Елена Хаецкая - Бертран из Лангедока
Так закончилась битва за Аутафорт.
И когда очнулся эн Бертран, то обнаружил себя связанным, лежащим в пыли, в окружении торжествующих недругов. Правая рука горела, будто ее огнем жгли. И горько стало у Бертрана на душе.
Приподнявшись, увидел Бертран короля Альфонсо и графа Риго – те стояли у пролома и разглядывали убитых. Должно быть, разбирались, велики ли потери.
– Проклятье! – вскричал Бертран. – Что за вероломство!
Глава двенадцатая
Старый король Генрих
Вы только что слышали о том, что король Альфонсо Арагонский воспользовался учтивостью эн Бертрана, отплатив тому низким вероломством. Таким образом замок Аутафорт был взят штурмом после осады, длившейся пятнадцать дней.
Граф Риго, виконт Адемар Лиможский, Константин де Борн – все были этому рады.
А Бертран де Борн был сильно опечален.
Пришел костоправ виконта Адемара – перевязать Бертрану правую руку. Бертран не давался, рычал, как раненое животное, так что костоправ, вконец разобиженный таким неразумным поведением рыцаря Бертрана, обругал того последними словами и оставил в покое.
Тогда Бертран принялся стучать ногами в дверь комнаты, где его заперли, и орать что было сил, требуя духовника. Ибо чуял скорое приближение смерти и желал получить последние наставления.
Но на этот вопль никто не откликнулся.
Тогда эн Бертран раскричался пуще прежнего, настаивая, чтобы к нему допустили кого-нибудь из его друзей, ибо не желает он отойти в мир иной, ни с кем не простившись.
Однако и эта мольба осталась безответной. Тогда эн Бертран сам кое-как перевязал свою руку, помогая себе зубами, и улегся на лавку. Подсунул под голову локоть, свернулся клубком и заснул, страшно разобиженный.
* * *Не следует думать, что все друзья и соратники эн Бертрана также попали в плен и теперь ожидали решения своей участи, запертые в подвале или оружейной. Ничуть не бывало. Кое-кому удалось скрыться, в том числе Хауберту, лучнику Эмерьо, еще пятерым брабантцам, а также жонглеру Юку – тому вообще присуща была удивительная сообразительность.
А Фалькон де Марсалья остался.
* * *И вот домна Агнес вступает в Аутафорт и медленно обходит свои владения, разоренные осадой и штурмом. Эн Константин, беспокоясь за жену, пытается поддержать ее за локоть, но домна Агнес будто не замечает. Ей вовсе не требуется ничья помощь. Она просто хочет видеть Аутафорт. И она его видит.
Видит пролом в стене и осевшую башню, кровь на немощеном дворе, обваренную траву у стены и потеки на сером камне.
Внутри башни ничего не пострадало. Только кое-где остались следы пребывания наемников. На стене одной из комнат висит ржавый кольчужный рукав – предмет поклонения капитана Хауберта.
И домна Агнес морщит нос и брезгливо ежится.
Затем она заходит – по чистой случайности – в ту комнату, где, скорчившись, лежал на лавке эн Бертран.
Заслышав шум, эн Бертран начал браниться и потребовал, чтобы его оставили в покое.
– Простите, – сказала домна Агнес.
Тогда эн Бертран сел на лавке, мысленно проклиная тот плачевный вид, в каком он вынужденно предстал перед дамой.
Домна Агнес, печальная и строгая, стояла у дверей и смотрела на плененного Бертрана.
– Да благословит вас Бог, домна Агнес, – промолвил эн Бертран.
Она же воскликнула:
– Вы, должно быть, сильно страдаете! Почему никто не пришел и не перевязал, как следует, вашу рану?
– Все желают моей смерти, – охотно объяснил эн Бертран. – Вот единственная причина, почему они так поступают со мной.
– Одно лишь несчастье ваше может извинить подобные мысли, – возразила домна Агнес. – Я тотчас же распоряжусь, чтобы сюда прислали лекаря.
– Я и сам хочу умереть, – сказал эн Бертран. – Да простит меня Бог за подобные речи, домна Агнес, но это правда.
А она стояла у дверей, хрупкая и несгибаемая, и он видел, что она опечалена.
И вырвалось у нее поневоле:
– Боже мой, сколько разрушений, сколько крови! Мой прекрасный Аутафорт…
Боль сжала сердце Бертрана.
– МОЙ прекрасный Аутафорт, – повторил он.
С секунду они смотрели друг другу в глаза. Как любили они этот Аутафорт! – так сильно, что никогда не смогли бы его разделить.
– Проклятье, домна Агнес, – вымолвил наконец эн Бертран. – Почему я не женился на вас!
Домна Агнес отвечала ледяным тоном:
– Я пришлю к вам лекаря, эн Бертран. Молитесь и надейтесь. Господь милостив.
И вышла.
