Кинжал Немезиды (СИ) - Чайка Дмитрий

Цены в Энгоми кусаются. На островах за два обола тебя целый день кормить будут. А что делать, столица. Я с аппетитом вонзил зубы в душистый подрумяненный бок пирожка, плотно набитого рубленой рыбой. А прямо передо мной разворачивалось действо, которого этот мир еще не видел. Я специально время затянул, бросив клич по всему восточному берегу. Люди не верили своим ушам, но плыли в Энгоми, чтобы попасть на распродажу трофейных кораблей. Они выучили новое слово: «аукцион».

— Итак, почтенные! — кричал с возвышения писец с бронзовой бляхой на шее. — Продается корабль сидонский, именуемый гаула. На шестнадцать весел, груза берет тысячу талантов. Сделан из лучшего кедра. Осмолен. Парус пурпурный продается отдельно. В подарок идет пятилетний патент на торговлю. Начальная цена — один обол! Кто даст один обол?

— Сколько? — раззявили рты почтенные купцы. — Обол за сидонскую гаулу? Да ты спятил, уважаемый?

— Слово царя царей тверже железа! — важно ответил писец. — Если после того, как я в третий раз ударю молотком, цену не перебьют, корабль будет продан. Итак, кто даст обол?

— Я дам! — крикнула вдруг девчушка с пирожками, которая отчаянно покраснела, когда к ней повернулись десятки глаз. — Ты, почтенный, не сомневайся! У меня обол есть! Мне его вон тот добрый господин подарил.

— Отлично! — обрадовался писец, который работал за процент. — Девочка с корзинкой дала обол! Обол, раз! — и он ударил молотком по столу. — Обол два! Я напоминаю, что когда я ударю в третий раз, то корабль будут продан. Итак, кто даст два обола?

— Я! Я дам! — заорал какой-то носильщик, с безумным видом тянущий руку вверх.

— Два обола! — крикнул писец. — Кто даст больше?

— Драхма…

— Две…

— Пять…

— Десять…

Я стоял в сторонке, поедая пирожки, которые и впрямь оказались хороши. Не пожалела рыбачка начинки. Надо будет еще как-нибудь у этой девчушки купить. Поучаствовать, что ли?

— Тридцать мин! — крикнул я и удостоился восторженного вопля писца, который устал идти мелкими шажками. Так корабль и до утра не продать.

— Тридцать две!

— Тридцать пять!

— Тридцать пять мин и шестьдесят драхм!

Такой корабль стоит около таланта серебра, а народ здесь безумно азартен. У меня два десятка лишних кораблей, которые иначе я продавал бы несколько лет. Здесь же все уйдет за пару недель. И цену дадут неплохую, вон как горячатся, машут кулаками и тянут друг к другу руки. Едва драка не вспыхнула, и портовая стража растащила вошедших в раж купцов.

— Корабль можно купить в складчину! И его зарегистрируют по всем правилам! А долю можно будет потом продать! — добавил масла в огонь писец, и торги разгорелись с новой силой.

— Сорок восемь мин и тридцать драхм раз! Сорок восемь мин и тридцать драхм два! Сорок восемь мин и тридцать драхм три! Продано!

Ну что же, не по максимуму продали, но хоть так. Серебро мне нужно сейчас куда больше, чем простаивающие корабли. Войску платить, сотням рабочих, которые вернулись в город после отсидки в горах, и писцам, которых становится все больше. Я должен выстроить свою административную машину, тем более что пример перед глазами. Египет, где чиновники работают для этого времени идеально.

— Пойду-ка я домой, — решил я, глядя, как солнце прячется за горизонт.

Охрана, окружившая меня ненавязчивым кольцом, откровенно скучала, поедая пирожки с рыбой, которые подтаскивала им ушлая девчонка. Я кивнул им: пора во дворец.

Солнце уже село, но ужин подали в мгновение ока. Наверное, все давно готово было, и слуги, наскоро разогрев рагу из утки, подали его на стол. Мясо, бобы, морковь, лук, чеснок и травы. Вкусно! Голытьба ест то же самое, но без мяса, а вот новоявленная знать Энгоми осваивает высокую кулинарию, ловя малейшие намеки, исходящие с Царской горы. Уже появился омлет-сфунгато с кусочками мяса и овощами. Туда идут яйца цесарки. Вовсю жарят котлеты и шашлык. Но сегодня у меня на ужин рагу. Я знаю, почему подали именно его. Разогреть легко. Добавил немного воды, прокипятил и посыпал травками. Блюдо выглядит так, как будто его только сняли с очага. Лентяи чертовы у меня на кухне работают!

