Евгений Токтаев - Река Вечности (СИ)
-- И потери не так уж велики, -- вставил Кратер, согласно кивая.
-- Хотя, -- повысил голос старик, -- я теперь вижу, что их можно было избежать вовсе! Если бы придурок Мелеагр не кинулся сломя голову в драку, не разбирая, с кем и зачем, а отошёл спокойно к лагерю...
-- Если бы не он, мы бы могли оказаться поутру у разбитого корыта, -- вступился за товарища Кратер, -- ты видел, как они дрались?
-- А ты трупы варваров и пленных считал? -- поинтересовался Филота, всегда поддерживавший отца, -- их там было-то... В плевке утопить можно!
-- Уж ты бы утопил... -- буркнул Кратер, -- вспомни-ка сколько Мемнон выпил нам крови с горсткой людей. В Галикарнасе бреши гораздо шире пробили, а сколько бодались?
-- Потому что там вышло так же, как сейчас! Два пьяных дурака спровоцировали вылазку, потом полночи без толку обе стороны подливали масло в огонь, да он так и не разгорелся. Потому что по горсти подливали! Не так надо было! Надо было сразу амфору кинуть! На одни и те же грабли наступаем!
Кратер хмыкнул. Филота всегда отличался красноречием. Даже сейчас без метафор обойтись не может.
-- Утром они успели бы вооружиться, приготовиться... -- поддержал Кратера Гефестион, -- и стена эта...
-- И как быстро они бы её заделали? Там дырища в тридцать шагов! Я специально вчера мерял.
-- Заделали бы. Там же куча обломков, каменное крошево, какие-то куски кладки, кровли. Такое чувство, будто на неё сверху пару домов уронили. Ты видел, как они проворно телег туда подогнали? Между прочим, наших же! К утру бы укрепились, будь здоров.
-- Стена -- это самое необъяснимое, -- подал голос Эвмен, -- все остальное легко списать на вмешательство Олимпа, но зачем Громовержцу потребовалось возводить вокруг Старого Тира стену...
-- Да при этом частично её рушить, -- добавил Гефестион.
-- Как раз пролом объясним, -- сказал Филота, -- иначе внутри кольца оказалась бы часть лагеря. Если бы боги решили оказать помощь не нам, а "пурпурным", то зачем ломать стену? Варвары бы тогда легко вырезали людей Мелеагра.
-- Ты уверен, сын, что боги решили помочь именно нам? -- спросил старый полководец, -- те метаморфозы, случившиеся с Тиром, не сделали его менее неприступным. Скорее, наоборот.
-- Но мы же сидим здесь, в царском дворце, а не на берегу локти кусаем.
Эвмен задумчиво почесал трёхдневную щетину. На мгновение перед глазами все поплыло.
"Чего ты хочешь?"
Эвмен вздрогнул, сердито мотнул головой, отгоняя наваждение.
-- Что с тобой, кардиец, -- спросил Кратер.
-- Н-ничего... Я вот что думаю: "пурпурные" молились своим богам и те вняли им. Потому на месте развалин оказалась крепость с гарнизоном. Но олимпийцы тоже вмешались и у чужих не вышло. Не знаю, как иначе все это объяснить.
-- "Так взволновалося все, как бессмертные к брани сошлися!" -- мрачно процитировал Гефестион строки слепого сказителя.
-- Вроде того, -- поддакнул Кратер, -- воистину, любит Александра его отец, раз вмешался.
-- Ты бы язык-то прикусил, -- сверкнул очами Парменион, -- болтаешь много. Никому не позволю честное имя Филиппа позорить.
-- Что я такого сказал? -- удивился Кратер, -- я ничего дурного про Филиппа не говорил.
-- Хватит! -- хлопнул ладонью по столу Гефестион, -- из пустого в порожнее переливаем. Ни до чего так не договоримся. Надо допросить жрецов "пурпурных". Кому молились, чего просили...
-- И Шинбаала, -- предложил Эвмен.
-- Для того и собрались, -- сказал Филота.
-- Я догадался.
-- Ну, где там он? -- нетерпеливо крикнул Парменион, так, чтобы услышала охрана у дверей, -- в Тартар его, что ли, запихнули?
Почти сразу после этих слов двери распахнулись и два воина ввели в зал темноволосого юношу, облачённого в длинное белое одеяние, украшенное бахромой и красными вышитыми узорами причудливых форм. Следом вошли ещё два человека -- финикийцы, нанятые в Сидоне и приписанные к царской канцелярии в качестве переводчиков. Эвмен сразу поманил их к себе, подозвав заодно и Дракона.
Охранники подвели юношу к столу. Парменион откинулся на спинку кресла и произнёс:
-- Радуйся, Шинбаал! Садись.
Юноша скосил глаза на переводчика, тот повторил слова стратега на языке финикийцев. Шинбаал, помедлив немного, сел, немигающим взором глядя прямо перед собой, как бы сквозь Пармениона. Македоняне, напротив, пристально разглядывали человека, утверждавшего, что он является царём Тира.
-- Ну что, царь, -- Парменион выделил это слово пренебрежительным тоном, -- продолжим наш разговор?