* * *Имелся еще один человек, который, не пожелав оставить Бертрана де Борна, настойчиво требовал, чтобы и его также вслед за Бертраном ввергли в узилище. Это был Итье, второй сын эн Бертрана.
В упоении от великой победы владетели лимузенские и перигорские почти не уделили внимания Бертранову оруженосцу. Один арагонский пращник беззлобно ударил Итье по лицу, деловито скрутил ему руки и потащил в лагерь короля Альфонсо.
Вскоре туда привели и эн Бертрана.
Завидев Итье, эн Бертран рассмеялся от радости, ибо беспокоился о сыне и теперь счастлив был узнать, что тот жив и невредим.
А перед Бертраном на зеленой траве в ожидании судилища расселись брат его Константин – торжествующий, и домна Агнес – печальная, и граф Риго – с ухмылкой от уха до уха, и Адемар Лиможский – до глубины души возмущенный поступками эн Бертрана, и Гюи Лиможский – забавляющийся, и король Арагонский Альфонсо…
Едва только завидев Альфонсо, которого эн Бертран справедливо считал предателем и главным виновником своего поражения (ибо тот коварно воспользовался его учтивостью и доверчивостью), эн Бертран заревел, как раненый медведь, опрокинул двух дюжих арагонцев и кинулся на короля с явным намерением впиться тому в горло.
Альфонсо вскочил, опрокинув кувшин с легким кислым вином. Вино залило одежду графа Риго, и тот, в свою очередь, начал изрыгать ужасные богохульства и посягать на короля Альфонсо.
Наконец несколько человек повисли на руках у эн Бертрана – пленник настолько разъярился, что позабыл о раненой правой руке. За волосы оттащили его от короля Альфонсо и силой заставили стоять на месте. Граф же Риго успокоился сам и только тихо ворчал под нос, локтем отирая мокрое место на своей одежде.
И вот стали все эти сеньоры обсуждать, как им поступить с Бертраном де Борном. Ибо – в этом сходились все, даже Гильем де Гурдон – если существуют границы приличия, то эн Бертран зашел далеко за них.
А Бертран слушал, как они, позабыв свои прежние распри, честят его, Бертрана, на чем свет стоит, и сердился.
И что только не вменяли в вину эн Бертрану! И вражду-то он разжигал между сеньорами! (Будто сеньоры – малые дети, и нужно им втолковывать, с кем водиться, а с кем не водиться!) И мятежник-то он опасный! (Будто Адемар Лиможский и сам против старого короля Генриха не бунтовал!) И войной-то на родного брата пойти осмелился! (Насчет того, каков из эн Константина родной брат – лучше молчать…) И наемников-брабантцев на свою землю привел. (Как будто эти брабантцы – не графа Риго наследство!)
И еще эн Бертран нарушил клятву не трогать Аутафорт, сеньору Оливье де ла Туру данную перед отъездом того в Святую Землю…
Этого уже эн Бертран снести не мог. Повиснув на руках арагонцев, державших его мертвой хваткой, закричал эн Бертран пронзительно:
– Я обещал ему не трогать Аутафорта, покуда он жив!
Домна Агнес побелела.
А Бертран надрывался:
– И не смейте трепать имя моего крестного отца, который был мне ближе, чем…
Тут он слишком сильно дернулся, неосмотрительно потревожив раненую руку. И оборвал эн Бертран грозные речи, а вместо того взвыл тихонечко от боли. А домна Агнес сжала губы и отвернулась.
Наконец граф Риго сказал, поднимаясь и хлопая себя по бокам:
– А что тут долго думать! Я и прежде так поступал: как подавлю мятеж, так мятежников на цепь и в Лондон, к отцу моему, старому королю Генриху.
Виконт Адемар Лиможский, которому слишком хорошо памятен был этот обычай графа Риго, от возмущения щеками затряс. А граф Риго захохотал во все горло.
* * *Выяснялись потом и разные другие вещи. Например, в лагере победителей долго и шумно шла перебранка – разбирались, по чьему недогляду наемники ушли с оружием в руках, живые и невредимые.
Очень неприятно было также и то обстоятельство, что ускользнул этот негодный жонглер Юк. Когда и как он уполз ящерицей, проскользнул гадом, уплыл скользкой рыбкой вниз по течению речки Мюро – то осталось неведомо.
А как жаль! Граф Риго как раз собирался спустить с него шкуру и таким образом отомстить сразу и поганцу жонглеру, и его господину и покровителю Бертрану де Борну.
Спустя несколько дней еще больше пожалел граф Риго о том, что Юк избежал его карающей длани. По окрестным тавернам начали распевать поносные песенки, в которых доставалось всем героям дня: и Адемару Лиможскому – за то, что жирен и ест из рук графа Риго, и сыну его Гюи – за то, что воли своей не имеет, и графу Риго – за чрезмерное жизнелюбие, и конечно уж Талейрану – за то, что ленив и беспечен. Больше всех пострадал от этих песен король Альфонсо.
