Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)
Фонтанка освещена горящими в больших железных жаровнях кострами, а на чугунной ограде набережной неизвестный эстетствующий благодетель развесил разноцветные фонарики. И всё это сверху украшено крупными звёздами неожиданно ясной ночи.
— Лови! — игриво шлёпаю императрицу по… хм… будем считать, что безадресно шлёпаю, и бросаюсь прочь. — Догоняй!
Дети с визгом возглавляют погоню, но Мария Фёдоровна на провокацию не поддаётся — чуть поддерживая рукой длинный подол, она катится неторопливо, как и подобает царственной особе. Это я, в бекеше с мерлушковой выпушкой и сбитой набекрень мохнатой папахе, больше похож не на императора, а на сбежавшего от строгого присмотра семинариста. В неверном свете возраст точно не разглядеть, а росточком не вышел, чего уж скрывать.
А где мои загонщики, отстали? Ну, правильно, куда им угнаться за опытным конькобежцем. Но вместо них откуда-то слева выныривают две подозрительных личности. Ой, зарвался ты, твоё бестолковое величество, покушение не впрок пошло? Сейчас сунут нож под рёбра…
— Сударь, не желаете ли выпить с приличными людьми? — личности пьяны до изумления, и покушаются лишь на мою трезвость.
— Водку?
— Как можно? — удивляется первый, удерживающий себя на коньках с помощью роскошной трости с набалдашником из слоновой кости. — На честные капиталы водку пить зазорно, а воровать совесть не позволяет.
Второй если и потрезвее, то самую малость. Он заговорщицки подмигивает:
— Мы с братом на заводике нефть перегоняем для нужд военного ведомства, а уж сообразить сделать из дешёвого лафиту что-то более-менее приличное… Вам, сударь, это любой аптекарский ученик изготовит, а уж нам, образованным промышленникам, сам Бог велел.
— Не поминайте всуе.
— Да, вы правы, — согласился первый и достал из кармана запростецкого овчинного тулупчика бутылку. — Позвольте представиться — Модест Иванович Кручинин. А это мой брат — Амнеподист Петрович Вершинин.
— А-а-а…
— Мы двоюродные, — успокоил нефтезаводчик. — С кем имеем честь?
— Романов, — в свою очередь пришлось представиться мне. — Павел Петрович. Я, так сказать, по государственной части…
— Вот как? — восхитился Модест Иванович. — И государя-императора тоже так зовут.
За спиной захрустел лёд под коньками — кто-то на большой скорости остановился с разворотом, обдав нас веером брызнувшей снежной пыли, и очень знакомый голос произнёс:
— Боюсь вас огорчить, господа, но это и есть Его Императорское Величество.
Странная тишина, нарушенная стуком выпавшего из рук штофа. Я повернулся к подъехавшему так неожиданно Бенкендорфу:
— Александр Христофорович, вам не стыдно перед людьми за испорченный праздник?
Этого не спутаешь ни с кем — небрежно наброшенная на плечи шинель не скрывает ни мундира с орденами, ни пистолетов в поясных кобурах.
— Я им сочувствую, государь. Прикажете арестовать для полноты картины?
— Зачем? — смерил разом протрезвевших братьев оценивающим взглядом. — Лучше пригласите их ко мне для беседы. Ну, скажем так, послезавтра. Господ образованных промышленников устроит такая дата?
— Не нужно приглашать, Ваше Императорское Величество, мы сами придём, — за обоих ответил Амнеподист Петрович. По всему видно, что от падения на колени его удерживают лишь опасения более не подняться. — Прямо с утра и придём!
— К обеду, — надо поправить, а то и в самом деле припрутся ни свет ни заря. — И доложитесь у дежурного офицера. А теперь не смею больше задерживать, господа!
— Придут? — с сомнением спросил Александр Христофорович, глядя в спину удаляющимся нефтепромышленникам.
— Думаю, явятся обязательно. Знаете, мне они показались вполне приличными и честными людьми.
— Каспийские промыслы? — догадался Бенкендорф.
— Именно. Сейчас, когда наши южные границы несколько… хм… отодвинулись, настала самая пора вплотную заняться разработками. Промышленность растёт, и крайне нерегулярные поставки нефти не обеспечивают… не обеспечивают… вообще ничего не обеспечивают!
Бум! Что-то стремительное, мягкое и мелкое ткнулось в поясницу. Ещё один удар, и в то же самое место. Они тормозить когда-нибудь научатся?
— Там Кутузов! — сообщил запыхавшийся Николай.
— Михайло Илларионович! — подтвердил Михаил.
Сержант Нечихаев, умеющий останавливаться самостоятельно, опять поправил обоих:
— Его Высокопревосходительство фельдмаршал Голенищев-Кутузов испрашивают незамедлительной аудиенции.
