Сэй Алек - Нихт капитулирен!
Дальнейшее плавание до Ресифи прошло в том же напряженном графике, и даже было ознаменовано парочкой не слишком сильных – в 4–5 баллов, штормов. По прибытии в порт, шатающимся от усталости кадетам дали увольнения, и уж тут молодежь решила «оторваться». Надо заметить, что привычный маршрут кадетов в такой ситуации (бар-бордель-бар-гауптвахта, иногда с заходом в полицейский участок) экипаж «богоспасаемого корыта» прошел лишь частично. Йоган и Карл, как имеющие сердечных подруг, решили сначала прикупить для них сувениры, и прихватили с собой Вермаута и Райса. Исключительно во избежание «вы ж без нас нажретесь, сволочи, а мы потом догоняй».
Выбор сувениров на ремесленном рынке Casa da Cultura оказался впечатляющим, так что друзья там подзадержались, и к жрицам любви (ну, что поделать, чувства-чувствами, а гормональный бум никто не отменял) проследовали минуя кабаки, так что вернулись из увольнения вовремя и трезвые.
Шниббе, видя трогательную картину – кадеты идут по трапу трезвые, но довольные, – едва не прослезился, так что за время стоянки молодым людям пришлось побывать и на экскурсии в расположенном неподалеку городе Олинда, славном своими старинными церквями и монастырями, куда корветкап отправил всех «отличников». Скука была страшная. Обратное путешествие в Киль прошло без заходов в порты и почти без приключений. Корабль ходко, при ветре под парусами, а в штиль и на MANовском дизеле, двигался к родному порту, когда в непосредственной близости от Амстердама движок вышел из строя. Механики поковырялись в своем хозяйстве, и вынесли вердикт: ремонту на три дня. Капитан подумал, затем подумал еще раз, и вызвал буксир. Через пару часов «Весселя» «взяли за ноздрю»[26] и оттащили в амстердамский порт, где вести ремонт и закупать запчасти не в пример удобнее, нежели в открытом море.
Конечно, Шниббе мог бы и дождаться окончания штиля, а не просить помощи, но с учетом направления дрейфа мог дождаться и мелей Гудвина, недаром прозванных «Великий пожиратель кораблей». Ну, не хотелось капитану, отчего-то, чтоб его корабль был «пожран».
Злой, из-за задержки в путешествии, Вихманн (в Киле его ждали жена и дочь) отпустил всех, не занятых непосредственно в ремонте, в увольнение, причем сделал это в своем неподражаемом стиле: «Чтобы я ни одного личного состава до послезавтра на борту не узнавал!»
– Да, – прокомментировал Карл приказ (уже на пирсе, разумеется), – это задело не только кору головного мозга, но и саму древесину. Что, геноссе, сначала в бар, или в бордель?
Сначала пошли в бар, и, как теперь понимал Карл, напрасно.
Берлин, Вильгельмштрассе, 77
– Значит, с Прибалтикой вопрос решен окончательно? – Фюрер внимательно глядел на главу германского МИДа.
– Да. Сегодня латыши подписывают договор с коммунистами и Ульманис уходит в отставку, – ответил Риббентроп, и поглядел на часы. – Вот как раз сейчас и должны подписывать. Всё, эти пешки съедены.
– Стало быть, интересы СССР полностью удовлетворены? – уточнил Гитлер.
– Да не совсем, – поморщился рейхсминистр иностранных дел.
– Как – «не совсем»? – возмутился фюрер. – Что значит – «не совсем»? Они что, не намерены выполнять свои обязательства?
– Они-то намерены, – вздохнул Ульрих Фридрих Вильгельм Йоахим. – Просто Мощицкий решил, что СССР, за транзит советских грузов по польской территории, платит мало, и попытался повысить пошлину.
– Скотина, – процедил сквозь зубы Адольф Гитлер. – Нет, каков подлец! Йоахим, нам нужны эти контракты с Советами, и мы тут тоже заинтересованная сторона! Какого черта дипломаты Рейха хлопают ушами? Ты уже подготовил ноту по этому поводу?
– Ноту-то я подготовил, да вручить не успел, – Риббентроп усмехнулся. – Русские сами разобрались. Отреагировали, надо сказать, моментально.
– Еще бы! – негромко хмыкнул Гейдрих. – Stalin veniki ne v`iajet, Stalin delaet grob`i.
– Так-так… – Фюрер поглядел на улыбающихся сподвижников. – И что же послужило причиной такому вашему радостному настроению? Йоахим, рассказывай, что за дворцовые тайны?
– Нет уж, Адольф, – посмеиваясь ответил министр иностранных дел. – Подробности люди Рейнхарда раскопали, ему и рассказывать.
Гитлер вопросительно поглядел на шефа СД.
