Сэй Алек - Нихт капитулирен!
Едва противник отступил, как полковник Чистяков приказал отойти и своим бойцам – вовремя. Первые гаубичные снаряды начали рваться на оставленных позициях минуту спустя после того, как тягач-эвакуатор утащил последний подбитый Ба-20.
После артобстрела, естественно, позиции занимались красноармейцами заново. За день японцы пробовали «на зубок» позиции 7-ой мотоброневой бригады еще пять раз, и батальон Бохайского понес свои первые потери – три танка было уничтожено авиаударами (к пяти вечера японцам удалось полностью завладеть инициативой в воздухе), а один Т-35 был подбит танком Ха-Го, сумевшим прорваться для выстрела в упор. Удача японца на этом, впрочем, закончилась – случившийся радом танк Хальсена протаранил японца, отчего тому пришел быстрый и неприятный конец.
Еще шесть танков частично вышли из строя от поломок и незначительных повреждений и были отбуксированы в тыл, а из девяноста пяти бронеавтомобилей повреждена или уничтожена была почти треть. И вот, под самый вечер, очередная атака.
– Начнем встречу гостей, пожалуй, – задумчиво произнес Бохайский, закрывая крышку люка.
После гибели командира бригады, он, как старший из офицеров, принял командование ею на себя.
«Правда», 10 июля 1939 г. – «Битва за Малую Волгу»
«Малой Волгой зовут солдаты-красноармейцы Халхин-Гол, в нескольких километрах от которого проходит монгольско-манчжурская граница. Называют ласково, любя, как младшего брата нашей великой реки. Брата, может, и далекого, но оттого не менее родного и любимого. Брата, который нуждается в защите и заботе.
Широко раскинулись вокруг Халхин-Гола степи, широкие и привольные, такие же, как в низовьях Волги. Бывает, на несколько дней пути в них не повстречать ни единого человека, только сусликов да байбаков. Издревле пасут в этих степях своих мохнатых лошадок монголы, и звучит там лишь посвист ветра да протяжная песня пастуха, перегоняющего коней с пастбища на пастбище.
Но – чу! Что за грохот поднялся утром 9 июля у Малой Волги? Что за многочисленный стук копыт, равного которому не знала степь со времен Чингиз-хана? Что за грохот, какого никогда не ведала седая степь?
Это японские милитаристы, подталкиваемые международной буржуазией, решили покончить с молодой монгольской Республикой. Поперек горла им стоят коммунисты Монголии! Много месяцев наращивали они мускулы своей военной машины для подлого удара, и – решились.
С жутким кровожадным оскалом пошли самураи на Советскую Монголию, стремясь растерзать молодое государство рабочих и крестьян, да не тут-то было! На пути их, перед Халхин-Голом, встал доблестный 57-й корпус Красной Армии. Штыком и гранатой встретили красноармейцы агрессора, встали насмерть. Потому что не было такого в истории, чтоб отогнал нашу армию противник за Волгу. А Халхин-Гол – Малая Волга.
Будет изгнан империалистический агрессор! Как бешеную собаку, загонят его бойцы Красной Армии и Монгольской Народной Республики в жалкую его конуру, да и прикончат без жалости и пощады! Храбрости советских и монгольских солдат – Слава! Империалистическим агрессорам, от нас, коммунистов – позор!»
Внешний рейд Кильской гавани, борт учебного барка «Хорст Вессель»
– Ну и махины… – ошарашено прошептал Райс, глядя на выходящие из гавани «Гнейзенау» и «Шарнхорст». Буксиры уже отцепились от этих бронированных левиафанов, и теперь, постепенно набирая ход, оба корабля выходили на морской простор.
– А то, брат! – отозвался кто-то из кадетов. – Это тебе не наш малыш «Вессель», а линейные крейсера.
– Цилиакс и Фёрсте[30] себе сейчас все головы сломают, пытаясь понять, что за желтые сигналы «Вессель» на реях развесил, так что не будут ли любезны господа морские кадеты закрыть рты, покуда местные птицы не начали кормить их червячками, и продолжить уборку парусов? – раздался снизу окрик боцмана. – Вы еще на «Шлезвиг-Гольштейн» бы вылупились. Ручками, ручками работаем, а не глазками, молодые люди. Это и вас, непотопляемый рейхсминистр, касается!
Карл фыркнул, и вернулся к выполнению поставленной задачи. Как и все, находящиеся на реях кадеты, он отвлекся от работы, провожая взглядом прекрасные в своей мощи боевые корабли, гордость Кригсмарине – так что обращение боцмана лично к нему показалось Геббельсу придиркой. Подумаешь, засмотрелся на пару мгновений дольше, нежели остальные…
В Амстердаме барк проторчал не три дня, как обещал Дед, а целую неделю. Двигатель-то починили в срок, но что-то, перед самым выходом, гикнулось в хозяйстве «короля воды, говна и пара»[31] – пришлось подзадержаться. Конечно, в открытом море кадетов непременно привлекли бы к ремонту, но в порту Шниббе решил, что будет спокойнее, если починку произведут профессионалы.
