Товарищ "Чума" 10 (СИ) - "lanpirot"
Выходя из кабинета вождя, мы все ощущали тяжесть сверхзадач, упавших на наши плечи. Мне даже не надо было заглядывать в мысли моих товарищей, чтобы это понять. В коридорах Кремля царила привычная для этого места напряжённость — усиленная охрана и проверки у каждого поворота.
— Слушай, — остановил меня Ваня, когда мы уже подошли к выходу, — а ты уверен, что правильно поступил, предложив использовать осуждённых специалистов? Там же не только… — Чумаков замялся, стараясь подобрать нейтральное определение. — Случайно оступившиеся…
— Скажи прямо, Ваня — невиновные… И таких людей там хватает! — Рубанул я правду-матку.
— Ладно, согласен! — скрипнул зубами Чумаков. — Но есть же еще и откровенные враги народа!
— Ваня, — укоризненно взглянул я на него, — в условиях, когда демон может в любую минуту появиться где угодно, мы не можем позволить себе роскошь быть привередливыми. Если мы найдем за решёткой тех, кто поможет нам спасти страну — мы ихоттуда вытащим. Ну, и во-вторых — мы с тобой тоже не пальцем деланые, кто враг, а кто друг сможем разобраться. В этом ты уж мне поможешь!
— Ты прав… — со вздохом произнес Ваня. — Просто… знаешь, как-то не по-марксистски это всё, не по-ленински. Использовать уголовников для спасения социализма.
— Маркс думаю, был бы безмерно рад, если бы его советы помогли победить нашего настоящего врага — Хаос, — усмехнулся я. — А не пересчитывать по пальцам классовые различия в условиях, когда реальность сама по себе начинает «таять» и сходить с ума.
Мы вышли на улицу. Москва шумела вокруг своей, уже ставшей привычной жизнью на военном положении. Люди спешили по своим делам, не подозревая, что на пороге стоит еще одна угроза, куда страшнее фашистов и способная стереть в прах целый мир.
— Куда теперь? — спросил Фролов, идя следом.
— Нам с тобой, Лазарь Селивёрстович, нужно наведаться к товарищу Берии, — сказал я. — Поднять информацию по учёной братии за решёткой, да и шарашки[1] проверить.
— А что мне? — спросил Ваня. — С вами или к профессору Трефилову?
А ты, Ваня — однозначно к профессору, — ответил я. — Ты же слышал распоряжением Иосифа Виссарионовича?
Чумаков кивнул:
— Так точно.
— Теперь ты — официальная тень Бажена Вячеславовича, — усмехнулся я. — Ты должен знать и уметь столько же, сколько он сам!
— Да это же нереально! — возмутился Ваня.
— А я тут причём? — фыркнул я. — Учись, товарищ Студент! Выполнять!
— Слушаюсь, товарищ Чума, — как-то без энтузиазма отозвался Чумаков. Оно и понятно: кому сейчас легко?
— И постарайтесь выяснить, можно ли как-то усилить защитное поле установки? В идеале, можно ли им накрыть весь город? И про индивидуальную защиту не забудьте!
Мы разошлись — я с Лазарем Селивёрстовичем направился к зданию НКВД, а Ваня в подвалы Кремля, где разместили установку профессора, и обосновался он сам, устроив лабораторию. В приемной Берии нас встретили с неожиданной учтивостью. Наверное, сам вождь уже дал соответствующие указания.
Сам Лаврентий Павлович сидел за своим массивным столом, перед ним лежала стопка пожелтевших документов.
— Товарищ Чума, — поднял он глаза от бумаги, — товарищ Фролов. Рад, что вы пришли. Присаживайтесь. Мои специалисты раскопали кое-что в старых царских архивах, что может вас заинтересовать…
Лаврентий Павлович подвинул ко мне один ветхий листочек.
— Это что? — спросил я, беря в руки хрупкий пергамент.
— Документ один, старый, — ответил Берия, но я это и так уже понял. — Очень старый — 15-ый век. Датирован временем правления Бориса Годунова. Однако, если быть точным, писец-монах переписывал эти записи из еще более древних летописей — времен Василия II Темного и Ивана III.
— И что в нем написано? — полюбопытствовал Фролов, заглядывая мне через плечо. — Тю! Да тут глаза сломаешь и хрен чего разберёшь! — воскликнул Лазарь Селивёрстович, взглянув на витиеватые строчки древнего письма, практически не имеющие разрядки между отдельными словами.
