Егор Чекрыгин - Злыднев Мир.
Но как оказалось, что если даже забыть, что немногие оставшиеся работать на земле крестьяне тоже люди, и грабить их хуже чем Врагов, – все равно на всех не хватит.
Не хватит ни хлеба, ни вина, ни одежды, ни корма для коней…., вот только что баб еще было вдоволь. Поскольку бабы и составляли большинство работающего населения.
Но хоть эти бабы и истосковались без мужиков, – прокормить всех желающих они не могли. Да и не собирались. Потому их никто и не просил, – все брали сами. И еду, и одежду и баб.
Те местности, которым не повезло оказаться на пути возвращающихся победителей, почти мгновенно превратились в пустыню. Еще более страшную и унылую чем те, что оставались после нашествия Врага.
Мы, наш отряд, шел в первых рядах этой возвращающейся домой волны. Но и нам довелось насмотреться такого…. Нет ничего хуже зверства безнадежно разочарованных в жизни людей. Так что наши радужные надежды скоро сменились страхом и неуверенностью. И мир, который еще недавно был нашей заветной мечтой, начал нас пугать.
Но во всем этом неведомом и пугающем мире, пока еще был один незыблемый и надежный авторитет, – Полтинник. Полтинник, который все знал, и всегда поступал правильно. Но теперь и у него съехала крыша, и он решил нас бросить.
Внезапно мои горькие думы, прервал сам предмет раздумий. Он встал, пробормотал что-то про дрова…, и в этот момент, из ближайших кустов вылетела огромная молния и вонзилась ему в лоб.
…. Поначалу мы все впали в какую-то прострацию. Поверить в это было невозможно. Как? Почему? Здесь, посреди леса, вдали от всякой войны и даже нормального человеческого жилья?
Потом у Одноухого, как самого опытного из нас, сработал рефлекс и он, мгновенно выпрыгнув из освещенной костром зоны, укатился куда-то в траву. Мгновение спустя и мы последовали за ним.
Несмотря на трагизм и дикость ситуации, Одноухий действовал хладнокровно и без излишней спешки. Прикрывшись щитом, он быстро, но осторожно двинулся сторону вражеской позиции. Мы, отрабатывая привычную «противомагическую» такику, столь же привычно заняли позицию «уступом», прикрывая его спину При таком построении нас было почти невозможно накрыть одним залпом, неважно чего, стрел, молний или еще какой магической, или человеческой гадости. Так у нас оставался шанс, что хоть один из нас, сможет добраться до врага и отомстит ему за Полтинника и за тех, кто погиб, расчищая путь к врагу.
Да, мы были полны решимости умереть ради него. Даже ради мести за него. Но добравшись до вражеской засады, никого не нашли.
Искать врага в темном лесу было бессмысленно, даже если бы это был человек, а искать в ночном лесу мага…. Даже наши отуманенные ненавистью и болью потери мозги, понимали насколько это бессмысленно.
Вернулись глянуть как там Полтинник? – Он больше напоминал обгорелую головешку, чем живое существо. Кожа на лице была спекшейся и абсолютно черной, а остатки волос на голове и подбородке еще дымились, распространяя тошнотворный запах.
Сдерживая тошноту, я приложил ухо к его груди и с удивлением услышал, как сердце Полтинника стучит слабым, но ровным звуком.
– Он жив!!!! – радостно воскликнул я, – Сердце еще бьется.
– Да уж, и впрямь еще жив. – Без особой радости, подтвердил Одноухий.
– Так бывает когда молнией харахнет. – Прибавил Большая Шишка, – Это навроде как если курице башку отвернуть, а она еще бегает….
– Курица, – это да. – Согласился Одноухий. – Я в детстве такое сколько раз видел. А что с Полтинником делать будем?
– А че, мы сделать то можем, – только могилу выкопать. Я думаю, как раз вон под теми березками самое подходящее местечко для могилки будет.
– Да, там местечко, вполне подходящее. Ручеек опять же рядом. Журчит. И землица мяконькая. – Слышь Куренок. Давай бери Полтинников щит. Мы будем мечами землю рыхлить, а ты выгребай.
– Не буду!
– Чего не будешь?
– Не буду я ему могилу копать! – голос мой сорвался на пронзительный визг.
– Чего ж ты такой гад Куренок. – С грустной усмешкой сказал Большая Шишка. – Полтинник, – он же о тебе заботился, уму-разуму наставлял, человеком сделал, а ты…., могилу ему брезгаешь выкопать.
– Да как вы можете……?!?! Ему … могилу… Вы же его друзья. – Стоявший в горле комок, не пускал слова наружу и они протискиваясь мимо него, становились какими-то скомканными и жалкими.
– А кто же еще могилу копать будет? Друзья друзьям могилы и копают, – навроде последнего подарка. Не враги же могилы копать будут, да и сама она не выкопается. Так что хватит дурить, – бери щит.