Зато, за время вынужденной стоянки, молодым людям продемонстрировали недавно вышедший приключенческий фильм режиссера Фрица Ланга «Бавария Фриц и Ковчег Завета», о похождениях молодого немецкого археолога. На протяжении всего фильма (позаимствованного Виххманом со случившегося тут же «Эмдена») Карла не оставляло два ощущения: то, что где-то он уже это видел, и то, что все в фильме идет не так, как должно. Впрочем, не смотря на это, а также идиотское имя главного героя, приключения археолога с хлыстом и револьвером ему понравились, так что для себя он решил непременно побывать и на анонсированной в конце фильма второй части, «Бавария Фриц и Святой Грааль». Когда ее снимут, конечно.
На мачтах линейных крейсеров взвились сигнальные флаги – «Шарнхорст» и «Гнейзенау» приветствовали возвращающийся в порт «Хорст Вессель». Над палубой пронесся свист боцманской дудки, приказывающий спускаться кадетам, закончившим уборку парусов, барк салютовал вымпелам боевым кораблям, после чего замолотил дизель, и «Вессель» двинулся в порт.
– Э-э-эх! – потянулся Арндт. – Еще полторы недели, и отпуск.
– Экзамены сдать не забудь, – посоветовал Вермаут.
На причале кадетов ожидал Мёдор, который, невиданное дело, улыбался. Не скалился, как это с ним бывало довольно часто, а именно улыбался, нормальной человеческой улыбкой.
– Ну что, орлы… Из тех, что деревья клюют, – обратился он к кадетам, когда те, с вещами, выстроились на пирсе. – Наслышан о ваших похождениях.
Покуда суть да дело, пока молодые люди покидали места вахт согласно расписания, забирали вещи из кубриков, строились, Мёдор, с новенькими погонами гауптбоцмана на плечах, успел переговорить со Шниббе и Виххманом.
– Что сказать? – он выдержал театральную паузу. – Молодцы, хвалю! Честь училища не посрамили, все кабаки и бордели в портах стоянки взяли на абордаж.
– Не все! – раздался откуда-то из строя дерзкий и, одновременно, возмущенный выкрик.
– Виноват, – поправился гауптбоцман. – Все, на какие хватило финансов. На сегодня все могут быть свободны, но завтра, в восемь ноль-ноль, быть в экипажах. Вопросы есть? Вопросов нет. Всем разойтись. А вас, Геббельс, я попрошу остаться.
Карл опешил. Он определенно не мог припомнить за собой ничего такого, что заставило бы Мёдора обратить внимание именно на него.
– Вольно, кадет, вольно, – произнес подходя гауптбоцман.
– Поздравляю с присвоением звания! – Карл щелкнул каблуками.
– Спасибо, – кивнул Мёдор. – Но все равно, была команда «вольно». Корветтенкапитана фон Шпильберга тоже не забудьте поздравить. Как раз он-то и желает вас видеть, причем срочно.
– А… Что случилось, герр гауптбоцман? – осторожно поинтересовался Геббельс.
– Расширяют нас, – вздохнул тот. – Подводников теперь гораздо больше требуется, так что ежели вдруг надумаете идти по штурманской части, в Мариншуле переводиться уже не надо. В связи с этим и звания досрочно присвоили многим. – Тут Мёдор насмешливо фыркнул. – Ах, черт, вы же про себя спросили. Не знаю, кадет. Честное слово – не знаю. Могу точно сказать, что с учебой это связано вряд ли. Я бы был в курсе.
Гауптбоцман поглядел на часы.
– Садитесь в машину, я вас подброшу в училище, – он мотнул головой в сторону служебного «Опель-Кадета KJ38», числящегося при их учебном заведении. – Заодно расскажете как поход прошел.
Мёдор, как неожиданно выяснил по дороге Карл, мог быть и вполне адекватным собеседником, что для Геббельса, привыкшего к постоянной язвительности и злым шуточкам гауптбоцмана, стало настоящим откровением. Тот от души посмеялся над историей с плавающим якорем, внимательно осмотрел купленные для Аделинде подарки (тут уж сам Карл проболтался. На вопрос «А как получилось, что вы четверо в Ресифи вернулись на борт трезвыми», он ответил совершенно честно и по существу, после чего гауптбоцман вежливо попросил продемонстрировать покупки) и похвалил вкус молодого человека. После чего даже припомнил, какие подарки он привозил из плаваний своей невесте, а потом, соответственно, жене. Видеть Мёдора «с человеческим лицом» было настолько непривычно, что Геббельс поневоле начал подозревать какой-то подвох.
