Уилбур Смит - Смерть и золото
Мотор заревел на высоких оборотах, дико застучали клапана, но Джейк быстро пришел в себя и ударом ладони закрыл дроссельную заслонку. Он выбрался из машины и замахал остальным, приказывая остановиться, после чего опустился на корточки и стал обследовать застрявшую машину. Гарет преодолел пространство снежно-белого солончака и остановился рядом, молча обозревая полученные машиной повреждения.
«Только не вздумай тут умничать», – мрачно подумал Джейк, с трудом преодолевая приступ ярости и раздражения. Руки у него сами собой сжались в кулаки и стали похожи на костистые кувалды.
– Сигарку хочешь? – спросил Гарет, протягивая ему портсигар.
И Джейк почувствовал, как его злость понемногу отступает.
– Отличное место, чтоб разбить лагерь на ночь, – продолжал Гарет. – А утром разберемся, как ее вытаскивать. – Он хлопнул Джейка по плечу. – Давай, поднимайся. Сейчас угощу тебя теплым пивом.
– Я все ждал, что ты сейчас выдашь что-нибудь этакое… да что угодно, и тут-то я тебе врежу! – Джейк помотал головой, улыбаясь и поражаясь предусмотрительности Гарета.
– Ты думаешь, я не знал, старина? – улыбнулся в ответ Гарет.
Вики проснулась сразу после полуночи, когда человек менее всего настроен на какие-либо действия, а ночь совершенно тихая и безмолвная, если не считать легкого похрапывания кого-то из мужчин. Она узнала этот храп, она запомнила его еще вчера, и опять не поняла, кто именно храпит. Что-то подобное вполне может повлиять на девушку, подумала она, стоит только ей представить, что она будет каждую ночь на протяжении всей своей жизни слушать звук, напоминающий работу лесопилки.
Но разбудило ее вовсе не это. Может быть, холод. Температура здесь по ночам здорово падала – обычное явление для пустыни, поэтому она поплотнее завернулась в одеяла, когда разбудивший ее звук раздался снова, и она подскочила и села, напряженная и испуганная.
Это был долгий, низкий, раскатистый рев, не похожий ни на что когда-либо ею слышанное. Он достиг самой высокой ноты, отчего она начала нервничать, и затем перешел в низкий рык, от которого судорогой сводило кишки. Рык был столь яростный и угрожающий, что она почувствовала, как ее всю медленно охватывает ледяной ужас. Она было хотела закричать, разбудить остальных, но боялась привлечь внимание к себе, поэтому так и осталась сидеть, замерев на месте и широко открыв глаза, дожидаясь, когда этот страшный звук после недолгого молчания повторится снова.
– Не бойтесь, мисс Камберуэлл, – раздался рядом тихий голос. Вики вздрогнула. – Он далеко, до него несколько миль. – Она оглянулась. Это был Грегориус, закутанный в одеяла. Он успокаивающе смотрел на нее.
– Господи, Грег, что это такое?!
– Лев, мисс Камберуэлл, – объяснил Грегориус, очевидно, удивленный тем, что она не опознала этот всем известный звук.
– Лев?! Так это лев так ревет? – Она совершенно не ожидала, что это будет настолько страшно.
– У нас в народе говорят, что даже храброго человека лев может напугать три раза. И в первый раз – когда он слышит такой рев.
– Охотно верю, – прошептала она. – Точно, верю. – Она собрала свои одеяла и передвинулась туда, где спали Джейк и Гарет, ничем не потревоженные. Она осторожно и аккуратно устроилась между ними, и ей стало несколько легче: у льва теперь был более широкий выбор. Но больше она так и не заснула.
Граф Альдо Белли удалился к себе в палатку с искренним и твердым намерением настоять утром, чтобы в тот же день добраться до Колодцев Чалди. Мольбы генерала наконец тронули его сердце. Ничто теперь его не остановит, решил он, укладываясь спать.
Проснулся он рано, еще в темноте, в часы «собачьей вахты», и обнаружил, что выпитое накануне за ужином кьянти оказывает сильнейшее внутреннее давление. Если человек более незначительный в подобных обстоятельствах попросту выскочил бы из постели и тут же разрешил данную проблему, то граф осуществлял подобные задачи в более приличествующей ему манере.
Он откинулся на спину, оперся на подушку и издал один-единственный громкий вопль, и ночное спокойствие было тут же нарушено бешеной деятельностью, а через пару минут Джино уже ввалился в палатку с сигнальным фонарем, наспех набросив на себя халат из верблюжьей шерсти, взъерошенный и с заспанными глазами. За ним следовал личный камердинер графа и его ординарец, все в одинаковом состоянии внезапно разбуженных и недоумевающих людей.
Граф объявил о своей нужде, и преданные слуги заботливо столпились возле его походной койки. Джино помог ему встать с постели, словно он был инвалидом, камердинер подал стеганый халат из роскошного синего китайского шелка, расшитого яростно оскалившимися красными драконами, затем присел и обул ноги графа в тапочки из телячьей кожи, тогда как ординарец поспешно разбудил толчками личную охрану графа и выстроил их всех перед палаткой.
