Владислав Русанов - Гонец московский
– Что ж… – Иван Данилович поднялся. – Пускай Господь вам помогает. А мы будем молиться за вас, чтобы все удалось, чтобы все живыми вернулись, а враги удрали несолоно хлебавши. Это тебе Никита от меня. – Он надел на шею парня ремешок с кожаной, старой и потертой, ладанкой. – Больше ничем помочь не могу. А это – память от деда моего.
Глава одиннадцатая
11 ноября 1307 года от Рождества Христова
Мец, герцогство Лотарингия
Уже стемнело.
Стражники, одетые в бригантины[78] и широкополые капалины[79], скучали и уже подумывали закрывать ворота. Кому охота торчать весь день на сыром ветру, когда в лицо несет мокрый снег вперемешку с дождем? Из братства Нотр-Дам-дез-Альман доносился перезвон колоколов – доминиканцы служили вечерню.
– Сейчас бы по кружечке горячего вина… – поежился Жак, лицо которого обезображивали глубокие оспины, за что невысокий, плотный стражник и получил прозвище – Рябой.
– Будет тебе вино! – отозвался десятник. Он прихрамывал после битвы при Гелльгейме[80] и любил вспоминать, какая погода была в день избрания императором Священной Римской империи князя Рудольфа Габсбурга. – Сейчас сменимся и к пузатому Гансу… А это кто такие?
Пожилой вояка обернулся на стук копыт, прилетевший от моста, выгнувшегося как рассерженная кошка.
Из сумеречной мглы показались силуэты восьмерых всадников. Двое передних рысили на великолепных андалусийских скакунах – вороном и светло-сером. Не простые люди, догадался десятник. Наверняка рыцари, а то и повыше бери… Он зашипел на подчиненных, привычным движением одергивая бригантин. Остальные стражники подхватили прислоненные к стене гизармы, выстроились – издали это выглядело даже ровно.
Приблизившиеся всадники сдержали коней, переведя их на шаг.
Рябой тихонько присвистнул. Было от чего: к седлу каждого воина был приторочен длинный, полутораручный меч, не говоря уже о секирах и палицах, а двое из четырех вьючных коней везли копья и щиты. Точно рыцари, теперь уже не оставалось ни малейшего сомнения.
– Добро пожаловать в Мец, монсеньеры, – поклонился старший караула. – Не посоветовать ли вам добрую харчевню?
– А что? – Первый всадник слегка сдвинул капюшон, выставив на обозрение худое костистое лицо, заросшее седой щетиной. – И посоветуй!
В его пальцах, обтянутых кожаной перчаткой, что-то соблазнительно сверкнуло.
– Харчевня пузатого Ганса вам не подойдет – грязь, вонь, клопы… Осмелюсь предложить вам «Корону Лотарингии». Это по улице Шервемон, в двух кварталах от ратуши.
– Благодарю тебя, добрый малый, – знатный гость не спешил одаривать стражника. – А скажи-ка мне, как отыскать улицу Серпенуаз?
Стражник глянул исподлобья, спросил охрипшим голосом:
– А вам, монсеньер, не в капеллу ли тамплиеров надобно?
– Да упаси меня Господи от встречи с этими безбожниками! – истово перекрестился всадник. – Путь мой лежит к базилике Сен-Пьер-о-Ноннен, ибо желаю я встретиться с тамошним настоятелем, отцом Огюстеном.
– А! Это другое дело! – просиял десятник. – Слушайте внимательно, благородный господин! От этих ворот направитесь по улице Сольнер до перекрестка с улицей Фурньюр. По ней вы пойдете до Ратушной площади… К слову сказать, чтобы попасть в «Корону Лотарингии», вам по-любому туда ехать надо. Только вам нужно будет с площади отправиться не по Шервемон, а по Фарбер. Там спросите кого-нибудь. Люди у нас радушные, подскажут благородному господину. Как только доберетесь до площади Сен-Жак, так и увидите улицу Серпенуаз. Не ошибетесь. Там на углу дом…
– Спасибо, добрый малый! Разберусь! – Приезжий швырнул стражнику монету, которую тот ловко подхватил на лету и остолбенел: турский грош[81] – будет на что горло промочить, сменившись!
Всадники пришпорили коней и миновали ворота размашистой рысью.
– А мне сдается, что это таки были переодетые храмовники… – пробормотал Рябой.
– Цыц! – окрысился хромой десятник. – Сам знаю! От них несет серой, как от Вельзевула! Но разве эта монетка, – он крутанул в пальцах грош, – помешает?
– А как же…
– Само собой, дурень! Наш долг, как честных католиков, немедленно сообщить о проклятых еретиках в магистрат. Верно, ребята?
– А денежка? – опасливо протянул Жак.
– А денежку пропить! Это, между прочим, тоже наш долг, как честных католиков, – избавиться от еретического серебра! Сейчас дождемся смены, и к пузатому Гансу! А тот, кто задает дурацкие вопросы, сперва бежит в магистрат! Ясно, Рябой?
