Владимир Коваленко - Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки
– Почему?
– Вспоминайте физику, молодые люди. Как относится давление газа к занимаемому им объему?
Алексеев хлопнул себя по лбу. Уэрта-старший, как всегда, прав. Если вторая камора остается пустой, то самое страшное и опасное давление, возникающее в первое мгновение взрыва, упадет практически вдвое. И не нужны многотонные стяжки! Но…
– А скорость снаряда не упадет?
– Упадет, а вместе с ней и способность пробивать броню, – кивнул Уэрта, засовывая руки в рукава поданного личным слугой мундира, – но чем длинней ствол, тем меньше. То есть делать таким образом мортиру – глупо, гаубицу или колумбиаду – допустимо, а пушку – можно, если она не крепостная. Или если у тебя не хватает металла – вот как у нас…
Вот так, мягко, и нужно было говорить перед строем батальонов тяжелой артиллерии. Но Алексеева – понесло.
Сначала была просьба генерала Борегара.
– Вас, русских, любят. А наших моряков не послушают. Потому я прошу от вас услуги…
Потом – долгая беседа с Горацио ла Уэртой о том, что именно нужно сказать. И черные глаза, отчего-то не дающие отступить.
– Да. Я это вобью в их головы. Если для этого нужен бешеный русский – что ж, считайте, такой у вас есть.
Эффект можно было описать мягче – и не в присутствии целого батальона тяжелой артиллерии. Лицо генерала Талиаферро попеременно принимает все оттенки знамени Юга – краснеет, белеет, темнеет до синевы. Солдаты – не лучше.
Гарнизон фортов Вагнер и Грегг застыл в жестком строю. Перед ними – руки сомкнуты за спиной в замок, ноги шире плеч, взгляд выше голов строя – русский коммандер. Моряк и иностранец. Царский ублюдок – по слухам. Сорвиголова, родившийся слишком поздно: ему бы во времена великих флибустьеров… Ветеран, которому нет двадцати, мичман, занимающий ранговую должность.
Какую точно – не скажешь. Но корабль у него больше и грозней знаменитой «Виргинии», первым же броненосцем Юга командовал целый коммодор – за неимением адмирала.
Ветер треплет плюмаж парадной шляпы, задувает в ворот сюртука. Шинель он сбросил на руки вестовому. Вид несколько опереточный… но для Америки самое то. Пусть видят перед собой офицера европейского флота. Флота с традицией. Командира корабля…
– Джентльмены, генерал Борегар попросил меня прочитать вам нечто вроде лекции по баллистике. Не уверен, что мои слова пойдут впрок. Судя по тому, что я успел услышать, солдаты и офицеры полков конфедеративной тяжелой артиллерии в обращении с нарезными орудиями демонстрируют свойства опоссума с гранатой: они куда опасней для себя самих, чем для врага…
Слова падают злые, искренние. Тяжелые артиллеристы стоят, гоняют по лицам желваки, но ответить – даже если бы было разрешено отвечать – им нечего. Русский бьет по живому, бьет безжалостно. Это даже не плеть надсмотрщика на плантации – это британская морская девятихвостка с кусочками свинца в плетях. Каждое слово оставляет в душе кровавый шрам… но заставляет запомнить наставление. Намертво.
Как следует обращаться со сложной техникой. Как следует подходить к переданным моряками наставлениям по стрельбе. Что такое вообще огонь навесом и отчего правильнее увеличивать дальность огня увеличением возвышения ствола, чем увеличением заряда.
Они стоят, слушают. Им проще – им вся эта наука действительно пригодится, быть может, через считаные часы. А еще они знают, что другим частям тяжелой артиллерии торжественная порка еще предстоит.
Их командир слушает не пушечную мудрость. И зол, скорей, на Борегара, отдавшего воинов Юга на расправу чужаку. Впрочем, если у того, и верно, был выбор между своими флотскими и русским… Густав-Тутан намекнул – раз дело дошло до Уэрты, скоро обо всем узнает морской секретарь Мэллори и не преминет на ближайшем совещании у президента макнуть армию поглубже. Долг платежом красен: уж больно часто сухопутные вояки язвили по поводу неудач флота. И если бы только вояки! Джосайя Горгас, создатель военной промышленности Юга, охотно готов выдернуть из-под флота заводик-другой. И если морские заводы выполняют заказы армии во вторую очередь, то армейские на нужды флота не работают вообще. Но уж если Мэллори наносит контрудар… В прошлом году он отбил Сельму. Что ему понадобится в этом? Огаста?
Потому лучше подать пример офицерам и терпеливо слушать русского. Каждая колкость – насквозь! Шею бы свернуть молокососу! Но… ни одной лишней. Каждая – к месту. Каждая – не гвоздем, заклепкой на оба уха – вбивает в мозг пушкарские истины. «Из нарезного орудия нельзя стрелять абы чем: засорятся нарезы, и его разорвет». «Из нарезного орудия можно стрелять двойным зарядом и тяжелой болванкой. По вражескому броненосцу, если иначе не пробить брони. А если садить на разрыв десятки раз куда-то вдаль – не следует удивляться». И постоянным рефреном: «Лучшие пушки мира заслуживают и лучших артиллеристов!»
