Александр Бушков - Ковбой
Он растает в ночном мраке, и все вернется на свои места. Голдман-младший, определенно пытавшийся ухлестывать за красавицей Лили, получит к тому полную возможность. Чуточку непорядочно бросать свои служебные обязанности начальника охраны – но ничего не поделаешь, дело важнее, в конце концов, Голдману с Мейером не грозит ни смерть, ни увечья, да и подчиненных своих Бестужев малость поднатаскал, сами справятся…
Глава третья
Всякое случалось в жизни Бестужева – и смертельные опасности, и головоломные загадки, и насквозь безнадежные положе ния (из коих рано или поздно удавалось все же найти выход, иначе, собственно говоря, он бы и не стоял сейчас здесь живой-здоровый). Однако то, что с ним произошло на сонном и жарком американском Юге… Трудно было и слово подобрать надлежащее. Пожалуй, это было крайне оригинально. Начальство и подчиненные, друзья и знакомые, все, кто его хорошо знал, глаза вытаращили бы от удивления и решили наверняка, что имеют дело с хитрым розыгрышем – скажи им кто, что ротмистр Бестужев, изволите ли видеть, выступает в амплуа актера кинематографа, мало того, в виде благородного героя, в главной роли…
И тем не менее это не сон, так что щипать себя бесполезно. Бестужев стоял, держа Пако под уздцы, вместе с остальными смотрел тихонечко, как неподалеку Лили (на сей раз в бальном платье былых времен) трогательно прощается с матерью у подножки самого настоящего дилижанса, о которых Бестужев до сих пор только читал в авантюрных романах. Дилижанс отыскался в соседнем городе, коней взяли напрокат адесь, как и возницу, от которого совершенно не требовался хотя бы минимум актерского мастерства – ему предстояло играть самого себя, и не более того. А потому и платить ему можно немного – разумная экономия Голдмана в действии…
Прошлый фильм, в который Бестужева форменным образом втолкнули так неожиданно, благополучно завершился. И Сол Роуз, неспособный сидеть без дела, моментально приступил к съемкам следующего, с той же героиней (разве что звали ее теперь иначе), тем же героем (Бестужеву, правда, как и в прошлый раз, имени не полагалось, он значился просто «благородным ковбоем), тем же коварным злодеем (ради творческого разнообразия звавшимся теперь не «злодей Ричард», а «злодей Пабло») – и даже той же самой троицей краснокожих, которые теперь были вовсе не краснокожими, а кровожадными мексиканскими злодеями мелкого пошиба, подручными Пабло. А в остальном это, пожалуй что, совершенно новый фильм – тут и имение злонамеренного дона Пабло с экзотическим названием «гациенда», и зарытый где-то клад, непонятно чей, но крайне богатый, и многое другое…
«Матушку» Лили неугомонный Роуз отыскал опять-таки здесь, в городке. Как слышал Бестужев краем уха, это оказалась очередная представительница очередного некогда аристократического, а после войны совершенно разорившегося рода. А посему почтенная дама, следовало признать, даже в достаточно скромном платье выглядела прямо-таки величественно.
Кучер, взгромоздившийся высоко на облучке, без надобности покрикивал на лошадей, притопывая сапогами по дощечке, служившей опорой для ног. Присмотревшись к нему, Бестужев покрутил головой. Его первоначальные подозрения оправдались – возница, выражаясь по-русски, успел где-то хорошенько клюкнуть (что у людей его ремесла, увы, встречается повсеместно).
