Александр Афанасьев - Под прикрытием
Началась эта история – от которой дерьмом несло за километр – почти год назад. Сэр Питер Вулсон, депутат Палаты Общин от консерваторов, возвращаясь домой после тяжелой трудовой недели, заметил на улице тринадцатилетнего мальчишку. Каким-то образом ему удалость войти к ребенку в доверие, и тот сел к доброму дяде в машину – покататься. Катались они недолго – остановились в Риджент Парке, в каком-то укромном местечке. Но сэр Питер, видимо, думал в этот момент… не большой головой, а маленькой головкой, а может, он просто не знал, что лондонская полиция держит этот парк под особым контролем – потому что там часто останавливаются машины, в которых находятся джентльмены и… дамы легкого поведения. Ну и в этот раз… полисмен, заметив стоящий в тени черный «Роллс-Ройс Камарг»[25] с затемненными стеклами, решил, что имеет место очередной акт непристойного поведения, подошел к машине, постучал в стекло, потребовал открыть дверь… и сэр Питер попал в весьма неприятное положение…
Вообще-то… личная жизнь сэра Питера особой тайной не была – хоть он и состоял в браке, все знали, что среди его помощников всегда были один-два молодых мальчика, что он охотно брал студентов на стажировку – не студенток, а именно студентов, что в его поместье некоторые служащие, жившие с семьями, получали в пять раз больше остальных – и в их семьях тоже росли мальчики. Все это знали. Но… до сего момента сэр Питер не попадался.
С родителями мальчика договориться удалось – двести тысяч фунтов стерлингов, положенные в специальный трастовый фонд на образование подростка, стали хорошей гарантией молчания. Еще пятьдесят тысяч пришлось заплатить за полицейский протокол. Но какая-то мразь успела снять с полицейского протокола копию – и надо же было такому случиться, что эта копия оказалась в руках у проныры Виктора Крисевича, одного из самых грязных журналистов Лондона, пройдохи и шантажиста. За оригинал протокола выложили двести тысяч, за копию сразу предложили триста – сначала Крисевич согласился, но потом позвонил и сказал, что нужно срочно встретиться. На языке шантажистов – а Крисевич был именно шантажистом, несмотря на то, что всем представлялся независимым журналистом – это могло означать только одно: цена повышается. Только после этого сэр Питер запаниковал и обратился в детективное агентство Грейса. В этом и состояла основная работа Грейса сейчас – за огромные деньги быть доверенным лицом консерваторов, улаживать грязные дела. Подобные вот таким.
Ознакомившись с делом, Грейс грязно выругался. Отказаться невозможно – сэр Питер был одним из виднейших членов партии. Обратиться к нему нужно было сразу же, но сэр Питер допустил ошибку – поручил разбираться с этим делом своим людям, которые не имели никакого опыта общения с шантажистами. Шантажист назвал цену, они сразу согласились – и тот решил, что цена была названа изначально слишком низкая. Теперь с этим приходилось разбираться старшему инспектору в отставке Грейсу. Вот он и разбирался – пил сидр и смотрел на мерзкое лицо Крисевича – остренький нос, напомаженные усики, бегающий взгляд. Гнида, она и есть гнида.
– Сколько вы хотите, Виктор?
– Один миллион фунтов! – выдохнул тот.
Аппетит…
— Вы это серьезно, Виктор? – добавив в голос максимум иронии, спросил Грейс, откинувшись на спинку стула.
– Вполне. – Крисевич заказал отбивную из телятины с гарниром и сейчас ел, ел торопливо и жадно, чавкая и разбрызгивая соус на белоснежную скатерть. Грейсу хотелось схватить его за голову и со всех сил ударить об стол – чтобы кровью захлебнулся, паскуда…
– Откуда такие аппетиты? Вы ведь понимаете, что это нереальная сумма…
– Почему? – Виктор оторвался от жратвы и нагло глянул в глаза бывшего старшего инспектора Скотленд-Ярда. – Я прекрасно знаю, как делаются дела в этом городе, Грейс… На носу выборы, сейчас собираются предвыборные фонды – и не только явные, но и тайные, смею заметить. Пусть сэр Питер потрясет своих старых дружков из «Виккерс», «Роял Армстронг», «Бритиш Аэроспейс» – для них один миллион фунтов – пустяки. Если он, конечно, не хочет в канун выборов оказаться со спущенными штанами – я-то понимаю, что для него это привычно и даже приятно, но вот поймут ли его избиратели…
Громыхнуло – совсем рядом, раскатисто, на улице истошно взвыла одна сигнализация, другая. Противно тренькнули окна…
В отличие от остальных посетителей ресторана, которые недоуменно переглянулись, опытный контрразведчик из Особого отдела Дамиан Грейс сразу все понял. Верней, почти понял – он подумал, что на улице, совсем недалеко взорвалась заминированная машина.
