыну охрану дал.

Охрану… Не та я персона, чтобы ко мне охрану приставлять. Тем более, из-за дурацких слухов.

— Обидно будет, если и меня вместе с тобой убьют, — хмыкнула Анька. — Я даже в медицинском училище поучиться не успела.

— Тогда не надо было вместе со мной ехать, — пожал я плечами.

— Ага, как же. Придут разбойники тебя убивать, кто заступаться станет?

Вот и пойми женскую логику.

Но все-таки, для Анькиного успокоения, продемонстрировал ей револьвер, а потом засунул его в саквояж.

— Давай мы с тобой полезным делом займемся, — предложил я. — Если при деле, то глупые мысли уходят.

— Рассказик какой напишем? — деловито поинтересовалась Анька, вытаскивая из своего портфельчика блокнот и карандаш. — И вправду, давай займемся. И ехать веселее, и солнышко пока светит.

В почтовой карете солнце светит со всех сторон. Но скоро оно начнет закатываться, придется зажигать лампу. Чем ее заправляют — не знаю. Не то маслом, не то каким-то вонючим жиром. И воняет сильно, и света мало. А еще — не дай бог, опрокинется, загоримся.

— Тогда, по пирожку для затравки?

— По пирожку, — кивнула Анька и полезла в корзинку. — Тебе с чем?

— А что зацепится, то и давай.

Мы с Анной направляемся в Санкт-Петербург, потому что в ответ на шифрованную телеграмму господина исправника, от товарища министра внутренних дел пришла на мое имя телеграмма простая, нешифрованная, состоявшая всего из двух слов: «Приезжай немедленно».

Положа руку на сердце — я чего-то подобного ждал, но надеялся, что пронесет. Типа — отец ничего не знает, но справки наведет. Ну, никак мне в Петербург не хотелось ехать. Успею ли до Рождества обернуться, неизвестно. Правда, у меня еще целый месяц есть, но как сложатся обстоятельства? Какие дела могут навалиться? Вдруг в столице следователей не хватает или, как это было в Москве — кооптируют меня на какое-нибудь заседание суда. Припашут, в общем. А родители Леночки дали добро, чтобы доченька на праздники осталась в Череповце, а не приезжала в Белозерск. Обидно будет, если невеста станет ждать меня у тетушки, а я застряну в столице. И маменька, скорее всего захочет, чтобы сынок остался подольше.

Единственный плюс, так это то, что теперь не нужно переживать — с кем бы отправить Аньку? Выходит, права Мария Ивановна — сам и повезу.

Но, немедленно — понятие растяжимое. Мне же требовалось и отпуск получить, и почтовую карету нанять. Еще и собраться надо, попрощаться. Можно бы и в общей отправиться, там свободные места всегда есть, проходят каждый час, но у Аньки, оказывается, барахла накопилось на три сундука, и на два чемодана. Там и одежда, и обувь, а еще книги. И это, как выяснилось, еще не все.

А как же с собой гостинцев не взять? Картошки (всего-то мешочек, у тети Гали хорошая уродилась); свеклы с морковкой (Ольге Николаевне тертая свекла, с чесночком и сметаной нравится!); лучка (как же картошка без лука?). Штучек шесть судаков — это святое (батюшка ваш министра пригласит!), да, еще и сало, за которым купцы из Миргорода едут.

И в довесок — «шекснинску стерлядь золотую». Без нее нам в столице никак!

А еще снедь в дорогу. Анька опыт приобрела, осознала, что не стоит столько провизии брать, трактиры имеются, ограничилась курочкой и десятком яиц (не сама жарила-варила, а в кухмистерской заказала), зато кухарка расстаралась. И отказываться неловко.

Хорошо, что рессоры у почтовых карет крепкие, а где-нибудь в Кадуе, скорее всего, нас переставят на полозья.

Еще была Манька, которую Анна захотела взять с собой. Мол — в карете и нам места хватит, и козу как-нибудь разместим. Представив, как мы едем вместе с козой, я содрогнулся и уперся. Если бы козьи памперсы существовали, может, и согласился бы. А так — будет у нас все в «орешках», а еще… Ну, все всё поняли.

Везти козлуху в почтовой карете, по меркам будущего времени, все равно, что в бизнес-классе. И экипаж не поймет, и для животного стресс.

Мы с Анькой даже слегка поругались. Она назвала меня бесчувственным деревом, Буратиной, а я ее — голожопой Мальвиной.

— А почему Мальвина? — захлопала глазенками Анька — Она же самовлюбленная дура и эгоистка.

Ну да, в нашем варианте «Приключений Буратино» девочка с голубыми волосами и на самом деле выглядела не слишком привлекательно — самолюбивая, вздорная особа.

Потом до Аньки дошло второе оскорбление. Она даже повернула голову, чтобы проверить — что там с юбкой?