Никакого ущерба зрелищу это не должно было нанести – камера на кучере вовсе и не задерживалась, а кричать он мог что угодно, зрители этого все равно не услышат…
Чертов Джозеф, Голдман-младший, естественно, присутствовавший при сцене трогательного прощания, упасть и не в кадре, то и дело косился на Бестужева с той же злобой – вьюнош совершенно не умел сдерживать эмоции. Бестужев изо всех сил старался не обращать на это внимания. На месте парня любой сердился бы, оказавшись вдруг назначенным на место главного злодея без всяких перспектив выслуги. Бестужев уже достаточно пообтесался в кинематографе, чтобы понимать, насколько второсортна и уныла участь главного злодея. Никогда в жизни, пройди хоть тысяча фильмов, он не добьется взаимности от главной героини, от которой будет получать лишь насмешки и оскорбления, а то и пощечины. В драке с благородным героем всегда потерпит поражение, а в перестрелках частенько и окажется застреленным до смерти. Даже если ему и посчастливится завладеть кладом, это ненадолго – злодей сокровищ обязательно лишится, а в худшем случае еще и именно из-за них погибнет в болоте, когда распиханная по карманам груда золота немаленьким весом увлечет его в трясину (подобную участь как раз Роуз и готовил злодею в этом фильме). Хронический неудачник, одним словом, или, говоря по-еврейски, ш л е м а з л. По военным меркам участь бедняги Джозефа выглядит так, как если бы блестящего полковника внезапно разжаловали до поручиков и отправили командовать взводом в какую-нибудь дыру, не обозначенную на генеральных картах…
Бедняга, ему даже не придется играть в сцене нападения бандитов на дилижанс – поскольку являть его зрителю верхом на лошади было бы крайне неосмотрительно. Только во второй половине фильма появится, будет сидеть в роскошном кресле на своей гациенде, когда бандиты притащат пленницу. Да и сниматься эта сценз будет гораздо позже, в Нью-Йорке, в декорациях, которых нет смысла возводить здесь из той самой разумной экономии…
К слову, это для Бестужева было сущим шокингом – узнать, что фильм, оказывается, снимается по кусочкам без оглядки на хронологию событий. Это в театре спектакль благополучно продвигается от конца к началу, а в кинематографе обстоит как раз наоборот. Сначала здесь будут снимать, как отягощенный неправедным золотом дон Пабло погибнет в трясине, преследуемый по пятам благородным героем, а уж потом, через пару недель, в Нью-Йорке, он переместится в более ранние времена, станет расхаживать по гациенде, принуждая героиню уступить его порочным страстям. Сцена прощания близилась к финалу, ни разу не вызвав нареканий Сола. Троица бандитов уже сидела на конях, ничуть не похожая на себя прежних – на сей раз они щеголяли в широких шароварах, галунных жилетах и огромных мексиканских шляпах-сомбреро, вышитых серебром, размерами прямо-таки с тележное колесо.
Ну вот и все, очаровательная юная леди закрыла за собой дверцу дилижанса и, высунувшись в окошко, принялась трогательно махать матушке платочком. Дилижанс тронулся с места чересчур резко – кучер без нужды подхлестнул лошадей. Бестужев полез в седло – ему по сюжету надлежало появиться при нападении бандитов на дилижанс, но опоздать самую чуточку и стать не спасителем, а бессильным свидетелем похищения. Чтобы чуть позже все же спасти Лили, но гораздо эффектнее, проникнув на гациенду, уложив с полдюжины прислужников Пабло, кого сокрушительными ударами в челюсть, кого револьверными пулями…
Мексиканские бандиты тоже двинулись рысцой, держась на почтительном расстоянии от камеры, как и Бестужев. Приходилось проявлять изрядную смекалку – сейчас просто технически невозможно было натянуть где-нибудь ленточку, обозначавшую границы кадра. Сол придумал поистине революционную новацию, как сам заявил с гордостью, заверяя, что до него никто до этого не додумался. Камеру намертво прикрепили в повозке, где разместился и Сол – и повозка ехала вровень с дилижансом на некотором расстоянии от него, – и оператор Курт сноровисто вертел ручку столь невозмутимо, словно помещался на твердой земле. Сол готов был съесть собственную шляпу, если зритель не придет в восторг от столь эффектной новинки – но вряд ли ему придется это делать, подумал Бестужев, зрелище, и точно, получится поразительное: никаких инсценировок в студии, камера и в самом деле двигается вместе с дилижансом, всякий поймет, что вокруг не декорации, а натуральный пейзаж…
Что-то чересчур уж резко рванул дилижанс вперед…
Он насторожился, привстал на стременах. Не нравилось ему происходящее, ох, не нравилось… Запряженная в дилижанс четверка лошадей уже шла чуть ли не галопом, в окне мелькнуло испуганное личико Лили…
Забирая влево, Бестужев подхлестнул коня, ударил шпорами, и флегматичный Пако не сразу набрал аллюр – а когда Бестужев поравнялся с киносъемочной повозкой, сразу увидел, что дело плохо. То ли кучера развезло на жаре на старые дрожжи, то ли он сделал что-то не так – как бы там ни было, вожжи он упустил, мало того, когда дилижанс подбросило на рытвине, навернулся со своего высокого сиденья – и держась обеими руками за сиденье, болтался, как тряпичная кукла, раскачиваясь, даже не пытался упереться носками сапог в стенку дилижанса, стараясь вскарабкаться назад.
Лошади понесли, почуяв абсолютную свободу. Раздался испуганный визг Лили, она маячила в окне, цепляясь за дверцу, а та вот-вот могла распахнуться… Дилижанс швыряло и подбрасывало, как лодку на волнах, неуправляемые кони повернули вправо и понеслись по обширной равнине куда глаза глядят.