Бросив на стол салфетку, Грейс вскочил и побежал к выходу. Виктор последовал за ним – он всегда чувствовал, где пахнет жареным, а теперь он мигом вспомнил, что он журналист. Если оказаться на месте происшествия первым и сделать пару десятков сочных снимков… конечно, не пара миллионов фунтов, но тоже какой-никакой, а заработок.
Только выскочив на улицу, Дамиан Грейс увидел, насколько плохо дело. Машина (на самом деле это была минометная мина) взорвалась дальше по улице, причем взорвалась так, что там до сих пор что-то горело. Выли сигнализации, сталкивались машины – те, кому повезло, кто не попал под ударную волну, пытались любой ценой уехать отсюда, торопились, сталкивались – и лишали себя и других возможности смыться.
– Черт, черт, черт! – Виктор сунулся в свою машину, новенький «Мини-Купер», и вытащил фотоаппарат с большим профессиональным объективом, нацелился на клубы дыма и мечущихся людей. – Это же просто круто!
Грейс бросился вперед – туда, где вся улица была скрыта клубами дыма и поднятой взрывом кирпичной пылью, туда, где из черного, прорезаемого изредка ярко-желтыми языками пламени ползли прочь от эпицентра взрыва люди – им еще можно было помочь. Вторая мина разорвалась за его спиной – как раз напротив ресторана. Словно какой-то великан поднял Дамиана Грейса и с размаху швырнул о стену. Теряя сознание, старший инспектор сумел оглянуться назад – там, где только что шла мирная жизнь, там, где стоял репортер-шантажист Крисевич со своим фотоаппаратом, сейчас было только серое облако. На тротуар падали осколки, стуча подобно граду. Потом на Дамиана Грейса рухнул балкон…
Миномет отработал как надо – без запинок. За это и ценили русское оружие – за безотказность в любых условиях, даже самых экстремальных. Перед уходом террорист подключил провода к мине-ловушке. Пятьдесят килограммов пластида и инициация по лазерному лучу, плюс датчики на объем и на движение, выпаянные из самой обычной автомобильной сигнализации. Того, кто попробует забраться в кузов или стронуть машину с места, ожидает очень большой сюрприз…
Картинки из прошлого
Стадион кипел своей новой, непривычной, непредставимой еще несколько дней назад жизнью. Даже сохранилась здоровенная витрина перед входом, на ней вывешивались анонсы спортивных мероприятий, которые должны были происходить на стадионе в ближайшие несколько дней. Я мельком глянул – футбольный матч. Вот только витрина эта сейчас кренилась к земле, пробитая во многих местах пулями. Футбольного матча сегодня не будет…
Занявшие здание местного МВД и весь стадион войска уже обжились. В нужных точках были собраны баррикады, устанавливались капониры для техники. Саперы собрали со всех окрестностей обгоревшие остовы автомобилей и создали из них довольно неплохую линию укреплений – никаким оружием из числа имевшегося у террористов ее не прошибешь. Прямо у въезда на стадион, уставившись стволами на окрестные развалины, стояли две БМПП, наполовину заваленные все тем же автомобильным хламом, чтоб из гранатометов не подбили. На бывших автомобильных стоянках вперемешку теснилась самая разная бронетехника и бронированные автомобили, чтобы вывозить в порт эвакуируемых.
В развалинах рядом со стадионом мерно ухала артиллерия, каждый выстрел отдавался неприятным толчком под ложечку и звоном в ушах. Артиллерия – самоходки-шестидюймовки с управляемыми снарядами, а еще этим утром доставили крупнокалиберные самоходные минометы. Одна мина калибра 240 миллиметров разрушала целый подъезд, с первого этажа до последнего. Там же, на верхнем этаже остова двадцатипятиэтажной высотки, развернули свою аппаратуру связисты – «заказы» они получали от групп спецназа в городе, с каждой группой имелась нормальная связь, кроме того, оттуда наблюдали и давали оценку эффективности огня. Стреляли только управляемыми минами и снарядами.
Сам стадион был переоборудован под вертодром, поэтому было сложно дышать – поднимаемая вертолетными винтами пыль и гарь висела в воздухе мутной пеленой, лезла в нос, заставляла кашлять и отхаркиваться. Вертолетный мост был уже налажен – каждые пятнадцать минут садилась «корова», «Сикорский-89», так этот тяжелый, неуклюжий с виду вертолет прозвали в армии. Доставляли боеприпасы, снаряжение, медикаменты, пополнения. Вывозили раненых и мирняк – эвакуацией почему-то занимался в основном флот, как-то получилось, что эту обязанность возложили на него. В самом министерстве и на стадионе не протолкнуться от народа – беженцы, офицеры, казаки, жандармы, штабных почти нет – все усталые, в пыли, в грязи, с оружием. Едко пахнет смесью пота, гуталина, пороховых газов, сгоревшей взрывчатки, оружейной смазки, разлагающихся трупов, горящего мяса – от этого запаха некуда деваться, да и привыкли все уже к нему. В здании министерства – ни одного целого кабинета, ни одного невыбитого окна – запустили несколько «дырчиков»[26], заложили оконные проемы мешками с песком, завесили противогранатной сеткой и работают.