Тремя днями ранее
Правительница Сит-Уаджат проснулась до рассвета. Её царственный супруг, Шинбаал, владыка Тисури, ещё спал, и спал глубоко. Понятно, почему. Из-за бушевавшей вчера грозы, он полночи не мог уснуть, то и дело прерывая сладкий сон высокородной дочери Та-Кем. И дело вовсе не в суеверном страхе пред тварью Дуата, по вере фенех мечущей в небесах громовые стрелы. Просто, вернувшись на родину, прожив в земле Джахи[69] уже более года, Шинбаал успел отвыкнуть от гроз Священной Земли. А Сит-Уаджат, прибывшая в Тисури вместе со своим мужем ещё при жизни нечестивого царя Йаххурима, заметила две странности. Дожди здесь шли в десять раз чаще, чем в Священной Земле, причём круглый год, а не только в сезоны Жатвы и Засух. А вот настоящие ливни были не просто редкостью -- отсутствовали вовсе. Синие стрелы Небесного Хапи били море и землю столь редко, что сосчитать их за год можно по пальцам.
Сит-Уаджат привыкла, что даже в жарком Уасите, каждый дождь -- это ливень, а каждый ливень -- гроза, иногда не утихающая несколько дней. Правительница любила белые вспышки и убаюкивающий шум дождя. Она тосковала по дому. Вот и вчера ей вспоминался Уасит, отец... Сит-Уаджат сама не заметила, как задремала. Под утро, решив не будить супруга, дочь Та-Кем поднялась на башню царского дворца. Её удивило то, что камни, нагревшиеся за день, совершенно сухи. Царица огляделась по сторонам.
Горизонт на западе едва побледнел, но ещё не окрасился нежным пламенем Хепри-Ра. На востоке Ушу[70] ещё утопал во тьме, испещрённой едва заметными пятнышками факелов на улицах города простолюдинов. Вдалеке, за виноградниками виднелась гора, поросшая кедром. Старые раскидистые деревья хорошо заметны на фоне розовеющего восточного неба.
Царицу отвлёк далёкий, но сильный грохот, за которым последовали крики и едва слышимый лязг. Она остолбенела, признав шум битвы. Тревожная песнь серебряной трубы, пусть и заставила сердце сжаться, но мгновенно вывела женщину из оцепенения. Сид-Уаджат бросилась вниз по лестнице, ворвалась в покои, застав Шинбаала уже облачённым. Молодой царь, получивший в Священной Земле имя Синебт-Маатуи (при его соплеменниках оно никогда не называлось), смотрел в окно. Почувствовав взгляд, он обернулся:
-- Тебе нечего бояться, высокородная Правительница, -- Шинбаал улыбнулся, он действительно был спокоен, -- это всего лишь набег пиратов акайвашта или кефтиу. Отражать его не в первой. Ранефер укрепил Ушу, да, к тому же, там несколько сотен отборных воинов и стрелков Чёрной земли и две тысячи воинов Тисури!
Царь Града-на-острове всегда разговаривал со своей супругой на языке Та-Кем.
-- Взойдёт солнце, и ты сама увидишь, что разбойники бежали.
-- Тем не менее, Возлюбленный Брат[71], призови...
-- Уже! -- Шинбаал перебил супругу, -- сейчас явятся почтенный уахенти[72] Ранеб и наместник Тутии.
Две вспышки огня, внезапно возникшие посреди пролива между Цором и Ушу, отвлекли царственную чету. Ладья неведомых разбойников, получившая в борт две стрелы неугасимого пламени, быстро превратилась в сплошной костёр. Так быстро, что ни Шинбаал, ни правительница не успели разглядеть её очертаний. Зато другую ладью, прошедшую мимо и кажущуюся на фоне пожара чёрной тенью, удалось рассмотреть лучше.
-- Какая огромная! -- воскликнул Шинбаал, -- она же вдвое выше и намного длиннее тех пиратских ладей, что нанимали Нибамен с Ранефером, дабы взять наш город. Никогда таких...
-- И все же, достойнейший царь, это ладья акайвашта! -- послышался хриплый, но твёрдый голос уахенти Ранеба.
Шинбаал и Сит-Уаджат оглянулись, только сейчас заметив, что прибыли двое, кого пригласил царь, а с ними Анхнофрет, Хранительница и член совета Дома Маат, коей даже Ранефер доверял, как самому себе.
Сотня едва заметных искрящихся светляков взмыла в небо. Корма второй ладьи задымилась, и вскоре над ней взвился высокий язык пламени. Пираты заметались, бросив рулевые весла, корабль закрутило, и в его борт вонзился таран третьей пиратской ладьи, не успевшей отвернуть. Горящий корабль едва не лёг на борт, однако, ладья, протаранившая его, осторожно отошла назад, вынув смертоносный клюв, и остановилась, дабы принять команду и воинов с пылающего, а теперь ещё и тонущего собрата.
Не успел Ранеб выдохнуть: "Отличная цель!", как огненная стрела, выпущенная из осадного лука, установленного на крепостной стене, пронеслась над палубой и скрылась в волнах. Зато следующая, похоже, попала точно в борт, разбрызгивая пламя. Как и несколько других светляков, атакующих пиратский корабль со стороны невидимой из окон дворца.
