Шломо Вульф - Из зимы в лето
Потом за грязным, сочащимся стекающим мокрым снегом стеклом ее фигурка съежилась до размеров какой-то куклы на улетающем назад и вправо перроне, с прощальным взмахом руки в узкой черной перчатке. И сразу понеслась за окном сплошная белая пелена мокрых снегов с редкими соснами у полотна и сплошной зеленой стеной ельника вдали.
2.Юлия спустилась по скользким ступеням, вытирая злые слезы. Со стороны можно было подумать, что молодая жена печалится разлуке с любимым уехавшим мужем, но такое лицемерие наедине с лесом было бы слишком даже их специфических семейных отношений. Нет, Юлия просто вдруг вспомнила ту боль на губах после бесконечного «горько», замирание сердца при ожидании неизбежного окончания дружеского застолья в холле родного дома и восхождения вдвоем в спальню на втором этаже. Супружеская жизнь, которая всегда начинается с таинственного, непостижимо прекрасного спектакля двух актеров-любителей, отрепетированного теоретически до мелочей по рассказам подруг, была для нее первым днем ее тайно объявленной ее жениху, а теперь мужу войны. Двадцать два года она прожила в выстроенном и выстраданном мире разумного аскетизма, о котором стыдилась признаться подругам. В их доморощенном бомонде девственность в таком «преклонном» возрасте считалась чуть ли не позором. Но Юлия видела столько судеб, сломанных неуправляемыми страстями, что сделала непреложным правилом — не подставляться! Не верить не только первому, но и десятому встречному. Не попасть в случайную яму на жизненном пути. И вот когда ее избранник, такой скромный и сдержанный Женя, с его целомудренными поцелуями, многократно проверенный перед браком мучительными для нее самой провокациями избранник оказался банальным изменщиком, она поняла — искать в этой жизни больше некого! Другой будет таким же. Пусть будет ЭТОТ, но пусть он, один за всех, расплачивается за их всеобщую подлую неверность.
Вот и будет его первая брачная ночь для него и первой пыткой в задуманной на годы мести-экзекуции. Она стерпела, смиряя свою плоть, когда он смело и больно, уже хозяйски целовал ее непривычно захватывающими весь рот губами — при всех-то… В-о-от, оказывается, как умеет целоваться после ЗАГСа ее целомудренный муж! Вот как он целовал ту!.. Или та его там обучила перед самой свадьбой со мной?.. Юлия уже осознала, что все-таки влетела в тщательно замаскированную яму, полную ее глупого доверия и его подлой лжи. Сладостное ожидание мести теперь заменило ей все. Что бы он ни творил со мной там, с пугающим злорадством думала она, я не проявлю ничего, кроме презрения. Именно там и именно так настанет мой час!… Она вздрагивала от непривычно сильных его рук на талии. А он традиционно поднял невесту по лестнице на руках на второй этаж под ликование собутыльников, опустил свою ношу на любовно застеленную мамой кровать. Она не сразу поверила, что он посмел спокойно и умело снять с нее все. Ну вот, — замирая от наступления долгожданной минуты, думала она, — вот я бесстрастно, словно со стороны, и наблюдаю все это… Мне даже не страшно, только интересно, что будет дальше. Какой он тяжелый… и как больно… и где! Все — я женщина… Сбылось… Теперь стерпеть его ласки… Неужели ему не жалко меня, ведь он видит, что я не чувствую ничего, кроме боли и неприязни ко всему происходящему. Но что иное могу чувствовать я, если достоверно знаю, что такую же, но радостно воспринимаемую боль, он всего неделю назад причинял той, другой… Как неприятно пахнет спиртным и салатом у него изо рта… О, Господи, да ведь я действительно ничего не чувствую, никакой страсти! Что, если окажется, что я и в самом деле фригидная? Он это сразу заметит, а тогда… Тогда какая мне радость в самом факте такой моей мести? Ладно, теперь у нас хоть будет общий ребенок… «Ты меня не любишь? — хрипло и удивленно спрашивает Женя, поднимаясь над женой на руках. — Что с тобой? Я тебя не чувствую. Ты… ты просто терпишь мои ласки и морщишься от как от боли… Что происходит?» «Не знаю, Женечка. Не беспокойся. Я к тебе просто не привыкла еще, а ты вот так… Мне действительно больно.» «И больше — ничего?!.» «Ничего. Прости меня… И отпусти, пожалуйста. Я хочу спать. Потерпи, я к тебе привыкну.» «Но ты же… когда мы целовались… Я же чувствовал!..» «Ты ошибся. Я никогда тебя… не хотела. И сейчас не хочу. И никогда не захочу. (ВОТ ОН — МОМЕНТ ИСТИНЫ!). Я привыкну…» «К чему?!» «К тому, что ты законный муж и что я обязана… терпеть твои вот такие… ласки.»
