Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Ух ты, неужели у него с Сонькой все так серьезно? — пришел я в восхищение.

— Серьезно… — фыркнул исправник. — Серьезно, нет ли, но наш лекарь вчера телеграфиста на крышу загнал, а тому на службу идти. Начальник телеграфной станции прибежал — мол, Василий Яковлевич, ну, хоть ты меры прими! Телеграфистов и так не хватает, смена началась, а Филофей на крыше сидит. Фрол Егорушкин пришел, так доктор его по матушке послал. Был бы кто другой, Фрол бы его живо образумил, даром, что статский советник, а Федышинского фельдфебель уважает. Сам понимаешь — военный лекарь, пороха понюхал. Так мы вдвоем с Ухтомским два часа доктора уговаривали — мол, Михаил Терентьевич, не смеши народ-то на старости лет. Что за испанские страсти из-за какой-то портнихи? Так он еще и обиделся. Дескать — и портнихи любить умеют!

— Телеграфист — не Филофей ли Чистов?

— Он самый, — кивнул исправник, потом с подозрением спросил: — А ты откуда знаешь? Ты же вчера в это время с барышнями песни пел. Начальник телеграфа вначале к тебе прибежал — знает, что ты с доктором дружен, но постоял во дворе, зайти не решился, пошел ко мне. А мы с приставом Терентьича за руки держали, чтобы Филофей с крыши слез, да на службу ушел. Иначе остался бы Череповец без телеграфной связи.

Эх, только этого не хватало, чтобы телеграфистов с крыши снимать. И пусть бы сидел, авось, в следующий раз подумает, что жене изменять плохо.

— Это моя вина, что наш эскулап влюбился, — покаялся я. — Мне Прыгунова жалобу приносила — дескать, побили ее жена и теща любовника. Пересказала со всеми картинками.

— Сонька и приставу жалобу приносила, — усмехнулся исправник. — Ухтомский докладывал, что послал подальше. Объяснил дуре, что сама виновата, если в семейную постель влезла. Еще хорошо, что легко отделалась. Убили бы ее бабы, так присяжные бы их оправдали. Так значит, девка и до тебя добралась? А ты-то каким боком виноват?

— А я, вишь, Соньку на три буквы послать не решился, — признался я. — Я же человек воспитанный, к тому же — исполняющий обязанности прокурора. Мы, если и посылаем, то исключительно по букве закона. Поэтому, к Федышинскому ее послал, чтобы тот освидетельствовал, да справку выдал для мирового судьи. Дескать — должны же быть доказательства избиения? Девка к нашему доктору пошла, разделась, а он как раз пребывал в своем любимом… промежуточном состоянии. Вначале решил, что у него горячка, потом подумал, что его Чернавский разыграл, обиделся на меня…

— Иван, а ты старика не разыгрывал? — перебил меня Абрютин.

Василию врать не стану — он все поймет.

— Н-ну… самую малость. Если уж честно — знал я, что наш эскулап в запое. Решил, что и девку спроважу, и Михаила Терентьевича отвлеку от мрачных мыслей. Я же сам нашего эскулапа уважаю. А он потом у Соньки прощения просить ходил. Видимо, все и завертелось.

Господин надворный советник все-таки не выдержал — расхохотался. Отсмеявшись, сообщил:

— А ведь и отвлек. Федышинский уже три недели трезвым ходит, бреется каждый день, рубашки чистые.

Что ж, дай-то бог. Любовь еще и не такие чудеса творит.

— Ревнивец его высокородие… — покачал я головой. — Только, откуда наш доктор про бывшего любовника узнал? Он ко мне приходил, выведывал — отчего его Дульсинея жалобу подавала, но я имя Филофея не называл. Ответил туманно.

— Ваня, ты словно с луны свалился. — усмехнулся исправник. — Это ты у нас человек деликатный, стараешься словами никого не задеть, не обидеть, а у нас народец такой — прямо скажут — кто с кем. Вон, с утра доложили, что ты с гимназистками не только в своем доме пел, но и по улицам с ними разгуливал.

— Тоже верно, — кивнул я.

— Интересно ты выразился — пребывал в промежуточном состоянии, — заметил Абрютин. — Надо запомнить.

Это не я придумал. Это один знакомый философ так выразился — дескать, все истинные творцы пишут в «промежуточном» состоянии, после второй бутылки, между сном и явью. Так это или нет, не знаю, но если почитаешь иной раз какие-нибудь стихи, думаешь — а сколько поэт «накатил»?

— Что мы с рукой станем делать? — поинтересовался я.