Граф выступил из палатки, и процессия, вооруженная и с хорошим освещением, проследовала к походному сортиру, вырытому исключительно для личных нужд графа. Джино вошел первым и обследовал маленькое, крытое тростником сооружение на предмет наличия змей, скорпионов и разбойников. И только когда он вышел и объявил, что внутри вполне безопасно, граф позволил себе туда войти. Эскорт стоял снаружи по стойке «смирно» и уважительно прислушивался к звукам, доносившимся изнутри, пока их вдруг не прервал душераздирающий, всесокрушающий и сотрясающий землю рев льва-самца.
Граф пулей вылетел из сортира, его лицо побледнело и заблестело от пота в свете фонаря.
– Матерь Божья, что это такое?! – возопил он. – Во имя всех святых, что это?!
Никто не мог ему ответить, а если сказать по правде, никто вообще не проявил никакого желания отвечать, и графу пришлось быстренько догонять свой вооруженный эскорт, который длинными прыжками мчался обратно к лагерю.
Оказавшись в безопасности, в своей ярко освещенной палатке, и окруженный стремительно собравшимися офицерами, граф немного успокоился, а его пульс перестал частить, и тогда один из офицеров предложил послать за кем-нибудь из проводников из числа туземцев-эритрейцев и расспросить его об источнике этих страшных ночных звуков, повергших весь батальон в состояние ужаса и оцепенения.
– Лев? – переспросил граф, затем повторил еще раз: – Лев? – Бессмысленный страх испарился, потому что к этому моменту на востоке уже появились первые проблески зари, и грудь графа начала взволнованно вздыматься, возбуждаемая охотничьими инстинктами.
– Как мне представляется, граф, эти звери, вероятно, терзают тела антилоп, которые вы оставили валяться в пустыне, – сообщил ему переводчик. – Их привлек запах крови.
– Джино! – рявкнул граф. – Неси сюда «манлихер» и скажи шоферу, чтобы немедленно подогнал «роллс-ройс» к палатке!
– Полковник, – вмешался майор Луиджи Кастелани, – батальон по вашему приказанию готов выступить на заре.
– Приказ отменен! – резко бросил полковник. Он уже представлял себе великолепный трофей – шкуру льва, расстеленную на полу перед письменным столом в стиле Людовика XIV в библиотеке его замка. Он прикажет изготовить ее с раскрытой пастью, демонстрирующей огромные белые клыки, и яростно выпученными желтыми стеклянными глазами. Картина этой разверстой пасти и клыков внезапно напомнила ему о недавней смертельно опасной схватке с сернобыком, что оказало на графа значительное воздействие.
– Майор, – приказал он, – мне нужно сопровождение из двадцати человек и грузовик для их перевозки, все в полной боевой готовности, с сотней патронов боезапаса у каждого. – Граф отнюдь не собирался рисковать.
Лев оказался взрослым самцом шести лет от роду и, подобно большей части местной разновидности рода, был крупнее лесных львов – более трех футов в холке и весом больше четырехсот фунтов. Солнечный свет подчеркивал красновато-охровый оттенок его шкуры и превращал гриву в золотистый ореол. Густая и длинная, она обрамляла всю его широкую, чуть приплюснутую морду и уходила далеко назад, за плечи, низко свисая под грудью и животом, так что почти волочилась по земле.
Он тяжело двигался, низко опустив голову и грузно переваливаясь с боку на бок при каждом шаге. Дыхание вырывалось из пасти с низким хрипом, похожее на взрыв, и зверь время от времени останавливался, мотал головой и щелкал зубами, отгоняя синеватое облачко назойливых мух, что вились над раной у него в боку. Потом вылизывал эту маленькую темную дырочку, из которой непрерывно сочилась бледно-розовая, словно водянистая, кровь. Длинный розовый язык то и дело мелькал, высовываясь из пасти и убираясь назад, и с резким шуршащим звуком лизал шкуру. От этого постоянного вылизывания волосы вокруг раны повылазили, и она приобрела вид бледного выбритого пятнышка.
Пуля из 9,3-миллиметрового «манлихера» поразила его в тот момент, когда он уже повернулся, чтобы бежать прочь. Она вошла в него под углом, в паре дюймов позади последнего ребра, с силой девяти тонн, опрокинув зверя на землю, отчего вокруг поднялось целое облако бледной пыли. Пуля в медной рубашке, но с мягким свинцовым кончиком при попадании раскрылась как грибок и разворотила льву все внутренности, разорвала кишки и перерезала четыре крупные брюшные вены. Она прошла достаточно близко от почек, чтобы нанести обеим сильные повреждения, так что теперь, когда лев останавливался, выгибал спину и приседал, чтобы выпустить струйку окрашенной кровью мочи, он издавал громкие стоны, напоминающие рокот барабанов при публичной казни. В конце своего смертельного пути пуля вонзилась в перемычку тазового пояса и застряла там, уткнувшись в кость.