В чем, черт возьми дело? — напряженно думал он, любуясь на свою уже пятнадцать минут как жену, наконец-то нагую и еще более соблазнительную, чем он воображал, но всего лишь облегченно уснувшую, отвернувшись, как только он оставил ее в покое. Внутри него все клокотало гневом и обидой. Ничто не предвещало такого начала семейной жизни. Более года они едва сдерживались оба, чтобы не завершить свои бесконечные объятья и поцелуи таким естественным финалом. И вот, когда они получили законное право принадлежать друг другу, она… В эти секунды он возненавидел раз и навсегда это обаятельное существо, свернувшееся калачиком рядом с ним и что-то по-детски бормочащее во сне. Но должна же быть этому хоть какая-то причина!
А что, если, вдруг обжигает его мысль, ему вовсе не показалась Юлия на вокзале в Одессе? Они со Светой возвращались из Тирасполя, размягченные, переполненные сладким вином и томлением молодых тел, откровенно влюбленные, оба во власти обаяния речных плавней Буга и густой листвы огромных деревьев, отраженной в синем зеркале сверкающей на солнце воды. Невеста, предмет его надежд на удачный брак с дочерью номенклатурного работника, владельца явно наследственной для «сына Жени» и его супруги роскошной дачи в Новом Иерусалиме осталась в Москве. Но почему похожая женщина с таким ужасом и болью смотрит на них из окна отходящего от площади троллейбуса?.. Оцепенев, он вдруг оставил ошеломленную выражением его лица Светочку, сорвался с места, помчался за троллейбусом, настиг его на светофоре у входа в Пушкинскую, но… в том же окне вместо Юлии на него лыбился какой-то матрос, а невесты вообще не было видно нигде. Он вернулся к спешащей за ним вслед искренне и мило обеспокоенной Свете, выдумал на ходу какую-то тупую криминальную историю, а бедная наивная девочка, еще больше испугавшись, тотчас предолжила немедленно все рассказать дяде Жоре, который «все может»… Неужели не почудилось? Не зря же встреча с Юлей в Москве после командировки, как раз накануне свадьбы, была такой напряженной. И уж точно не зря настала эта жуткая брачная ночь, как в страшном сне — спит такая холодная и спокойная рядом с раскаленным мужем…
«Потеряла что-то дамочка и не мает языка сказать,» — слышала Юля тогда голос пассажирки в одесском троллейбусе, пока ползала под сидениями, чтобы Женя не увидел ее еще раз в окне. После отъезда жениха за две недели до свадьбы в срочную командировку ей приснился сон. Какой-то незнакомый северный пейзаж с белесыми небесами, отраженными в бескрайних озерах за окном странной темной комнаты с почерневшими бревенчатыми стенами. Коричневый крашенный стол, кровать с панцирной сеткой, колючий немецкий пейзаж на стене. Она сидит нагая за этим столом, читает книгу и посматривает в окно. Сидит и ждет кого-то. В комнату входит мужчина в пальто и в заснеженной почему-то шапке, хотя на дворе холодное, но лето. Она не знает его, но встает и покорно идет к нему навстречу, бессильно опустив руки, пока не касается грудью его шершавого пальто. Он обнимает ее за талию ледяными руками, она вздрагивает, просыпается за тем же столом, опять нагая, только шаль наброшена на озябшие плечи, удивляется странному сну и возвращается к книге, когда слышит тот же скрип двери и те же шаги. Входит тот же мужчина в том же пальто, но она не встает, только берет гребень и расчесывает длинные, каких у нее сроду не было наяву, волосы, не оборачиваясь, но зная, что он приближается в своем пальто и в той же заснеженной шапке. Он не спеша снимает с нее шаль и кладет на плечи трупно-холодные руки. Она просыпается за тем же столом, где задремала, читая книгу (самое интересное, что она потом четко помнила, что именно и из какой книги читала, потому что, проверяя, сон ли это, намеренно обращала внимание на детали — не сон…). Тот же мужчина в пальто осторожно закрывает книгу, спускает с плеч Юлии халат и проводит теми же ледяными руками по почему-то покорному голому телу сначала от шеи к пояснице, а потом от живота к плечам, подчеркивая этим холодом неестественность этих вроде бы ласк…
Подруга Тамара однозначно растолковала многослойный сон. Голая — к унижению, к позору. Холодность рук — к лицемерию и обману. Ну, а раз сам перед нею, нагой, всегда тепло одетый, то тем более подлость в ответ на искренность. И — все сошлось. Она хотела нагрянуть на известную ей его съемную квартиру, но не успела. Прямо на привокзальной площади увидела — вот они, голубки! Загорелая и свежая обаяшка-одесситка с ее, Юлиным, неприступным для всех ее московских подруг женишком. И такие оба счастливые, что хоть сейчас в ЗАГС, но при чем же тут я?!.. И пробуждения уже не было. Только он по возвращении осторожно, но настойчиво выспрашивал, не ездила ли она куда-нибудь, пока он был в Одессе. Нет, когда же ей ездить, когда перед замужеством столько дел? Дарственная на дом и прочее… Не заболела ли, дорогая? Побледнела, похудела. Нет, милый. Что ты! Все просто замечательно… А чего же ты плачешь? Волнуюсь… Моя же свадьба, наконец-то. А то я все за подружек привыкла радоваться и сквозь слезы зависти «горько» кричать…