Однако я совершенно без труда разобрал, что в них содержалось:
'В лето 6978-ое от сотворения мира, в месяц генварь, явилося на русской земле нечисть великая. Именуется быть оне — Раав, еже есть Старейший из бесов. Быше древнее даже Падшего Сатаниила, Отца лжи и коварства. И взыскать его невозможно и убить… Еже рушит тот демон весь мир, на потеху Великой Первородной Тьме — Вселенскому Хаосу.
— Иван Третий столкнулся с Раавом? — прошептал Фролов.
— Судя по записям — да, — ответил я на его вопрос. — Летописец описывает группу итальянцев — фрязинов[2], как их тогда называли в Москве и ее окрестностях, которые просто испарялись, оставляя после себя лишь странные черные пятна на земле.
— Очень похоже, — кивнул головой Фролов, вспомнив подобные же пятна, обнаруженные нами на опустевшей базе.
— Царь Иван, просил митрополита Московского и всея Руси Филиппа, — продолжил я чтение древнего документа, — если да изыщет он средства против нечисти сей. И обретения быша святые силы преподобного инока Фомы, иже в бытности был избран Господем, да будет охранять веру в граде Московском в часы великой скорби. И силою святой Божьей Благодати спроважена будет нечисть в недра земных, но не уничтожена.
— Но не уничтожена… — эхом повторил мои слова Лазарь Селивёрстович.
— Не уничтожена, но «спроважена» обратно преподобным иноком Фомой, — обратил я внимание своих соратников на слова летописи. — И он, похоже, обладал схожими возможностями с нашим отцом Евлампием… — рассуждал я. — Божественная Благодать! Кстати, Лаврентий Павлович, от отца Евлампия до сих пор нет вестей?
— Нет, никаких, — покачал головой нарком. — Товарищ Сталин строго-настрого наказал не вмешиваться в это дело — пусть сами разбираются… Но, если и завтра от него не будет вестей… Ладно, не будем пока об этом… Хотя, как мы видим из этих архивных сведений, помощь церковников нам очень нужна.
Берия взял со стола очередной документ и передал мне:
— Здесь переписка Екатерины II с одним из ее фаворитов — графом Орловым. В 1764-ом году Екатерина написала: «Черная тень идет по ночам, и никто не в силах остановить ее. Говорят, что это возвращение того, кого зовут Раавом». Здесь же упоминается древнее пророчество: «Когда вернется Старейший, да поднимется стража Веры. И да явится оружие Господне, что в силе сокрушить и Тьму, и Свет. Да покоится Страж до часа великого пробуждения. Ибо тогда, когда Тьма вернется, да встанет он во славе Божией».
— Возможно, что оружие — это Гнев Господень… — предположил я. — А возможно, и нет. Это должна быть сила способная уничтожить не только демона, но и всё вокруг. И нас в том числе…
Но вот со стражей Веры и с самим Стражем пока были сплошные непонятки — у меня даже предположений не было что это или кто это. Может быть, церковники помогут нам с этим разобраться, если согласятся на сотрудничество с Советской властью. Сотни, а, возможно, и тысячи, и миллионы лет продолжается эта битва между Хаосом и Порядком. И теперь все мы — ее участники.
На улице основательно похолодало, когда мы покинули унылое и серое здание на Лубянке. Казалось, что сама осень почувствовала тревогу, нависшую над Москвой, и старалась поскорее сбросить бразды правления в руки неумолимо подступающей зиме и исчезнуть до лучших времен. Но мы исчезнуть до лучших времён не могли.
— Странно, — произнёс Лазарь Селивёрстович, закуривая на свежем воздухе, — что Церковь не забила тревогу раньше… Я думаю, что им всё должно быть известно.
— Или они сами ещё не всё до конца понимают, — ответил я. — Или боятся. Помнится, отец Евлампий тоже не спешил делиться с нами подобной информацией… Пока не припекло
— Интересно, какое решение будет принято? И что, если отец Евлапий не вернётся…
Он не закончил фразу, но я и без этого понял его мысль. Без священника, обладающего Божественной Благодатью, и без чёткого понимания, кто или что такое «страж Веры», мы остаёмся почти беззащитны перед лицом древнего демона. Ведь неизвестно, возможно ли уничтожить его «Гневом»?
