Герман Романов - Самодержавный попаданец. Петр Освободитель
Григорий заорал во всю луженую глотку, не жалея легких. Он знал, что паники не будет, так как каждый из русских первым делом схватится за ружье, которое всегда держали под рукой, а не в привычном по той жизни цейхгаузе.
Тут любая заминка могла кончиться плохо — пока проснешься, добежишь до оружия, колоши, свирепые и ловкие, как угри, своими томагавками не один русский черепок проломят. Ну а если еще и луки в ход пустят, то пиши пропало — прямо робингуды американского пошиба…
— Я-а! У-а!
Подрезанный индеец взмахнул ножом, вот только русский гвардеец, пройдя через многие бои и не одну сотню драк, оказался намного проворнее.
— Держи!
Сталь чмокнула — горло врага было пробито насквозь. Индеец предсмертно захрипел, изо рта хлынула кровь, измалеванное лицо исказилось. Но мгновения оказалось достаточно, чтобы Григорий признал убийцу и взвыл на весь острог утробным криком:
— Измена!!!
Кагул
— Ваше величество! Вы правы! Турки выслали свою конницу против генерала Олица! — Гудович говорил спокойно, даже не повышая голос, а справа доносился громкий гул ожесточенной артиллерийской канонады.
— Надеюсь, Мелиссино их из «мешка» не выпустит. Сотня стволов на полверсты, — Петр хмыкнул и, припомнив крылатое изречение одного советского полководца, слегка его перефразировал: — При таком количестве пушек на полверсты фронта о живой силе противника не спрашивают. Нужно докладывать только о его потерях и продвижении вперед! И еще…
Петр задумался, прошелся, пристально посмотрев на генерала Румянцева — тот не только был номинальным командующим армией, но и имел реальную власть. А потому лишний раз давить на генерала своим положением было вредно — нужно договариваться.
— Ракетные установки лучше не применять, оставить их для обстрела турецкого лагеря. Для османов это станет сюрпризом. Как вы думаете, Петр Александрович?
— Я согласен с вами, государь! А потому указал Олицу на это полчаса тому назад. — Румянцев жестом подозвал к себе одного из адъютантов, что толпились на небольшом отдалении: — Скачи к генералу Мелиссино! Передай ему мой приказ! Ракетные установки не применять. Оставить для обстрела турецкого лагеря! Все три сотни ракет!
Офицер четко козырнул генералу, как бы не обращая внимания на императора, четко повернулся и побежал к лошадям. А от лейб-конвойцев, что стояли еще дальше, немедленно выехали из строя два казака для сопровождения — мало ли что в дороге произойти может.
Петр мысленно хмыкнул — чем хорош настоящий офицер, так тем, что никогда не станет прятаться за вышестоящего командира, прикрываться его именем. Это в его прежней армии многие отцы-командиры, коих «папашками» именуют, поступали так, руководствуясь житейской мудростью — чем больше бумаги, тем чище задница, лишних пинков начальство не даст.
А тут дворяне, и понятия о чести не пустой звук! Стоило начать инициативных офицеров поощрять да с должностей тех снимать, кто «устава аки слепой стены держится», армия сердце ласкать стала! Вот ему бы в свое время в такой послужить! Одна радость на душе!
Петр отвлекся, но краем глаза держал, как гвардия пусть медленно, но неуклонно втягивается в лощину. Приказ был не торопиться — Петр помнил по истории, что скопище янычар ударило по центру и смяло несколько пехотных каре, и только личный пример Румянцева, который повел резерв в контратаку, предотвратил поражение.
А потому вперед была выслана разведка, казачьи дозоры мельтешили вдали, да егеря по хребтинам пробирались сквозь кустарники, чтобы в случае турецкого контрнаступления янычар сверху и во фланг расстреливать. Но мысль свербила мозг — а если Халиль-паша выберет правый фланг для атаки? Или на Олица, кроме кавалерии, янычар бросят?
Петр незаметно вздохнул — мысль ужаснула его. Ведь это было в той истории, которую он когда-то изучал, а сейчас новая пишется, да и сражение на месяц раньше происходит. Ведь недаром говорят, что в одну реку невозможно дважды войти?!
— История повторяется дважды, — пробормотал Петр, утешая себя. Но то было слабое лекарство от терзающих душу сомнений. Выругаться бы смачно, с боцманским загибом, да положение обязывало держать морду тяпкой и хранить царственную спесь. И нельзя иначе!
