Четверги мистера Дройда - Борисов Николай Андреевич
Дежурный, привыкший ко всему и видевший всякие виды, не торопясь отыскивал ключ от камеры.
— Скорее… скорее! — торопил Крок.
— Сейчас, мистер Корнелиус, но, право, не стоит так волноваться из-за какого-то пациента.
«Вот поистине разумные слова», — подумал лаборант Грессер.
Дверь открылась. Все вскочили в камеру и, не видя перед собой никого, сейчас же попятились к дверям, боясь, что заключенный, прижавшись к стене у двери, бросится на них сзади. Обернулись, но и сзади никого не было.
— Здесь нет никого, мистер Крок, — недовольным тоном произнес караульный начальник.
— Но он только что был здесь.
Дежурный пожал плечами и вышел из камеры. За ним в полной растерянности вышел новый Корнелиус Крок.
«Так, — подумал лаборант Грессер, тревожно вглядываясь в Крока, — я знаю, где искать заключенного № 725. Конечно, это так. Но куда же он девал Корнелиуса?.. Надо сообщить Арчибальду Клуксу, забрать Герти и уноситъ ноги отсюда. Ну их к черту и с диссертацией, и с жалованьем, и с профессурой. Тут и сам в какую-нибудь камеру попадешь!»
Глава VI
ОТКРЫТИЕ СТЕКЛЯННОГО ДОМА
Несмотря на все принятые Комитетом человеческого спасения меры, чтобы ни одна заметка не проникла в прессу, ни один громкоговоритель не оповестил население о происшествии в Карантине, оно все-таки скоро стало достоянием всего города.
Из уст в уста передавались ошеломляющие известия.
— Большевики сбежали из Карантина. Чуть не задушили Крока.
— А что с ним? Жив?
— Жив, но сошел с ума.
— Отряд большевиков ворвался в Карантин, освободил всех заключенных. Крока увели с собой.
— И вовсе не увели, а подменили.
— И чего правительство смотрит!
— Все ото бабьи сплетни, просто Корнелиус Крок болен.
— Заболеешь, когда его чуть не убили.
— А где же большевики?
— Скрылись. Где-то здесь бродят.
На улицах собирались кучки людей и перешептывались, но расходились при виде полисмена или кого-нибудь с фашистским значком.
Было созвано экстренное заседание президиума Комитета человеческого спасения для выработки мер успокоения населения.
Решили произвести первый торжественный выпуск женщин для стеклянных домов, которые с недавнего времени были объявлены государственной монополией и находились в ведении особого ведомства — Комитета по насаждению нравственности среди населения.
Немедленно была разработана программа выпуска, и вечером всюду горели объявления:
«Государственный Центральный Стеклянный дом.
Новый выпуск — 25 — новый выпуск девушек.
Последние новинки в искусстве любви. Балет. Аукцион любви.
На открытие вход по пригласительным билетам».
Это вызвало сенсацию. Около Стеклянного дома толпились вечерами сотни любопытных, разглядывая через прозрачные стены комнаты, в которых шла суета, уборка и декорирование.
Шум толпы заглушали громкоговорители.
Время от времени передняя стена Стеклянного дома сразу потухала, и через мгновение освещалась какая-нибудь комната, в которой несколько женщин, одеваясь и раздеваясь, демонстрировали последний крик моды дамского белья и туалетов.
По бокам освещенной комнаты загорались рекламы, приглашающие приобрести все показываемые образцы.
Толпа громким гулом приветствовала появление каждой новой группы обнаженных женщин, громогласно обмениваясь мнениями о достоинствах телосложения живой рекламы.
Наконец настал день выпуска.
В двенадцать часов ночи Центральный Стеклянный дом сверкал в темноте улицы, как громадный аквариум, в котором вместо рыб плавали люди. Отовсюду к нему подлетали автомобили, экипажи, и густой толпой подходили приглашенные и любопытные.
Публика волной подымалась по лестнице, стремясь во второй этаж. Всюду сверкали черные фраки, блестело белоснежное белье, розовели обнаженные спины и руки женщин. Между приглашенными шмыгали суетливые фигуры лакеев.
Против Стеклянного дома толпились тысячи любопытных, напряженно смотревших на необыкновенное зрелище.
Едва войдя в залу, Арчибальд Клукс почти в дверях встретился с Аннабель.
— Вы сегодня еще более очаровательны, чем обыкновенно, — проговорил он, целуя ее руку.
— Ах, оставьте, — с сумрачным видом отвечала она. — И вы тоже, мистер Арчибальд, пришли полюбоваться унижением человека?
— Это не люди, — полушутя-полусерьезно сказал Клукс, — это низший класс.
— Нет, это люди, — горячо возразила Аннабель. — Эти женщины — мои сестры.