— Он разве не в Париже?
— Никак нет, Ваше Императорское Величество, сидит в возке на набережной.
Принесла нелёгкая… Что за срочные дела образовались, требующие покинуть Францию и явиться в Санкт-Петербург? Война с Бонапартом? Да пошёл он к чёрту! Пусть втроём идут — сам Наполеон, Мишка Варзин и Михаил Илларионович. Последние двумя разумами, но в одном лице, но всё равно — к чертям собачьим! В Рождественскую ночь хочется почувствовать себя человеком, а не императором!
Фельдмаршал прорвался ко мне ближе к вечеру, на традиционном балу, даваемом скорее из обязанности, чем для собственного удовольствия. Я скрывался в курительной комнате от назойливых поклонниц, требовавших исполнения новых песен или стихов, вот там Мишка и подловил, начав с упрёков. Точно Варзин, потому что Михаил Илларионович Кутузов не обращается к царю на «ты» и по имени.
— Паша, имей совесть, а? Тут ночей не спишь, делая по сотне с лишним вёрст в сутки, а он принимать не желает и рожу воротит. Это друг называется? Не ожидал, честное слово.
— А на каторгу не хочешь за оскорбление величества?
— Нет, не хочу.
— Тогда в морду. Ты бы ещё в спальню ко мне припёрся. Дружба дружбой, но столь далеко она не простирается.
Михаил Илларионович улыбнулся каким-то своим мыслям, но далее продолжил предельно серьёзно:
— Наполеон собирается в Россию.
— Он очумел? Кто же кроме нас с тобой зимой воюет? Какими силами?
— В одиночку.
— Не понял…
— В гости напрашивается, по душам поговорить хочет.
— А ты?
— А что я? В Москву пригласил.
— В Москву? Шутник… жестокий шутник, однако. Жаль этой шутки оценить некому.
— Но ты-то оценил?
— Ладно, пусть приезжает. Надеюсь, ключи от города на подушечке не обещал?
Глава 12
Денис Давыдов угрюмо смотрел на утонувшие в сугробах верстовые столбы и бережно баюкал висевшую на перевязи руку — порубленная кривым персидским шамширом, она до сих пор не заживала и постоянно напоминала о себе ноющей болью. Как бы антонов огонь не случился!
— Тревожно мне что-то, Александр Фёдорович.
— А что так?
— Боязно государю на глаза появиться.
Беляков хмыкнул, погладил свежий шрам, пересекающий левую щеку и прячущийся в бороде, но ничего не ответил. И самого терзают подобные мысли — послали делать дело, а они на полпути его бросили, ввязавшись чёрт знает во что. Захотелось непременно поймать и примерно наказать сбежавшего обидчика, вот и кинулись в погоню, наплевав на всё. Месть сладка, а праведная — сладка вдвойне. Но затягивает не хуже зелена вина, заканчиваясь жутким похмельем под названием совесть.
Но кто же знал, что всё так закрутится? Эх, не будем кривить душой — знал. Ясно стало ровно в тот момент, когда изъятые для пополнения экипажа канонерки офицеры астраханского гарнизона явились на пароход в сопровождении солдат. Понятно, что их благородиям без денщиков обходиться тяжко, но зачем по пяти человек на каждого? Тем более если сами временно определены в рядовые…
Впрочем, откровенное желание и тех и других поправить финансовое положение набегом, понятно и простительно. До провинциальных городов запущенная государем военная реформа толком не дошла и денежное довольствие оставляло желать лучшего, а тут возможность порадеть за Отечество и общество одновременно…
Полковник Суровицкий, провожая добровольцев, несколько раз напоминал:
— Господа, прошу обратить внимание на добротное сукно для мундиров и на кожи, а также железо и свинец, буде таковые попадутся под руку. Да вы сами знаете наши нужды! Но, на всякий случай, возьмите список…
— Всё в счёт общей доли в добыче, — присутствовавший при том разговоре Беляков поспешил расставить точки над i. — Любая вещь стоимостью выше рубля поступает в походную казну и подлежит разделу только после окончания экспедиции.
— Разумно, Александр Фёдорович, — согласился Суровицкий.
— Да, — кивнул министр. — И чтоб никаких баб-с! Найду — утоплю лично! Обоих!
— А если по обоюдному согласию? Помните государево стихотворение?
— Которое?
Полковник взглядом показал на книгу, лежащую на краю стола, и с чувством продекламировал:
Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?
Я спросил сегодня у менялы
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое «поцелуй»?
— Его Императорское Величество может разговаривать с менялами о чём угодно, хоть о влиянии соловьиного пения на надои в Херсонской губернии, нам сие непозволительно.