– Ну, официальная нота, конечно, была составлена по всем правилам дипломатии… – группенфюрер насмешливо фыркнул. – Однако Сталин велел довести до польского посла и вербальную информацию. Собственно по смыслу она мало чем отличалась от ноты, но вот форма, в которую он эту речь облек… Литвинов сообщил ему о польских претензиях во время заседания Совнаркома, где Сталин присутствовал, а тот, со всей прямотой своего пролетарского происхождения рявкнул: «Чего ляхи хотят?!! А вот это они не видали?» – и показал кукиш. После чего добавил, прошу простить, но это цитата, насколько такое возможно перевести на немецкий: «Да я гроша ломаного этому … не заплачу сверх нормы! Я лучше втридорога, по Дунаю, через румын и венгров, товары буду возить! Да я на последние деньги шведский торговый флот до конца дней зафрахтую! Хрена лысого, а не деньги и границу по Венте этому жопнику! Я ему сейчас устрою борьбу за независимость литовского, украинского и белорусского народов и будет ему полный Коминтерн! Так и передай этой гниде, Максимыч. Дословно». Мощицкий решил, что ему будет куда как проще пойти на попятный.
Присутствующие на совещании посмеялись.
– А насчет Литвы, это довольно интересно, – заметил Риббентроп. – Сметона сумел добиться «на переходный период» достаточной автономии, да и не любят литовцы поляков. Если хорошенько раскачать, будет хороший повод поделить Польшу на пару со Сталиным.
– И что нам потом с этим «богатством» делать? – хмыкнул Гесс. – Поляки глупы, тщеславны, нечистоплотны и ленивы, кроме того – крайне безалаберны. Их даже в поместьях использовать не получится. Прибыли никакой, одна головная боль. Быть забором между русскими и Европой – вот единственное, на что они хоть как-то годятся.
– Ладно, – прервал дискуссию Гитлер, – по Советам у нас все?
– Почти. – Гейдрих нахмурился. – По данным Канариса, японцы вновь готовят инцидент с русскими и монголами. Обе стороны уже накопили достаточно серьезные силы в районе Халхин-Гола, достаточно малейшей искры, и степь заполыхает.
– Йоахим, как это понимать? – Гитлер тоже нахмурился.
Министр развел руками. После нападения японцев на заставу Номон-Хан-Бурд-Обо[27] германская дипломатия сделала все, чтобы погасить конфликт в зародыше. Видимо этого «всего» оказалось недостаточно.
– Русские не согласны на наше посредничество в урегулировании манчжурско-монгольской границы, – произнес он. – Видимо, обиделись на поставку танков Японии.
– Половину которых японцы тут же разобрали, чтобы изучить наши технологии, – пробурчал доктор Фриц Тодт.
– Любопытство – качество, характерное для арийцев, – заметил Гесс.
– Глупое любопытство – качество, характерное для обезьяны! – фыркнул Гитлер. – За ту цену, что они уплатили за полсотни Pz-I и Pz-II, я бы продал им всю техдокументацию на эти консервные банки c гусеницами. Кстати, Гейнц, что у нас с новыми машинами?
– Усовершенствуем, – отрапортовал Гудериан. – Броню усилили, над усилением орудий ведутся работы. Порше, опять же, разрабатывает две новые машины: самоходку на основе Pz-IV с орудием 8,8 Flak и танк на основе нового шасси с тем же орудием.
– И как он его впихивает в башню? – поинтересовался Тодт.
– Пока, честно говоря, с большим трудом. Но к осени-началу зимы намерен довести машину до ума, а в январе, если из этой затеи выйдет толк, запустить в серию.
– Это хорошо… – задумчиво произнес фюрер, а затем отрывисто, словно на него снизошло вдохновение, приказал: – Ладно, не вмешивайтесь в русско-японские дела. Я чувствую за действиями Японии руку американских плутократов. Пускай Сталин хорошенько прищемит им пальцы.
«И, быть может, приблизит Пёрл-Харбор», подумал он. Не все присутствовавшие были посвящены в факт существования пришельца из будущего.
На минуту в кабинете воцарилось молчание – дергать рейхсканцлера во время его мистических озарений крайне не рекомендовалось.
– Так, ну а что у нас по плебисциту в Данциге? – наконец, совершенно обыденным тоном, поинтересовался Гитлер.
– А там у нас все нормально, – отозвался молчавший доселе Геббельс. – Протоколы подсчета бюллетеней уже готовы, осталось только провести голосование. Явка составит семьдесят три процента, из них девяносто один процент выскажется за вхождение в состав Германии.
– Ну и славно, – кивнул фюрер. – Все свободны, кроме Геббельса. Идем, Йозеф, покажешь мне то, чем так хвалился.
Рейхсфюрер и рейхсминистр пропаганды и образования прошли в небольшой, всего на четыре ряда кресел, затемненный кинозал в соседней комнате. Гитлер сел в переднем ряду, а Геббельс лично встал к проектору.
