Кинжал Немезиды (СИ) - Чайка Дмитрий

В столовой воцарилась оглушительная тишина, и даже стук вилок прекратился. Элим, который уже и думать забыл про свою обиду, сидел неподвижный, как соляной столп, а на лице его блуждала дурацкая мечтательная улыбка. Он ведь поначалу по Энгоми ходил, раскрыв рот. Фракийской дыре, которую они с отцом обживают, до моей столицы как до неба. Всадники никогда не видели таких стен, дорог из каменных плит и широченной улицы, застроенной роскошными домами. И трактиров с вкусной едой они не видели тоже, как и танцев жриц Великой матери, и скачек с призами. Вот и сорвало резьбу у полудиких мальчишек, впервые в жизни вырвавшихся на простор цивилизации.

Креуса внимательно посмотрела на меня и неодобрительно покачала головой. Я ведь только что отдал брату огромную часть будущей прибыли, и она, до сих пор лично инспектирующая кладовые дворца, не понимала, зачем я это сделал. У нас дыра в бюджете такая, что в нее бирема проплывет. А мне плевать. Я не курица, чтобы только под себя грести. Надо и другим давать, иначе получу врагов в лице собственной родни.

А вот Кассандра подозрительно задумчива, и улыбка на ее лице скорее зловещая, чем мечтательная. Что-то затеяла моя свояченица, не иначе.

— Когда будете жечь деревни, Элим, — сказала она наконец, — всегда отпускайте одного-двух человек. Лучше мужчин. И на прощание называйте имена тех, кто стал причиной их несчастий. Громко сожалейте, что ванакс Эней свято соблюдает однажды данную клятву, а потому не может причинить вред этим людям. Вы не убьете всех, многие отсидятся в горах. Но у этих людей длинная память, и они будут ненавидеть не вас, а тех, кто навлек на них беду и сам при этом не пострадал.

— Ты что, хочешь?.., — уловил я ее идею.

— Да, — кивнула она. — Я хочу свершить месть, государь. Если людям указать виновных, Хепу и семерых его друзей будут гнать, как бешеных собак. Ни один город не примет их. Ни одна ночь не даст им покоя. Они будут бояться всегда, даже во сне. И поверь, обязательно найдутся те, кто когда-нибудь перережет им горло.

— Хм… — приложился я к кубку с вином. — По-моему, убить было бы милосерднее. Но мне нельзя, я поклялся.

— Это не ты покараешь их, — твердо заявила Кассандра. — Это кинжал Немезиды поразит их черные сердца. Твоя клятва нарушена не будет.

— А басилеев Пелопоннеса он поразит, как думаешь? — спросил я ее, и она снова погрузилась в раздумья.

* * *

Ужин закончился, и Кассандра, которая села ткать вместе с сестрой, была непривычно молчалива. Обычно они болтали как сороки, но сегодня царевна либо вовсе не отвечала, либо отделывалась односложными фразами. Ее пальцы сами по себе ходили по рождающемуся на глазах полотну, ведь умелой мастерице не нужно для этого думать. В голове Кассандры мелкие факты складывались в рисунок так же, как на ее полотне рождался узор. С каждой новой нитью, проведенной челноком, он становился все более отчетливым.

— Зачем ты это сделала, сестра? — спросила она наконец. — Ведь ее все равно бы выдали замуж. Да, она не хотела этого, но ей пришлось бы подчиниться воле государя.

— Ты это о чем? — не меняясь в лице, спросила ее Креуса, пальчики которой бегали от одного края ткацкого станка к другому с немыслимой скоростью.

— Неужели ты так ее ненавидишь? — укоризненно посмотрела на сестру Кассандра. — Да, она красивей тебя, но ты же ее на верную смерть послала. Ты думала, я не пойму? Тогда не стоило так быстро возвышать бывшую царицу Асию. Она уже ведет себя как хозяйка в доме Феано. Это ведь Асия вложила в голову нашей пастушки, что господин оценит ее старания и сделает второй женой. Я права?

