Елена Хаецкая - Дорога в Монсегюр
Обзор книги Елена Хаецкая - Дорога в Монсегюр
Елена Хаецкая
Дорога в монсегюр
При сочинении романа о гибели Симона де Монфора наименее внятным для меня персонажем оставалась сама Дама Тулуза. Ни карты, ни толкового описания города я, естественно, не имела.
В общем, в один прекрасный день я отправилась в Лангедок – в одиночку, имея только маленькую сумку через плечо, не зная французского языка. Правда, к тому времени я добыла карту города.
* * *…И из прохлады Питера ввалилась в ласковую влажную жару вечерней Тулузы. Аэропорт Бланьяк – в сорока километрах от города, я по-французски ни бум-бум, где остановка автобусов – да кто ж их, лангедокцев, разберет, куда они ее спрятали…
В туалете стянула с ног колготки, причесалась, взвалила на плечо сумку и пустилась в странствия по аэропорту.
Каменная скамья, на скамье – мужчина лет сорока. Плюхаюсь рядом, достаю карту и начинаю на своем бурном немецком объяснять, что вот, приехала, вот, хорошо бы в город как-то выбраться…
При этом я для ясности тыкала пальцем в карту Тулузы.
Мужчина ответил по-немецки, что он из Страсбурга и тоже едет в город. Его зовут Жак, он – координатор библиотек; в Тулузу приехал по работе на два дня.
«А я – писатель Лена Хаецкая, приехала в Тулузу писать роман о Монфоре».
Жак поначалу дивился на меня, а после стал стращать тем, что дешевого отеля я в центре Тулузы не найду. Мы выбрались на Страсбургском бульваре, Жак мгновенно снял номер за 175 франков и предложил мне две ночи спать с ним – совершенно бесплатно. Я отказалась, сказав, что привыкла к полной самостоятельности.
Жак объяснил портье, скучавшему в холле под пальмой, что вон та мадемуазель, которая с потерянным видом утопает в черном кожаном кресле, упираясь коленками в стеклянный журнальный столик, – она «не парль па не франсе, не англез», но хочет снять в центре Тулузы дешевый отель.
Портье цепко посмотрел на меня и что-то нацарапал на схеме Тулузы – эти схемы во множестве лежали у него на столе. Жак ухватил бумажку и потащил меня на улицу.
– Нам нужно найти отель с одной звездочкой, – объяснил он.
– Лучше вообще без звездочек, – сказала я.
Через полчаса мы, к величайшему изумлению Жака, действительно нашли отель без всяких звездочек. Он назывался «Университет» и выходил окнами на собор Сан-Сернен. Тяжелая стеклянная дверь отеля была открыта, в глубине коридора (холла не было) горела лампа под абажуром, скрипучая деревянная лесенка вела наверх. И никого – ни портье с телефонами, ни холеных приезжих дам с сумками… Побродив по совершенно пустому отелю, Жак сообразил постучать в наглухо закрытую дверь у самого входа.
За дверью закопошились и отворили. На пороге нарисовался негр и сонно посмотрел на нас.
Жак взял на себя все переговоры. Он объяснил негру всё насчет мадемуазель: она совершенно не парль па, но желает снять номер в этом прекрасном отеле. Негр поведал, что нумера стоят 105 франков, а если с душем – то 125. Можно еще телевизор притащить, это еще 35 франков дополнительно.
Обсудив условия с негром, я добавила, что у меня только доллары. С этим проблем не было: отель был готов ждать с оплатой до завтра. Мне вручили совершенно несерьезный ключ и показали идти на второй этаж.
Старая деревянная лесенка заскрежетала под ногами. Жак остался ждать меня внизу, а я побежала смотреть свою шамбр, где мне предстоит провести эти шесть дней.
Шамбр оказалась сущими «нумерами». Туалета там, естественно, не было (удобство находилось под лестницей, у самого выхода из отеля). Имелось окно, забранное решетчатыми ставнями, огромная кровать, пахнущая чьими-то чужими духами, маленький стол, коленкоровый стул и многоуважаемый шкап с зеркалом. И то, за что я платила дополнительно 20 франков в день, – душ за пластмассовой загородкой.
Я бросила сумку на пол, умыла лицо и раскрыла ставни. Внизу, на мостовой, стоял Жак и разговаривал с какой-то женщиной.
Я высунулась из своего окна и сказала: «Бонсуар!» Они подняли головы и помахали мне.
Так я поселилась в Тулузе.
* * *Теплый душистый вечер. Я выглядываю из окна своей комнаты, раскрыв ставни, и желаю доброго вечера Жаку, который ждет меня внизу, чтобы пойти вместе ужинать.
Essere in Toulouse.
Это ощущение началось именно с того мгновения, когда я раскрыла ставни в своей комнате и произнесла это «бонсуар» с таким видом, будто привыкла проделывать нечто подобное каждый день.
