Владимир Коваленко - Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки
– Я виноват. Я задумался… Врезался в куст. Он колючий и зеленый, и я решил, что он отлично подойдет. Прошу прощения…
Покраснел.
– Не прощу, пока не скажете, для кого вы плели это шипастое украшение. Интересно.
– Если я скажу, что я хотел немного наказать свои руки, вы мне поверите?
– Не знаю. За что вы с ними так?
– За шкодливость и непоседливость. Вы заметили, я их стараюсь сцепить, или за спину сунуть, или и то, и другое?
– Да. Но я видела и то, как вы ими размахиваете в споре. Не прячьте их. У вас поющие руки, мистер Алексеев. Они скажут больше, чем слова… по крайней мере, дамам. И это все? Наказание собственных конечностей за болтливость?
Руки коммандера вырвались на свободу и, разумеется, выдали с головой…
– Значит, не все. Говорите.
– Что ж… Дело не только в руках – но и во всем моем характере. Эти самые шкодливость, непоседливость… Они мешают стать хорошим капитаном, а «Александр Невский» достоин наилучшего. Вот я и собирался как следует попрощаться с собой прежним. Даже венок на воду пустить. Чтоб дороги назад не было.
– А вы не можете стать хорошим капитаном, оставив при себе эти свойства? Или хотя бы сохранив их для берега?
– А если они вырвутся в походе? В прошлом бою… – он задохнулся и недоговорил. «Я чуть не погубил корабль и команду. Без толку. И не имею права рисковать повторением такого», – этого он не сказал. – В прошлом бою мои выходки принесли лишь вред.
– Ошибка! – Берта подняла указательный палец кверху. – Одна из ваших выходок, та, что с благодарностью… оправдалась. Очень. Брат говорит, блокадные по каждому бревну стреляют, и пары держат выше экономических… что бы это ни значило, это плохо для янки и хорошо для нас. Потому что брат этим доволен. Ой, и вы улыбаетесь, как кот на рыбку! Вот так лучше. Так что не отказывайтесь от характера, которым вас наградил Всевышний. Помните, что сказано про зарывание таланта в землю? Найдите способ приспособить дар к морской службе, а не топите… да, как котенка. А то вы напоминаете артиллериста, который отказывается от нарезной пушки оттого, что не умеет с ней обращаться.
Алексеев улыбнулся.
– Не ждал от вас… про котят. Мне почему-то казалось, что у вас в доме даже домашние любимцы – стальные и дульнозарядные.
– А кошки как раз дульнозарядные… Ртом едят. И очень часто – серенькие. И вообще – мама немка, я тоже немка наполовину… Марте и Берте можно быть сентиментальными! А деловая хватка у меня от отца. Испанская практичность. Вот, кстати, о практичности: давайте сюда венок. Да, вам он больше не нужен, я запрещаю вам топить котят, слышите? Зато мне он очень пригодится. Зачем? Не скажу! Мучайтесь неизвестностью, сударь…
Увы, разговор скоро пришлось окончить: у него остались дела на корабле, у нее – на заводе. Мальчишка… Вот только он ей нравится. Именно таким – нахальным, непредсказуемым и чуточку застенчивым. А значит, пусть таким и остается! А недоплетенный венок… куда бы его деть? Руки колет даже сквозь перчатки!
Вечернее дыхание моря – в сторону берега. Элементарная физика: воздух над сушей за день прогревается сильней, чем над океаном, – вот и уходит наверх, а ему на смену торопится морской, холодный. Потому парусники, что еще решаются на прорыв блокады, появляются в гавани после заката и уходят – в рассвет. Это маленькие плоскодонные кораблики, обычно шхуны, совершенно невзрачные, зато Юг может их строить десятками – леса довольно, дерево вниз по реке плывет само. Их было бы больше – но на верфях не хватает рабочих рук. Большая часть суденышек сумеет сделать до конфискации хотя бы один рейс – и окупить не только свою постройку, но и работу над теми шхунами, которым не повезет сразу.
Потери в экипажах? Только те, что первым рейсом не добираются до испанской Кубы, датских Виргинских островов, голландской Гвианы. Там парусник немедля меняет флаг, а моряки и капитаны превращаются – вот какие чудеса творит круглая печать! – в испанцев, датчан и голландцев. В плен брать нельзя. А корабль… В Чарлстоне ждет новый!
Даже клотики мачт этих трудяг ниже, чем трубы самых маленьких броненосцев, а уж за казематом «Александра Невского» их может спрятаться сразу несколько.