— Не тебе судить меня, сестра, — ответила ей Креуса ледяным тоном. — Боги прокляли тебя, погубив всех твоих женихов. Великая Мать неблагосклонна ко мне, уж очень тяжело дается каждая беременность. Ты не носила дитя и не знаешь, каково это, когда рядом есть такая, как Феано. Ты или лежишь с опухшими ногами, или тебе то и дело служанки подносят таз. Ты уже не так хороша, как раньше, и уж точно совсем не желанна. А рядом с тобой цветет такая вот ханаанская роза, на которую твой муж смотрит, как голодная собака на кусок мяса. И она смотрит на него так же, а по ночам от ее воплей трясется дворец. Ей ведь мало того, что она имеет, потому как закон и обычай дозволяют царю взять себе столько жен, сколько он захочет. Мне великих трудов стоило, чтобы муж мой решил в Египет ее отправить. Ей бы сидеть мышкой и Владычицу за великую милость благодарить. Так ведь она туда ехать не хочет. Уже дважды к государю подходила, чтобы он в Энгоми ее оставил. Так что прибереги свои поучения для других, сестрица. Дело сделано. Этой неблагодарной суке уже не выпутаться.

Глава 2

Год 3 от основания храма. Месяц десятый, Гефестион, богу-кузнецу посвященный. Октябрь 1173 года до н.э. Энгоми.

И все же чувство юмора у меня отменное. Мне об этом никто не говорил, я и сам знаю. Как и следовало ожидать, сотни пленных сидонцев, тирцев и библосцев их собственные цари выкупить отказались, о чем бедолагам с прискорбием и сообщили стражники. Несчастные люди уже смирились с тем, что их распнут на потеху горожанам, а тут выехал я во всем пурпурном и помиловал всех оптом. А взамен попросил сущую безделицу: принести клятву на жертвеннике, что они больше никогда не поднимут оружия против Народа Моря, кроме как для самозащиты. Я и статуэтки богов припас ради такого случая. У меня и Мелькарт имеется, и Баал-Хадад, и даже Дагон, если кто-то веровал именно в него. После такого неслыханного благодеяния моя небольшая просьба поработать годик-другой в каменоломнях, пока не достроим стены Энгоми, показалась этим замечательным людям не столь уж обременительной. Их ведь даже будут кормить.

Народ проникся моей добротой не на шутку и, судя по слухам, покатившимся по всему восточному берегу, царей после возвращения из плена ждет горячая встреча, с некоторой степенью вероятности несовместимая с жизнью. Я ведь купцов не тронул, города не тронул, и пленных пощадил. Ну а то, что я взял выкуп, выгреб все запасы строевого леса и оставил их без флота, так я в своем праве. Война же.

Финикийцы еще не понимали, как теперь будут вести дела, но уже догадывались, что ничего хорошего их не ждет. Я уничтожил все верфи, а мои эмиссары напропалую переманивали корабелов, оставшихся без работы. И помешать им было некому. Цари у меня в плену или убиты, воины поклялись в вечной дружбе, а военного флота у финикийцев больше нет. На верфях Энгоми заложили новые корабли, неслыханных размеров. Именно они будут возить товары по Великому морю, напрочь уничтожив всех конкурентов дешевизной тарифа. А еще они будут возить лес из Фракии, навсегда подорвав монополию финикийцев на поставки в Египет. Кедр теперь перейдет в разряд поделочного дерева, чрезмерно дорогого для того, чтобы тратить его на какие-то там корабли. Я сам буду выкупать его для своего дворца, для нарождающейся столярной промышленности и для капитального строительства. Кедровые балки не ведутся, а потому нет ничего лучше, если хочешь возвести многоэтажный дом.

То, что назревало в торговых кругах Средиземноморья, нельзя было назвать иначе, кроме как паникой. Все бизнес-схемы, существовавшие столетиями, рушились прямо на глазах. И во всем этом прослеживался один важный нюанс: интерес Египта, который совершенно не просто так размещал гарнизоны в беспокойном Ханаане. Неэквивалентный обмен. Вот что еще держало на плаву эту огромную страну, изнуренную войнами и мятежами после смерти царицы Таусерт. Колониальная схема, в которой товары периферии забирают задарма, а взамен поставляют дорогие товары метрополии. Схема надежная, как топор, и обкатана англичанами в Индии. Египтяне — не дураки, а потому вся торговля с ними идет под видом даров одного царя другому. И именно они решают, сколько дадут зерна за тот или иной товар. Рапану мне как-то сказал, что библосцы отгружают кедр в Пер-Рамзес примерно в четыре раза дешевле, чем другим. Такая вот завуалированная форма дани. Египет милостиво дарует пшеницу и ячмень изнывающему от засухи Ханаану, но при этом технично не дает его людям разжиреть, снимая все сливки. Не случайно ведь финикийские города по-настоящему поднялись только тогда, когда выгнали египетские гарнизоны. Даже великий Тир сейчас — относительно небольшой город, которому далеко до Сидона и Библа.