Женщина оказалась какой-то мимолетной знакомой Жака, сама она приехала из Аделаиды (Австралия) и к тому же превосходно говорила по-русски – может быть, из русских эмигрантов. Обменявшись несколькими замечаниями, мы с ней расстались, и больше я ее не видела. Но само ее явление было чем-то фантастическим в тот фантастический вечер.
Мы прошли мимо собора, вокруг которого цвели душно и сладостно пахнущие ночные цветы. В кафе на площади перед собором густо сидели студенты.
Жак привел меня в большой ресторан на площади Капитолия (это местная Дворцовая площадь), взял вина и рыбы с овощами. Ужин был превосходный, я подметала со своей тарелки, являя «русское чудо». Меня подогревала мысль о том, что завтра мне есть уже не придется. С такими ценами придется переходить на хлеб и воду, иначе я не доживу до отъезда.
* * *Спала я плохо – от перевозбуждения, от незнакомых звуков, от того, что одеяло сильно пахло чужими духами, от того, что кровать слишком мягкая, а подушка слишком низкая. В окно то и дело слышался щедрый звон с Святого Сатурнина.
* * *В семь утра Тулуза уже просыпается. Машины, жующие мусор, с ревом медленно ездили вокруг собора и исчезали в узеньких улицах. В кафе выносили на улицу пачки пластмассовых стульев. Из пикапов грузили ящики, доверху наваленные овощами. Студенты, собираясь стайками, рассыпались по школам и университетам (мой отель стоял в студенческом квартале).
Медленно, медленно я шла по Тулузе, впитывая кожей ее влажный душноватый пыльный воздух, втягивая ее запах – цветов, пыли, удушливого смога, готовящихся блюд и выхлопных газов. В утренней прохладе было разлито обещание полуденной жары.
Розовато-золотистый кирпич зданий, булыжная и плиточная мостовая, узкие улицы с множеством тумб и решеток для парковки велосипедов, белые решетчатые ставни на окнах, пропускающие воздух, но останавливающие – преломляющие – слишком яркий солнечный свет.
Дама Тулуза. Своенравная, прекрасная, открытая, веселая, рабочая, студенческая, приветливая – кого полюбит, того уж полюбит, а кого не полюбила – того не полюбила, и попробуй тут что пойми.
Разве Монфору можно было, увидев, не влюбиться в эту женщину, разве можно было не пожелать ее себе!
* * *ТУЛУЗСКИЕ КНИГИ. – Самые замечательные книжные магазины находились возле того места, где я жила, – на улице де Тор, отходящей от Сен-Сернена (собора св. Сатурнина), и чуть подальше, на улице Гамбетта. Я по нескольку раз в день бродила по улице де Тор – с ее высокой, запертой в тесноте, темно-серой, похожей на донжон, церковью Нотр-Дам-де-Тор; с кафе «Армагеддон», где постоянно играют в какую-то азартную игру с фишками; с постоянными студенческими стайками в любое время суток; с множеством магазинчиков, торгующих статуэтками, веерами, негритянскими феньками, сумками из грубого полотна с множеством кисточек, катанами и кинжалами, экзотическими духами и резными трубками для курения; с множеством книжных лавочек, из которых самая замечательная – «Окситания»…
Я заходила туда просто для того, чтобы оказаться среди завалов толстых и тонких книг в бумажных переплетах – все они посвящены языкам Лангедока, Окситании, Прованса, Гаскони, разным оттенкам диалектов, – словарей, книг по истории края, сводов и отчетов университета, каких-то совершенно древних (в России бы сказала – «дореволюционных») и неудобочитаемых песенников типа «Любимые песни Окситании»…
Постояв немного и привыкнув к тусклому освещению, жду. Откуда-то de profundis бесконечных книжных гор выныривает дедушка-букинист. Приблизив к моим очкам свое широкое, какое-то вечно удивленное лицо, произносит тихо, вкрадчиво, как бы обещая скорое волшебство: «B-o-n-j-o-u-r, m-lle…»
Книги безбожно дорогие. Бумажное плохонькое издание «Песни альбигойского похода» – книжка из тех, которые обычно разрезают ножом, с разлохмаченными краями, – 350 франков.
Разделы «истуар» очень обширны. Чего много, хоть жопой ешь, – так это книг о катарах. «Тайна катаров», «Обряды катаров», «Катары», «Малый словарь катаров», «Женщины катаров», «Судьба катаров», «История одной религии», «Тайна Монсегюра», «Падение Монсегюра» – и так далее, и так далее… Все эти книги, претендующие на «разгадку», преимущественно толкут воду в ступе, что вообще свойственно французской научной мысли.
Много устрашающе толстых книг по истории Тулузы, по истории Лангедока, по истории какого-нибудь маленького диоцеза.