— Нет, миссис, вы прямо делаетесь социалисткой, — засмеялся Клукс.
— Ну что ж, занесите и меня в ваши черные списки.
— Ваше имя записано в моем сердце.
— Вы неисправимы, — хмуро улыбнулась Аннабель.
— Есть только один способ исправить меня, — многозначительно посмотрел на нее Клукс. — Попробуйте.
Аннабель отвергалась, не отвечая. Откровенный флирт Клукса раздражал ее. Предстоящее позорное зрелище волновало ее и переполняло ее сердце горечью.
Чем она лучше этих несчастных девушек? Случайность избавила ее от предстоящей им участи. И намного ли лучше ее судьба? Она продалась одному, их будут продавать всем.
О, с каким наслаждением она швырнула бы в лицо правду всем этим пресыщенным негодяям, которые пришли сюда за острыми ощущениями, могущими расшевелить их притупившиеся чувства!
Молчание становилось тягостным.
— Пойдемте, — кивнула она Клуксу.
Он взял ее под руку.
— Вы сегодня в дурном настроении, могу я узнать причину?
— Ах, вам не понять! Вы такой же, как все!
«Женские капризы», — подумал Клукс, отводя Аннабель в первый ряд и усаживая ее рядом с Флаугольдом.
Флаугольд чуть покосился с неудовольствием на Аннабель, но по-прежнему, как всегда, процедил несколько корректно-любезных фраз. С момента возмущения Аннабель разгромом полпредства он стал присматриваться к ней и даже поручил следить за каждым ее шагом сыскному бюро.
Информация о ней не была серьезной, но сведения о ее бывшем любовнике Хозе, путавшемся среди анархистских элементов Капсостара, вызывали у него подозрения.
Он со страхом ждал известия о том, что Аннабель встретилась с Хозе, но донесения бюро не подтверждали его подозрений.
Спокойная жизнь у них кончилась, и они оба тяготились ею. Флаугольд стал проявлять черты мужа-собственника. Отсюда вытекал целый ряд неприятностей, столкновений, мелких ссор, которые мало чем отличались от обычных семейных неурядиц в каждом доме. Ревнуя ее к прошлому, он часто издевался над ее Хозе, делая ей жизнь невыносимой.
Аннабель, корректно кивнув головой, села рядом с ним. От прошлой благодарности к Флаугольду ничего не осталось. Холодные придирки к ней заставили ее жалеть о сделанном шаге, и она, сознательно идя навстречу неприятностям, мечтала о том моменте, когда расстанется с Флаугольдом.
Посмотрев на эстраду, она перевела скучающий взгляд на зрителей.
В соседнем кресле сидел Барлетт, а за его спиной Дройд с неизменным блокнотом в руке.
Зал гудел.
Публика весело разговаривала и смеялась, нетерпеливо посматривая на эстраду в ожидании торжественного акта.
Раздался удар гонга. Справа и слева на эстраду выбежали двадцать пять полуодетых женщин, выстроившихся в одну шеренгу. Потом за ними медленно вышел профессор Ульсус Ван Рогге. Его появление было встречено аплодисментами.
Черная фигура профессора резко выделялась на фоне розовых женских тел, едва прикрытых светлым газом и кружевами.
— Господа, — медленно начал профессор, — сегодняшний день является истинным празднеством, так как знаменует торжество великой идеи фашнационала и спасения человечества. Перед вами те, которые когда-то мечтали низвергнуть священные основы порядка, законности и собственности. Они дерзали восставать против законов бога и природы, которые сотворили неравенство людей. Всякий, нарушающий законы природы и общества, тем самым исключает себя из жизни и из общества. Участь этих людей была предопределена: их ждало уничтожение. Но наука указала нам способы, как из негодного для человеческого общежития материала создавать людей, способных к безропотному выполнению своих социальных функций. В нашем обществе существуют функции, считающиеся по справедливости позорными, когда они являются результатом распущенности и лени. Но эти же функции становятся полезными и почетными, когда они направлены на укрепление незыблемых начал нашего общества. На долю этих женщин выпала почетная обязанность охраны наших важнейших социальных институтов — брака, семьи и нравственности. Им предназначено быть резервуаром, поглощающим тот избыток энергии, который не вмещается в рамках брака и семьи и своим напором создает в них опасные бреши. Исходя из общественно-полезной роли этих женщин, государство считает их своими чиновниками. Да, эти женщины — чиновники и помогут государству укреплять традиции, охранять брак и тем укреплять наш социальный строй. Думаю, что выражу мысли всего собравшегося здесь почтенного общества, приветствуя наше правительство, которое этим выпуском чиновников Стеклянного дома еще раз доказало, как много оно делает для развития культуры, порядка, благоденствия населения и охраны священных основ общества.
