Александр Маркьянов - Сожженные мосты. Часть 1
Улучив момент — дед мигнул мне, легким кивком показал на двери, ведущие на второй этаж — понятно…
От желающих поздравить новоиспеченного офицера МГШ мне удалось отделаться не сразу, шампанского по этому поводу было выпито тоже немало, от полагающегося в таких случаях спирта я решительно отказался, отговорившись тем, что не стоит праздновать сдачу экзамена, пока не оглашены результаты. И, сделав смущенное лицо, направился в сторону якобы ватерклозетов…
Дед ждал наверху, в одной из комнат, где шумел маленький фонтан — комнаты шепотов, в них можно кричать друг другу в ухо самые сокровенные тайны Империи — и из-за шума водопада подлый ворог не услышит. По крайней мере, пока не появились компьютерные программы распознавания голоса с системой автоматического подавления шумов — все было именно так и не иначе…
На столе, на серебряном подносе стояла бутылка Краг — одной из самых дорогих марок шампанского в мире. Пенистая жидкость искрилась в бокалах…
— Давай! — дел встал, воинственно вытянув руку с бокалом, как будто со шпагой — за нового представителя династии Воронцовых-флотоводцев. Долгие лета, великие победы!
— Да возвеличится Россия, да сгинут наши имена… — процитировал я.
Дед скривился
— Я тебе говорил, что твоя разведка вкупе с диверсиями ничего хорошего в плане службы не принесут. Какая это служба — как лягушке под водой плавать, от всех хоронясь? Послушал бы меня в свое время — служил бы, как все нормальные люди служат. Сейчас, наверное, твой первый корабль обмывали бы…
— Как-никак, кап-раз[6] мне дали…
— Да брось! У тебя в личном деле то и дело читаешь — «без права ношения», «без права оглашения», «за заслуги, которые не могут быть поименованы в приказе, но которые тем не менее…». Геройствуешь втихую!
— Кто-то должен геройствовать и так.
— Геройствуй… Геройствуй… Давай — за Русский Флот.
До дна… Шампанское показалось легким, даже не пьянящим — веселящим…
— Что дальше думаешь?
— Не знаю… — искренне ответил я.
Дед покачал головой
— Ты знаешь… Устроить тебя в МГШ — пара пустяков. Но ты ведь там ни с кем не сработаешься. Там заслуженные люди, тебе же как типичному представителю молодежи, что на мнение старших, что на старые заслуги — положить и забыть. В атташат,[7] чтобы подальше отсюда — тебе тоже нельзя, сам понимаешь почему. Вот и думай…
— А что тут думать?
— Да подумать никогда лишним не бывает…
Я помрачнел — понятно, о чем пойдет речь. В таких вопросах дед отличался деликатностью поднятого с берлоги медведя
— А ты не хмурься! Не хмурься! Честь то она одна!
— При чем тут честь? Ты меня что коварным соблазнителем выставляешь?
— Да каким тут коварным соблазнителем… Если газеты почитать — не те что сейчас а за несколько лет — тут еще вопрос возникает, кто из вас коварный соблазнитель. Как бы Государь не разгневался…
— Ты считаешь, род Воронцовых недостаточно…
— То, что считаю я, не имеет никакого значения. Важно — что считает Государь. И как он ко всему к этому отнесется. Такого скандала в благородных кругах еще не было, всем кости будут перемывать — не один год.
— Пусть попробуют…
— Попробуют. И еще как попробуют… — вздохнул дед — ты мало знаешь двор и почти не вращаешься в высшем обществе. И правильно — офицеру там делать нечего. В высшем свете есть очень злые и гадкие на язык люди. Для них истинным наслаждением бывает укусить другого человека, причем, чем больнее получается укус, тем для них лучше. Иногда мне кажется, что это не люди, а самые настоящие бесы, наслаждающиеся чужим страданием. Многие из них, при всей показной роскоши — в долгах как в шелках, выродившиеся отпрыски некогда великих династий. Они считают для себя позорным даже отслужить в армии. Они предаются всем видам греха, какой только существует. Наркомания, мужеложство, дети… Но эти люди опасны, потому что они формируют то что называется «мнением высшего света». И даже Государь не может его полностью отринуть.
— Неужели Государь будет слушать эту мразь…
— Увы… Государь честный человек, это несомненно. Но он заложник традиций, на традициях держится спокойствие и власть. А значит — заложник и этой всей мрази…
Из клуба я вышел, когда солнце уже пошло к закату. Темнело, над весенними питерскими улицами мокрыми белыми шарами горели фонари…
— Сударь, не хотите завтрашнюю газету?