Что-то я сегодня недоволен всем на свете. Это чувствуют, и оттого за столом стоит гнетущая тишина, прерываемая только стуком вилок. Даже Элим, который отродясь вилкой не ел, понемногу начал перенимать хорошие манеры, все меньше и меньше напоминая мужлана, каковым он на самом деле и был. Тонкий налет цивилизации понемногу ложится и на него. Хотя нет, я поспешил. Вот он бросил вилку, вылавливает кусочки мяса из рагу и кладет их в рот, жадно облизывая пальцы.

— А мама говорит, что руками только матросы едят, — сказала вдруг Клеопатра с самым невинным видом, и я закашлялся, чтобы не заржать в голос.

— У меня к тебе просьба будет, брат, — обронил я, чтобы сгладить неловкую паузу.

— Все, что хочешь! — широко улыбнулся Элим.

— Уводи своих мальчишек поскорей, — ответил я. — Весь город от них стонет.

Две сотни пастухов с луками, получив первую в своей жизни добычу, напоминали молодых собак, которых на пару месяцев посадили на цепь, а потом отпустили на волю. Бегает такой пес, лает на каждую ворону, и он не пропустит ни одной тряпки, чтобы не изорвать ее в клочья. Потому как дурная кровь играет. В тавернах Энгоми заканчивалось вино, у шлюх заканчивались силы, а у горожан — терпение. Тут уже отвыкли от бесчинств и от того, что жен уважаемых людей хохочущие чужаки лапают прямо на улицах. Суд завален жалобами, а ведь и сделать ничего нельзя, они же победители.

— Как скажешь, брат, — обиженно сжал зубы Элим.

— Ветер попутный, — пояснил я ему. — Вы попадете домой уже через десять дней. Но я предлагаю другое. Как насчет пройти рейдом от устья Пирамоса до Талавы?

— Чего? — открыл рот Элим. — Лукка? Я карту в покоях, где Царский совет проходит, видел. Это ж долго идти.

— Три недели, если пойти вдоль берега и нигде особенно не задерживаться, — поправил его я.

— А зачем мне идти вдоль берега? — непонимающе смотрел на меня Элим.

— Нужно разорить все до одной деревни, вырубить оливы и виноградники, вытоптать поля, сжечь сети и уничтожить все, что может плавать, — пояснил я. — Лукканцы должны уйти с побережья если не навсегда, то надолго. Я не позволю им спокойно жить там. И уж тем более не позволю разбойничать в моем море.

— Там города есть, — задумался брат. — С ними как быть?

— Никак! — отрезал я. — Города обходите стороной. Никакой войны, никаких осад. Если втянетесь в сражения с князьями, вам конец. Идете быстро, как молния, и уничтожаете все на своем пути. Большая прогулка. Так это называется.

— Ты же клятву давал, — прищурился Элим. — Я не могу вредить этим людям.

— Я не могу вредить вождям, а их всего восемь человек, — усмехнулся я. — Я дам тебе их имена. Их убивать и грабить не нужно, а на остальных моя клятва не распространяется.

— А Родос? — с надеждой посмотрел на меня брат.

— А вот Родос мы трогать не будем, — покачал я головой. — Поликсо похитрее лукканцев оказалась, опутала меня клятвами, старая сволочь. Так что туда нам нельзя, а вот разорить юг Лукки очень даже можно. Если наловите рабов, у вас их купят. Берите женщин и детей не старше двенадцати лет. Я пущу корабли вдоль берега. Они будут сопровождать вас до самой Талавы. Там сядете на борт и поплывете домой. Как раз успеете до холодов. Назад корабли пойдут весной, нагруженные корабельным лесом. Вы получите за него ткани, вино и масло.

— Можно прогуляться, — задумался Элим. — Мои парни скоро пропьют все, что здесь взяли. А многих невесты дома ждут. Если вернутся с пустыми руками, будет позор немыслимый. А леса мы тебе дадим, сколько скажешь. У нас его полно.

— Хорошего леса всегда мало, брат, — покачал я головой. — Я с вами знающих людей пошлю. Они покажут, какие именно деревья подходят, когда их рубить, и как сушить. И нужно будет подобрать место для плотины. Мы там мельницу с лесопилкой поставим. Готовые доски гораздо дороже продать можно, и в корабль их больше вмещается. Будете в золоте купаться, брат.