Валерий Елманов - Правдивый ложью
Однако результата я все-таки достиг и ответ на свой вопрос тоже получил. Правда, не письменный, а устный, но верить ему стоило.
Случилось это буквально через пять минут, сразу после того, как я настоятельно посоветовал Витовтову довести до конца свое расследование, за которое в случае положительного результата пообещал заплатить удвоенную сумму – два червонца.
Едва я спустился с крыльца и уже вдел ногу в стремя, как сзади раздался чей-то голос:
– Дозволь слово молвить, княже.
Повернувшись, я увидел невысокого парня лет двадцати, очевидно из подьячих, который выжидающе смотрел на меня.
– Ну молви, – рассеянно произнес я.
– А вот два десятка рублев, что тобой обещаны, они как, токмо за лист, али словеса изустные тоже подойдут?
Я внимательно посмотрел на круглое плутоватое лицо с небольшой курчавой и столь же плутовато вьющейся бородкой. Зеленые глаза его светились в предвкушении удачи.
– Смотря какие словеса, – осторожно произнес я. – Иным верить…
– Напрасно ты так, князь Федор Константиныч, – попрекнул он меня. – Мне ежели что увиделось али услышалось, то я и чрез полгода и чрез год припомнить смогу, ежели постараться да поднапрячься, а тут всего два месяца. Кого хошь вопроси, всякий поведает, что ежели подьячий Еловик Яхонтов что сказал, так уж тут без обману. Вот слухай. – И принялся нараспев цитировать… список сотников моего полка.
Совпадало точь-в-точь. Правда, четверых уже не было, но о них он как раз знать не мог. Зато прочие один в один. К тому же сразу после этого он, не переводя дыхания, перешел… к моим десятникам.
Вот это да! Действительно, феноменальная память.
Он остановился, перевел дыхание и торжествующе заметил:
– А оное верстание мне довелось перебеливать аж в прошлое лето. – И небрежно осведомился, явно гордясь своим даром: – Далее сказывать ли?
– Лучше сразу о встрече посла, – предложил я.
– Изволь, – пожал плечами он и вновь, полуприкрыв глаза, начал перечень лиц, но едва дошел до встречающих у лестницы, как заметил: – Далее тяжко. Тут и впрямь поднапрячься надобно. – И застыл, выжидающе глядя на меня.
И тут не подвел. Все, что он сказал, в точности совпадало со словами дьяка из Посольского приказа. Не забыл он упомянуть среди встречающих «у коня» и самого Дорофея Бохина.
Впрочем, после фамилий десятников моего полка я уже этому не удивлялся, но баловать Яхонтова похвалами не стал, сдержанно заметив:
– Вроде бы пока все правильно говоришь.
– Вроде! – фыркнул он. – Мне ж оную сказку и довелось переписывать, потому все в точности… – И осекся, поняв, что проболтался.
– Да ты не смущайся, – ободрил я, – лепи дальше. – Заверив: – За князем Мак-Альпином обещанное не пропадает, а кому деньгу отдавать, мне все равно.
– Ну-у тогда… – протянул он неуверенно, но после некоторого колебания принялся цитировать дальше: – А на третьей встрече, большой, в сенях: боярин, князь Тимофей Романович Трубецкой, да дворенин Петр Никитич Шереметев, да с ним дьяк Сапун Аврамов, да дьяк Иван Салманов новой четверти. А объявлял посла государю боярин Семен Никитич Годунов. Того ж дни ел посол в Грановитой полате. А бояре ели: князь Иван Иванович Шуйской, да князь Тимофей Романович Трубецкой, да князь Василий Карданукович Черкасской…[28]
«Вот оно, – понял я. – Все-таки был там этот самый Иван Шуйский, которого Бохин обозвал почему-то Пуговкой. Или я тороплюсь?»
– …а в столы смотрели и сказывали[29] стольники. В большой стол[30] сказывал стольник князь Михайло Васильевич Шуйской-Скопин…
«Неужто тот самый? – удивился я. – Уж его-то точно надо выкидывать из подозреваемых, хотя вообще-то он ведь тоже Шуйский, хоть и Скопин. Значит, родич, только неизвестно кем доводится этим, что без приставки. А с другой стороны, чего я уткнулся в Шуйских? Не-эт, тут надо всех прикинуть…»
– …а в кривой стол сказывал стольник князь Андрей Иванович Хованской. А потчевать посла опосля ездил на посольской двор князь… – меж тем бойко продолжал цитировать Еловик.
– Значит, так, – оборвал я его на полуслове. – У меня память не такая, как у тебя, потому я и половины не припомню, так что напишешь мне все на листе и принесешь на… Никитскую. Знаешь, где там мое подворье?