Это тоже было этакой… традицией. Вечером, можно было запросто купить завтрашнюю, еще пахнущую свежей типографской краской газету. Обычно так продавали газеты желтой прессы, нормальные издания считали такую практику ниже своего достоинства. Бывали случаи, когда некто неизвестный, прочитав такую вот газету, звонил в редакцию и выкупал за две цены весь тираж — своего рода заработок, схожий с шантажом. Разносили их пацаны, продавали за три цены…
— Получите, милейший… — я дал полрубля, развернул газету и…
Первая полоса. Великая княжна Ксения, из одежды на которой самое крупное — морская фуражка. Роскошная цветная фотография на всю страницу. Что было написано дальше — даже пересказывать не хочу…
Разум включился секунде на пятой — до этого было только одно, затмевающее все желание — добраться до дома, взять лежащий там автомат и…
А потом включился рассудок. Рассудок офицера, годами действовавшего под прикрытием, четыре года проведшего в Белфасте, где взрывы и пожары являются неотъемлемой повседневностью бытия…
Так… За час можно добраться до Кронштадта. Там — не может быть, чтобы не нашел никого из однокашников. Однокашников, имеющих доступ к спецскладам. Адрес типографии — здесь же, по закону адрес типографии, где напечатано то или иное печатное издание обязательно указывается. Тираж начнут развозить не раньше двенадцати ночи. Тираж всегда развозят ночью.
Типография… Одна искра — не говоря уж о брошенной в склад готовой продукции морской, не гасящейся даже в воде спичке — и все. А для того, чтобы раздобыть такую спичку — даже до Кронштадта добираться не надо.
И еще нужен кнут. Потому что на таких даже пулю жаль тратить. И потом. Что по закону в таких случаях полагается? Телесное наказание. Вот вам и будет — телесное наказание…
Но это потом…
Я аккуратно свернул газету, положил в карман…
— Извозчик!
28 мая 2002 года
Царское село
Александровский дворец
Собственно говоря — я такого не ожидал. Ожидал полицейской кареты, даже речь придумал в свое оправдание — но никак не ожидал Руссо-Балта с гербами на дверях…
Руссо-Балт подъехал к нашему, фамильному воронцовскому особняку рано утром — солнце было еще не палящим — оно было робким и нежно-розовым, оно только еще пробуждалось ото сна. И Петербург в эти минуты был… он словно застрял на границе бытья и небытия, яви и нави. Такое бывает еще в белые ночи…
— Капитан первого ранга Воронцов?
Я с трудом принял вертикальное положение
— Он самый.
— Извольте проследовать.
Понятно…
Старший — с невыразительными чертами лица, крепкий — принюхался, едва заметно скривился…
— Сударь… Извольте привести себя в порядок. Мы подождем…
Не нравится? Ну и…
Примерно на пятой минуте поездки я понял, что мы едем не в дом предварительного заключения Кресты. Хотя бы потому, что в Кресты на Руссо-Балтах не ездят.
А когда до меня дошло, наконец куда мы едем — я аж побелел от ужаса, хмель как рукой сняло. Предстать… в таком виде… достойном пьяного забулдыги, но никак не русского флотского офицера… да все предки в гробах не по разу перевернутся…
Подъехали мы не к парадному — к черному входу любимого Государем Александровского дворца. По темным, неприметным лестницам, по узким коридорам мы шли и шли, открывали двери. В трех местах нас остановили для проверки документов, в двух — обыскали. Такого, какое происходило в девятнадцатом веке — когда Каракозов запросто подкрался к Государю на дальность пистолетного выстрела — больше такого просто не могло быть.
Но и террористы сейчас другие — не то что неудачник Каракозов, который и стрелять то толком не умел.
— Извольте ожидать сударь…
Я огляделся. Темные, бесконечные ряды книг, многоярусные полки из дорогих пород дерева. Несколько старых, рассохшихся стульев, пара столов, лампа под зеленым абажуром…
Попал…
Государь появился в библиотеке быстро, я прождал всего минут пятнадцать. Как и обычно он был в простой казачьей форме без знаков различия — почему то он любил эту форму даже больше чем синюю — военно-воздушных сил, где он служил.
— Ваше императорское величество! — я искренне надеялся, что о моем состоянии Государь не догадается