И если у русских такие мичманы… Какие у них тогда адмиралы? И не является ли американская междоусобица для этих людей в лучшем случае схваткой двух хунт за какой-нибудь Гондурас? Если не войной зулусов с готтентотами. Несмотря на все пушки Уэрты. Потому что пушки – это пушки. Но любое оружие – ничто без людей, которым этим оружием сражаться.
Возможно, генералу стало б чуть легче, если бы он знал, что русский каждым словом бьет – в себя. То, что вся Конфедерация называла победой во второй битве за форт Вагнер, для Евгения Алексеева стало чудовищным поражением. Бой, в котором он впервые командовал кораблем… и чуть-чуть его не потерял. «Александра Невского» от верного потопления спасла конфедеративная мина. Ну и как после этого было отказывать тому же Борегару в сущей мелочи – принять на свою голову раздражение тех, кто виноват ровно в том же, что и он сам?
Сказать им в лицо – правду, которая полностью относится и к нему, мичману Алексееву. Мальчишке, непригодному для капитанской рубки. Школяру, склонному к дурацким шуткам, увлекающемуся через меру и не способному к холодному рациональному мышлению. Фигляру, научившемуся изображать капитана… но не ставшего им.
Слова падали, прибивали к земле, разили насмерть – тех, кто должен подняться другими людьми или сдохнуть. Евгений Алексеев выносит приговор не полкам тяжелой артиллерии – себе. Совершенно не замечая, что наживает врагов, почитателей и подражателей – батальонами! Вот генерал Талиаферро сменил оскал на улыбку. Принял решение: когда русский «хлопконосец» будет удирать от янки под защиту его батарей, они немного запоздают с открытием огня. Исключительно для пользы дела, чтобы подпустить преследователей поближе. В голове складываются строки боевой инструкции…
Которую командир батареи, что окажется ярым «алексеевцем», и начнет с тренировки личного состава «для приближения к русским», перешлет через голову непосредственного начальника самому Г.-Т. Борегару. А уж тот, тонко улыбнувшись в наполеоновские усы, исправит несколько слов. После чего двое суток будет пребывать в солнечном настроении, несмотря на зимнюю слякоть. Подставлять под расстрел хороший корабль, пусть и союзнический, Конфедерация себе позволить не может. Зато показать русскому, что в армии Юга есть генералы, разбирающиеся в артиллерии получше его, – другое дело. А коммандер Алексеев, если не дурак, оценит. У него есть чутье на сообразность, на момент – но вовсе нет чувства такта! Пусть прочувствует свою манеру на собственной же шкуре. Поймет – хорошо. Окажется идиотом, которого лишь временами осеняет свыше, – плохо, но лучше знать, что на порт базируется, по его же словам, опоссум с гранатой. А примет как должное – останется смириться, что на море завелся свой Борегар. Несносный, но эффективный.
Миссис ла Уэрта сегодня спокойна. Масса Хорас больше не портит глаза. Мисс Берта последние недели все меньше сидит с бумагами… зато ходит по порту и верфи. Не место для такой красавицы – но на все один ответ: война. И что она сделала из правильной жизни? Но на верфи спешно достраивают три новых броненосца. Они заменят «Чикору» – а кто заменит ушедших на нее мужчин? Броненосцам нужны механики. Так что мисс Берта уже не столько секретарь, сколько заместитель отца. Переписка досталась ее подруге, ту пришлось выдергивать из госпиталя… и она не выглядит слишком уж удрученной! Так что отец прикрыл натруженные глаза, сын просто дремлет в кресле, отогреваясь от сырости внешнего рейда. А дочь и сестра перебирает заголовки. Ждет отцовского кивка… но иногда начинает читать и не дождавшись.
А что делает Джеймс? Верно, подпирает собой стену. Ему газеты интересны не меньше, чем массе Хорасу. Вот «Чарлстонский вестник»: желтая бумага, самый мелкий шрифт. Полей нет. Котировки хлопка… Голова массы Хораса чуть наклоняется. Как можно не читать котировки хлопка? Хлопок – это Юг. Даже если на порох его теперь идет больше, чем на корабли. И вот новость: на вокзале не узнали приехавшую из Ричмонда миссис Чеснат. Пишут – потому что она не покупает контрабандных платьев, ходит в старых. За два года самое красивое истреплется. Совершенно не извиняет клушу-билетершу и ее начальство. Леди всегда можно узнать. Лицо, руки, говор… И как не назвать безглазую дуру белой сволочью? Может, мисс Берте придется куда-нибудь ехать… и ее тоже не узнают и обхамят? Тратить на порт приличные платья ей мать не позволяет. По делам ходит в домотканине… уже считает формой. Покрасила ореховой скорлупой. От траура осталась черная повязка на рукаве. Как у мужчины! Общество проглотило.