— А что с ней делать? Федышинский осмотрит, вердикт вынесет. Полежит у него на леднике с месячишко. Не востребует никто — прикажу закопать. Ты же дело по убийству открывать не станешь?

— Повода для открытия нет, — пожал я плечами. — Мы даже не знаем — чья это рука? Вполне возможно, что в столичном госпитале кому-то руку ампутировали, а пьяный санитар решил подшутить. У нас нет фактов, подтверждающих убийство на нашей территории.

— А что сам по руке можешь сказать?

Конечно, я и судебную медицину изучал (читал, по крайней мере), экзамен по ней сдавал, но такого опыта осмотров у меня нет, но кое-что понял.

— Рука принадлежала мужчине, думаю, достаточно молодому, а вот чем кисть отпилена — не смог понять. Либо пила, либо острый нож.

— Вот видишь, уже кое-что есть, — хмыкнул Василий и пошел наливать нам еще по одной порции чая. Вернувшись, поставил стаканы на стол и сказал: — Ты рапорт напишешь подробный, я тоже. Присовокупим акт доктора, направим бумаги в Новгород, губернатору. Еще я собираюсь запрос в Петербург послать, в Сыскную полицию. Дескать — не потерял ли кто руку? Может, столичная полиция ищет, а она тут, у нас. Правая кисть?

— Правая, — подтвердил я. — А ты шутник, господин исправник.

— Когда о покойниках, да об их частях тела речь заходит, я нашего Федышинского вспоминаю. Вот у него шуточки, так шуточки!

Василий тоже заразился профессиональным цинизмом нашего эскулапа. Но он и знаком с Михаилом Терентьевичем подольше, нежели я. Ничего удивительного.

— Мне интересно — почему посылку тебе отправили?

— Василий, ты не поверишь — а уж мне-то как интересно! — хмыкнул я. — Я из-за этой (чуть не сказал — долбаной) руки полночи не спал, чуть голову не сломал — что за намек такой? Кого-то убили, или — у покойника руку отрезали, мне послали? С какой целью? Напугать, на что-то намекнуть? Я отродясь ни у кого ни рук, ни ног не отрезал.

— Может, намек на твое писательство? — предположил Абрютин, расплывшись в улыбке до самых ушей. — Кому-то не нравится, как ты пишешь и о чем пишешь, вот и намекнул — дескать, продолжишь в этом же духе, так тебе руку отрежем.

Забавно, но в этом направлении я не думал. Уж не настолько мои произведения плохи, чтобы меня пугать. Вот, разве что, некто вычислил, что все публикации Артамонова и Максимова — сплошной плагиат и пригрозил, что накажет за кражу чужого интеллектуального труда. Но для этого нужно, чтобы некто и сам был «попаданцем». Теоретически, такое возможно. Если мое сознание переместилось во времени, то почему бы кому-то другому не попасть в эпоху Александра Миротворца? В этом случае все стыкуется, но тогда тем более нужно отыскать того, кто отправил посылку. Отыскать, побеседовать, а потом действовать по ситуации.

— Читатель должен быть с чувством юмора, как у исправника.

— Иван — сразу скажу, что я тут не при чем, — заверил меня Абрютин. — Сам твои опусы редко читаю — мне больше классика нравится, не обессудь, но Верочка от тебя в восторге. Особенно ей сказка про медведя с принцессой нравится, а еще — про деревянного человечка. «Принцессу Марса» она прочла, но сказала — сцены войны пропускала, а вот про любовь здорово написано! После этого я перечитывать стал. Знаешь, про бой в пустыне ты хорошо написал. И про новое оружие интересно читать. Нам бы такие скорострельные ружья, как ты описал, турок бы месяца за три разгромили. Правда, где столько патронов взять?

— Вот-вот, — кивнул я. — Мне матушка, а она, как-никак, дочь генерала, тоже самое говорила. Мол — и для винтовок-то патронов не хватает, где же их на пулеметы-то брать?

— Мудрая у тебя матушка, — кивнул исправник. — Ты, верно, в нее пошел.

— Ладно, что тебя батюшка не слышит. Обиделся бы.

— Это точно, — согласился Василий. — А уездному исправнику вредно, ежели товарищ министра на него обижается. Кстати, батюшке не забудь обо всем написать. Он все и так узнает, но твое письмо может раньше прийти. Не исключено, что эта рука не для тебя предназначена, а для него. Все-таки, у товарища министра недоброжелателей побольше, чем у тебя. Если через тебя его кто-то хочет достать? Только не спрашивай — как именно, не отвечу. Но у людей всякие причуды бывают.