– А как же. И подворье ведомо, и про Домнино с Климянтино, и про Ольховку, и про Кологрив, – отбарабанил он названия всех моих поместий. – Сколь четей земли да душ людских сказывать? – Пояснив: – Я ить не так давно тута, всего четыре месяца, а допрежь в Поместном приказе службишку нес, потому и памятаю про вотчины и поместья.
«Ну ничего себе! – вновь восхитился я. – Не-эт, с такой памятью ни в Поместном, ни в Разрядном приказе штаны протирать тебе, орел, ни к чему. Мне ты больше нужен. Куда и зачем, пока сам не знаю, но нужен». Но от дальнейшей проверки паренька-феномена отказался:
– Про души и чети в моих вотчинах не надо, без того верю. Пока обойдемся пропавшей сказкой. Завтра жду у себя.
– Я прямо враз опосля заутрени, – заверил Яхонтов.
– Нет уж, рановато, – поправил я. – Мне бы попозже.
Подьячий с опаской покосился на крыльцо:
– Позжее токмо к обедне, уж больно Витовтов строг.
– Дьяка боишься? – понял я. – Так ведь это дело поправимое. Переходи ко мне на службу, и вся недолга. Мне такие, как ты, нужны, так что не обижу.
Еловик замялся.
– Мне тута о прошлый год деньгу прибавили, – медленно произнес он. – Ныне в год двенадцать рублев положили, да еще, почитай, столько же праздничных[31] денег уплатят. – И заметил с гордостью: – Эдакую деньгу ни одному подьячему не посулили. Беда токмо, что лета у меня уж больно малые, но ежели далее послужу по чести, так, глядишь, летов чрез десяток…
– Насчет праздничных денег не обещаю, – решительно заявил я, – поскольку у меня иная привычка – одаривать только за отличие в службе. Как потопаешь, так и полопаешь. Зато на малые лета не гляжу и годовой оклад тебе сразу положу двадцать рублей. Хватит ли для начала?
Он радостно заулыбался, закивал, но потом вспомнил:
– А те двадцать, кои ты…
– Их, само собой, получишь, – успокоил я его и, услышав первый удар колокола – к вечерне, не иначе – заторопился. – Ступай да скажи дьяку своему, что тебя князь к себе забрал, а завтра жду на подворье со списком.
Теперь Никодим. Заждался небось.
Впрочем, раньше появляться мне не стоило. Поспел как раз вовремя, даже пришлось немного подождать, пока монах допишет.
Ох и почерк у него…
Буковки вкривь и вкось, слова друг от дружки не отделены, знаки препинания… О них он вообще не слыхал, включая точки. Хорошо хоть изредка встречались в тексте заглавные буквы – только по ним и понимал, что начинается новое предложение. Как он с таким почерком ухитрился дойти до завхоза – кажется, келарь означает именно это, – убей, не пойму!
Уже на середине первого листа мое терпение лопнуло окончательно, и я велел ему самому зачитывать текст.
Кстати, читал он так же, как и писал – то есть невнятно, путаясь и запинаясь, будто не его рука выводила эти загогулины.
До конца слушать не стал – очень уж красочными оказались подробности.
Нет, для Дмитрия самое то: угроза оглашения такого позора – это что-то с чем-то. Думается, будущий государь пойдет на очень многое, чтобы его избежать, но слушать про «розовое мяконькое тельце» и прочее было отвратно, так что я прервал его на середине.
– Убедился уже, что раскаиваешься, – хмуро пояснил я и махнул рукой, чтоб проваливал.
– В монастырь? – боязливо уточнил он.
– А куда же еще? – удивился я. – Конечно, туда.
Была у меня мыслишка, чтоб заставить его переписать свое раскаяние еще пару раз набело – сохранить один экземпляр не помешало бы. Но, чуть подумав, я решил отказаться. Одно дело припугнуть Дмитрия оглаской позора, а другое – и вправду предать эту дрянь публичному оглашению.
Все равно я на это никогда не пойду, так что зачем.
И вообще, для меня куда легче и проще взять в руки арбалет, засапожник или саблю – это гораздо честнее.
Дмитрий, конечно, поступил по-свински с Годуновыми и свое обещание, данное мне, нарушил, а с волками жить – по-волчьи выть, но ведь с волками, а не со свиньями. Выть я смогу, а хрюкать все равно не стану, поэтому пусть Никодим отправляется обратно.
– Теперь сиди и жди, что там царь-батюшка надумает, – мрачно добавил я. – Коль выйдет у меня унять его гнев, может и простить.
– А выйдет? – тоскливо осведомился он.
– Боюсь, навряд ли, – сокрушенно заметил я. – Уж очень он горяч да неистов. Потом-то, когда отведет на тебе душеньку да потерзает всласть, непременно покается и, ежели ты к тому времени жив будешь, может и простить.
– Ежели жив? – всхлипнул Никодим.
– Ну да, – подтвердил я. – А если нет, может, и свечку за упокой твоей грешной души поставит. Ты отца Кирилла с отцом Мефодием помнишь?