– Нет, – сумел я выдавить из себя очередную серию скомканных слов. – Полтинник еще жив. Хоронить его живым, я не позволю. Его лечить надо!
– Эх, – с какой-то непривычной для него мягкостью в голосе, тихо произнес Одноухий. – Этого-то я и боялся. – Только зря ты это…. Убиваешься так. Живьем Полтинника никто закапывать не будет. Дождемся пока помрет, тогда и похороним, как положено.
– Его надо лечит! – безнадежно и тупо повторил я.
– А ты…, лечить-то умеешь Куренок? Может ты Куренок, Великий маг? Так чего же ты раньше об этом молчал? Неужто стеснялся? – несмотря на произносимые насмешки, голос Большого Шишки, был так же полон горечи и тоски, как и мой. Ему было так же плохо, как и мне. Я чувствовал, что с гибелью Полтинника и в его душе образовалась страшная дыра.
Я не знал, что им ответить. Я не умел лечить и не понимал что делать. Я знал только что второй потери всех, кто был мне близок и дорог, – я не переживу.
…После той ночи, когда Враг пришел в наш замок…..
…Да, – я выжил. Или вернее выжило мое тело. А мой дух, – он умер. Он оживал только иногда, для того чтобы проклинать это мое тело за то что оно жило. Впрочем, жизнью это тоже можно было назвать весьма условно. Я не чувствовал голода, холода и боли. Мне было настолько все равно, что если бы меня не подобрали какие-то люди, я не протянул бы и недели.
Потом меня загребли в армию. И Знак, в какой-то мере дал мне необходимые для жизни устремления и желания. А когда Вербовщик походя бросил фразу о том, что в армии я смогу отомстить… Месть, – стала целью моей жизни.
И я жил, – ради мести. Пока Полтинник не дал мне новую цель, – жить ради отряда. Стать частью этого сильного и сплоченного организма. Быть частью чего-то большого, сильного и грозного. …Как мне нравились строевые занятия. Когда двигаясь в тесном строю, чувствуешь локти и плечи своих товарищей. И в какой-то миг, – перестаешь быть собой, забываешь про свои страхи, боль и тоску, и становишься…, чем-то большим, чем ты сам. Чем-то, с чем любой Враг должен будет считаться. …Отряд стал моей новой семьей. А Полтинник, – главой этой семьи. И этим было сказано все.
Спазм в моем горле распространился на грудь, живот и начал спускаться дальше к ногам. Сквозь эту странную боль, я услышал очередные обращенные ко мне слова Одноухого.
– ….Так что ты Куренок, брось дурить и бери-ка щит. Будем копать могилу, хорошую могилу, глубокую на пригожем местечке. Такую, чтоб ежели кто мимо пройдет и увидит, – позавидовал бы что не сам тут лежит. Наш Полтинник именно такую и заслуживает. А пока выкопаем, он глядишь и помереть успеет. А блажь свою насчет лечения брось. От таких ударов никто еще не выживал. Шансов на это еще меньше, чем на самокопающююся могилу.
Спазм, охватил мое тело полностью, и внезапно пропал, словно бы задавив сам себя. На смену ему, внезапно пришла поразительная легкость и странное ощущение силы и власти…, надо всем.
– Нет, – внезапно произнес чей-то незнакомый голос. – Вы не будете его хоронить. Полтинник жив, и до тех пор, пока в его груди бьется сердце, я запрещаю даже упоминать о смерти и могилах. – Этот незнакомый мне голос, выходил из моего рта. Но я слышал его впервые. Потому что никогда раньше, мне не доводилось говорить с такими властными интонациями. – Ты Одноухий сруби пару шестов, и сделай носилки. Большая Шишка, – принеси мне воды, а потом, быстренько собери имущество.
…Посмей я ляпнуть что-либо подобное еще пару часов назад, – мне бы быстренько, посредством хорошенькой оплеухи объяснили, что я не прав. И сейчас, кто-то сидящий где-то в самой глубине моей души, с удивлением смотрел как получив команду, эти двое ветеранов забегали, словно необбитые салабоны. Но я этому уже не удивился, – поскольку голосу, выходившему из моего горла, не подчиниться было невозможно.
И не только голосу. Во мне внезапно прорвалось что-то давно и настолько хорошо забытое, что я с трудом вспомнил то время, когда отдавать подобные команды, было для меня обычным делом. Моя спина распрямилась, подбородок задрался. И Большому Шишке, пришлось приседать и изгибаться, чтобы заглянуть мне в глаза снизу вверх. Впрочем, в тот момент у меня были более важные заботы, чем утверждение своего превосходства. Я опустился около Полтинника, и чистой тряпицей, смоченной в принесенной Большим Шишкой воде, осторожно стер с лица Полтинника сажу и копоть. Под ними оказалась потемневшая, но все-таки кожа, а когда я оттянул наверх лишенное ресниц веко, на меня уставился бессмысленный, но целый глаз. Я счел это добрым знаком, и наложив на поврежденную голову слой мха, обмотал все это тряпкой.