Стражник шмыгнул носом под дружный хохот товарищей.
К тому времени перестук копыт уже затерялся в узких улочках Меца.
На Ратушной площади Жерар де Вилье остановил коня.
– Брат Франсуа!
– Слушаю вас, брат!
– Эти мерзавцы на воротах, конечно же, догадались, кто мы такие. Не так-то легко спрятать настоящую выправку. Да и коней, подобных нашим, в этом захудалом городишке не видели с той поры, как резиденцию герцогов Лотарингских перенесли в Нанси. Я уверен, что они уже послали гонца в магистрат.
– Что же делать, брат Жерар?! – испуганно воскликнул молодой храмовник, но тут же схватился за меч. – Я убью их всех! Вот сейчас вернусь…
– И кому вы сделаете лучше, брат Франсуа?
– Но зло должно быть наказано!
– Оно и будет наказано. Рано или поздно. А нам не следует тратить драгоценное время, изображая карающий меч высшего правосудия.
– Но, брат…
– Я сказал – не следует! Брат Франсуа!
– Слушаю, – молодой рыцарь склонил голову, признавая главенство бывшего прецептора.
– Вы сейчас скачете с сержантами в харчевню, на которую указал нам десятник стражи! Не жалея серебра, закупаете припасы на дорогу. Далее по мосту через Мозель выбираетесь с западным воротам. Ждете меня там. Можете прибегнуть к подкупу или к угрозам, мне все равно, но, когда я появлюсь там с человеком, ради которого мы посетили Мец, ворота должны быть открытыми. Вам понятно?
– Понятно! Но во имя Господа, брат Жерар! Позвольте мне сопровождать вас! В городе может быть небезопасно!
– Нас не будут искать у Западных ворот. Все подумают, что мы хотим бежать на восток. Ступайте, братья! Fiat misericordia Tua, Domine, super nos, quemadmodum speravimus in Te. In Te, Domine, speravi: non confundar in aeternum.[82]
– Non nobis Domine, non nobis, sed nomini Tuo! – ответил брат Франсуа девизом Ордена Храма. Развернул коня и, сопровождаемый сержантами, порысил к улице Шервемон.
Де Виллье посмотрел им вслед и свернул к Фарбер.
Он без труда нашел улицу Серпенуаз, хоть и не бывал в Меце ни разу. Зато он хорошо помнил описание того дома, к которому стремился. Прочная даже на вид дверь, украшенная бронзовой оковкой. Оскаленная голова горгульи с продетым сквозь ноздри кольцом. Каменная кладка навевала мысли о крепостной стене – похоже, этот дом не так-то просто было разрушить даже тараном. А узкое окошко-бойница, расположенное прямо над дверью, позволяло обстреливать нападающих или сбрасывать им на головы камни.
Брат Жерар спешился. Постучал кольцом.
Долгое время никто не отзывался, а потом дребезжащий, резкий, как скрип несмазанного колеса, голос спросил из-за двери:
– Кто?
Храмовник приблизил губы к щели между дверной створкой и стеной. Проговорил негромко:
– Жерар де Виллье. Прецептор Франции.
За дверью захохотали:
– Ложь! Грязная ложь! Орден уничтожен!
– Да. Орден уничтожен. Но я, Жерар де Виллье, чудом спасся.
– Ложь!
– Мэтр Грамбло, именем Господа прошу открыть мне дверь!
– Убирайся, проклятый Иуда! Не то я сброшу на тебя гадюку! Яд кушитской гадюки убивает за несколько мгновений. Ты умрешь в страшных муках!
– Вы совершаете ошибку, мэтр Грамбло! Это я – Жерар де Виллье! Тот, кто передал вам списки с трудов Абу Бакра и Авиценны! Я читал ваши труды по трансмутации металлов и признаю, что вы, мэтр Грамбло, во многом превосходите великого Луллия!
За дверью послышался смешок, а после озадаченное покашливание.
– Я уже не говорю о «Каббале» и «Аль-Азифе»[83]… – вкрадчиво добавил храмовник. – Согласитесь, что человек, держащий у себя дома такие книги, может вызвать жгучий интерес у святой инквизиции…
– Если вы тот самый Жерар де Виллье, – произнес скрипучий голос, – то, несомненно, скажете мне, что значит: «Волк пожирает короля»?
Бывший прецептор усмехнулся:
– Ну, это же совсем просто, мэтр Грамбло! Сия аллегория означает алхимическую формулу: «Ртуть растворяет золото».
Скрипнули засовы. Дверь медленно приотворилась, в образовавшуюся щель глянуло острие арбалетного болта.
– Как же вам не стыдно, мэтр Грамбло! – покачал головой де Виллье. – Разве вы не знакомы с папской буллой, запрещающей использование арбалетов, как оружия негуманного и противного христианскому милосердию?
– Зато он пробивает насквозь любой нагрудник и кольчугу двойного плетения, – отозвался хозяин дома. – Вы один?