Волнение волнением — десять тысяч неизвестно где спрятавшихся янычар, свирепая и большая сила, но и русская гвардия им не подарок. Четыре каре из «старых» гвардейских полков плюс апшеронцы, не менее страшная сила, вооруженная дальнобойными нарезными ружьями. Пусть дают солдаты по два выстрела в минуту — но их четыре тысячи штыков!
— Нет, расчет верный, — пробормотал Петр. — Пока янычары версту пробегут, по ним шесть залпов как минимум дадут. Остановят…
— Что вы сказали, ваше величество? — негромко спросил вставший рядом с ним генерал Румянцев.
— Посмотрим, как новые фузеи стреляют, генерал. Думаю, скоро начнется и здесь веселье.
— Уже началось, государь! Посмотрите на казаков!
Петр прижал к глазу подзорную трубу — в конце широкой лощины виднелись верховые, во всю прыть улепетывавшие назад. За ними выплескивался настоящий ужас, что сердце невольно екнуло. Такое стоит раз увидеть, на всю жизнь запомнишь!
Слова сорвались с губ помимо воли:
— Твою мать! Да сколько же вас?!
Троянов вал
Такое могло присниться только в кошмарном сне — Степан просто не верил собственным глазам. Все поле было забито грудами убитых или умирающих лошадей и людей. Запах смерти, ужаса, пороха и крови леденил душу, но заставлял учащеннее биться сердце.
Теперь он понял, стоило рассеяться белому пороховому дыму, откуда стреляли русские пушки. То, что кирасиры приняли за обоз, на самом деле оказалось батареей из нескольких десятков пушек, которых маскировали собой повозки, а бегающие в панике интенданты на поверку вышли егерями с их многозарядными фузеями.
И когда с радостным визгом, прорвавшись с большими потерями через русскую пехоту, татарская конница и сипахи устремились к маячившему вдали заветному «обозу», дабы его пограбить, а потом, перемахнув через невысокий вал, выйти в тыл русским войскам, их в упор встретили убийственные по своей силе залпы. Промахнуться со ста шагов было просто невозможно по такому скопищу!
Истребляемая картечью и осыпаемая пулями с трех сторон, понеся чудовищные потери, турецко-татарская конница пришла в ужас и устремилась назад, обратно к спасительному лагерю, идя напролом по грудам трупов лошадей и людей.
Степан их прекрасно понимал — пройдя через такой ад, противник просто не желал больше драться, ибо боя не было, шла безжалостная бойня на поле размерами с полверсты на версту, буквально забитом многотысячной конной массой.
— Эскадрон! Палаши вон! Рысью марш-марш!
Звонкие команды офицеров, прокатившиеся по рядам, вывели Степана из оцепенения, навеянного запахом смерти. Пятнадцать лет рекрутской службы, после которой он на новых правах гвардейского штаб-сержанта, что армейскому подпрапорщику равен, с приличным, о котором он раньше не мог и помыслить, жалованьем сделали свое дело.
Злобин с лязгом выхватил палаш из ножен и тронул коня шенкелями. Шеренга кирасиров двинулась шагом, а стоявшая впереди пехотная колонна быстро раздвоилась и бегом устремилась в стороны, вставая перед пушками и освободив кирасирам путь вперед, прямо на стонущие и трепыхающиеся, исходящие паром разворошенных потрохов груды.
Лошади, как и люди, хорошо знали свое дело, многократно отработанное на учениях. Слитная масса кирасиров перешла с шага на рысь, ускоряясь перед сшибкой.
Впереди проносились враги — Степан уже ясно видел их искаженные ужасом, бледнее мела, раньше бывшие смуглыми лица. Никто из сипахов или татар не рискнул повернуть лошадь на сшибку, они отчаянно стремились выйти из-под удара, домчаться до спасительного лагеря. Но куда там?!
Удар! Толчок! Рывок!
Степан еле удержался в седле — он ничего не слышал. Лязг клинков, ржание, крики — все смешалось в один чудовищный, давящий уши шум. Перед ним вынырнуло искаженное лицо в нахлобученном татарском малахае. Сержант с кхеканьем опустил на него палаш — рука с клинком чуть дернулась, но сопротивление живой человеческой плоти было преодолено.
Вторым на пути оказался цветочный турецкий тюрбан, с той же легкостью рассеченный. А дальше Степан только рубил и рубил, пока рука постепенно не начала наливаться свинцовой усталостью. Но он ни о чем уже не думал, только видел спины врагов…
Кагул
Память его не подвела — в той истории янычары ударили по центру русских войск, и здесь произошло то же самое — из глубины лощины с диким криком внезапно выметнулись густые толпы в цветной одежде, размахивая кривыми ятаганами.