Однако в то утро рассвет окрасил нежным пурпуром паруса совсем иного корабля. На батареях дар речи потеряли, когда увидели, как среди тихого плеска волн и шепота утреннего бриза, оставив за спиной отставшую погоню, мимо могучих фортов идет красавец, рядом с которым давешние русские фрегаты – неуклюжие карлики.
Большой клипер. Один из первых последних, как это ни странно звучит. Парусник, который – пока – экономически эффективнее пароходов. Выжиматель ветра, винджаммер. Не быстроходная скорлупка, бегающая за чаем, – большой, солидный корабль, приспособленный к доставке внушительных количеств груза. Эти корабли успеют стать стальными гигантами, втрое больше «Невского», их парусами будут управлять вспомогательные машины, их экипаж снизится до нескольких человек… Они будут пенить воды еще десятилетия, заняв нишу перевозок на дальние расстояния – такие, что пароходам не хватит угля в ямах. Высшая точка развития, непреходящая слава. Прощание парусов с морем.
А паруса подняты все – от нижних, прозванных по именам мачт, до «небесных», царапающих небо. По реям стоит команда – сотня умелых людей. Пока у них нет машин-осликов, и работать с парусами приходится руками… А главное сейчас – то, что над кормой винджаммера вьется алое полотнище с косым крестом – военно-морской флаг Юга! Никогда у Конфедерации не было таких красавцев. Но вот откуда-то взялся!
Впрочем, чем выше поднимается солнце, тем скорей флаг над парусником теряет цвета – пока окончательно не превращается в русский Андреевский. На берег начинает сходить команда, и город наводняет гортанная голландская речь. Городской призовой суд коротко разбирает дело: винджаммер под флагом Королевства Нидерландов досмотрен русским клипером «Алмаз». Порт назначения: Саутгемптон, вражеский. Груз: чилийская селитра – сырье для производства пороха и удобрений, военный. Вердикт: задержание правомочно, груз подлежит конфискации. Корабль также может быть взят как приз, но, учитывая сотрудничество экипажа, будет отпущен за небольшой выкуп. И, разумеется, не пустым. Вражеский транспорт превратился в прорыватель блокады. Если повезет, он окупит неудачный рейс, доставив в Роттердам груз отборного хлопка. А нет, решение будет принимать иной призовой суд – северный, британский или французский. Между тем несколько тысяч тонн селитры превратятся сперва в азотную кислоту, потом в гремучую хлопчатку, которая станет начинкой для мин и снарядов.
Русский призовой экипаж будет веселиться, спуская призовые деньги, и ненадолго задержит выход фрегата в море. Мичман Алексеев опять придумал штуку, а добрый юмор стоит некоторой подготовки, не так ли? Пусть его натура покажет, на что способна. Еще раз. Решающий. Потому – в лучшей ресторации снят отдельный кабинет, и в нем засели два необычных мичмана – командир большого корабля с печатью сплетен на высоком челе и оставшийся безлошадным начальник призовой партии.
Николай Римский-Корсаков – герой. Куда там блокадопрорывателям… То же самое – бесплатно! Целый клипер, набитый селитрой… Даже слава далекого адмирала Семмса и легендарной «Алабамы» чуть потускнела. Слухи и газетные статьи не пощупаешь. К тому же Семмс не пишет музыки!
Правда, все, что наигрывают оркестры Юга, – написано до похода. Мальчишке пришлось вести парусник вокруг мыса Горн и уворачиваться от вражеских крейсеров, да еще посматривать за иноязыкой командой – вдруг чего удумают. Тут не до муз, ему хочется одного – отоспаться. Конечно, после того, как угостит застрявшего в порту товарища. Время будет: когда еще русский корабль завернет в Чарлстон…
Правда, есть более веселый вариант, чем торчать в симпатичном городе и переносить впечатления от похода на разлинованные, со скрипичным и басовым ключами листы.
– Евгений Иванович… – Три месяца назад Алексеев был Женькой, но теперь он командир фрегата, к которому обращается с просьбой младший – не по званию, по выслуге. Ровно на две недели. – У тебя вакансия на «Невском» найдется? Хотя бы в призовой экипаж?
Алексеев молчит, перебирает пальцами. Наконец роняет:
– Нет. Ты, друг мой, кадровый, корпусной. Офицерская кость. Должен стать старшим, иначе неуместно, – а старший помощник у меня именно такой, какой и должен быть. Если начистоту… Понимаешь, я сейчас прыгаю выше головы. Штатно-регулярно. Рано мне водить «Невский». А иначе никак. Честь корпуса, черт бы ее побрал. И мне нужен нынешний старший – правильный солидный человек, пусть и понюхавший не соленых брызг, а угольной пыли да горелого масла.
