ВЛАДИМИР МЕЛЬНИК - По закону военного времени…
Бойцы из крышек парт и столов сколотили гроб. Ее вынесли во двор и положили на кучу песка и щебня возле той самой воронки. Оксану хоронили в том, в чем была – в камуфляже. Даже не верилось, что моя жена погибла, казалось, что она просто заснула. Так как времени и бензина не было, решили похоронить у обочины дороги на склоне в балку, недалеко от военкомата. Гроб отнесли туда, дав трижды залп, опустили в яму и засыпали землей. На холмике водрузили палку, на которой была прибита дощечка с указанием данных похороненной Оксанки.
На войне душа невольно черствеет, и смерть друзей переносишь не так остро как в мирное время. Но я потерял не друга, а свою жену и неродившегося малыша. Еще посидел минут десять возле могилы и пошел обратно к военкомату. Там сели в ЗПУ и помянули ее чем Бог послал. Под вечер прибыл нарочный от Начальника штаба СОРа с письменным распоряжением в его распоряжение завтра к девяти утра. Не мог больше здесь оставаться, и отпросился у Петрова уйти пораньше. Собрал свои пожитки в вещмешок, вышел во двор. Закинул свой автомат за спину и пошел вниз на Матроса Кошки. Так началась другая жизнь. Шестьдесят семь дней Оксанка пробыла моей женой, но чувствую, что за этот срок прожил полноценную семейную жизнь. На войне всегда были потери, и знал, что что-то нас разлучит. Это оказался осколок из стали, которую добыли где-нибудь в странах третьего мира, на сухогрузах переправили в США, там ее переплавили и простой американский слесарь изготовил корпус этой бомбы. Хотя этот работяга лично против меня, против Оксанки и еще четверых убитых тогда вольнонаемных служащих, не имел. Теперь ничего не держит, ну держитесь, чертовы янки! Русские идут!!!!!!!!
Часть II
По полю танки грохотали…
И на рассвете вперед, уходит рота солдат,
Уходит, чтоб победить и чтобы не умирать…
Группа «Любэ»9.
Целую ночь бродил по городу изредка останавливаемый патрулями для проверки документов. Наконец дошел под утро до штаба СОР, который располагался на Минной стенке, в центре города, в штольнях. Туда то и дело заезжали и выезжали машины. Сновал народ в самых разных видах обмундирования. Жизнь во дворе притихала только во время бомбежек, но штаб находился глубоко в горе и в несколько этажей под землей. Там жизнь не затихала ни на минуту. Это почти автономный городок – во всяком случае запасов хватает на проживание почти двух тысяч человек в течении нескольких месяцев. Ведь объект проектировался под нужды грядущей ядерной войны. Подошел к КПП и окликнул матроса-дневального. Тот подошел и, козырнув, уточнил чего мне нужно. Он показал на двери с надписью на украинском языке «Дежурный по КПП». Зашел туда, в комнате было накурено и грязно. В дежурке сидел небритый матрос, лет тридцати пяти и капитан-лейтенант с красными от недосыпания глазами, которые делали его похожим на вампира из фильмов ужасов. Показал каплею предписание и удостоверение личности. Матрос позвонил дежурному по части и доложил о моем прибытии. Матрос сразу выписал пропуск, что-то бормоча себе под нос, периодически почесывая небритые щеки.
Сразу от КПП пошел в Управление кадров. Оно находилось на 3-м уровне северного ствола верхних штолен. Зашел в что-то типа приемной начальника управления и подошел к девушке-прапорщице, которая работала за компьютером. Она улыбнулась мне и по селектору доложила начальнику. Девушка была даже очень ничего: русые волосы под черным беретом стянутые на затылке в узел, серые глаза со смешинкой, улыбка была открытая и очень дружелюбная, с симпатичными ямочками на щечках. На вид ей не больше двадцати лет. Наконец пригласили в кабинет одного из помощников начальника управления. Зашел в кабинет, который был похож больше на склад макулатуры от обилия всяких папок личных дел и бумаг. Начальник отдела комплектования – капитан 1-го ранга Ткачев, был слегка лысоват и уже с небольшим брюшком для своих сорока пяти. Представился “по случаю прибытия для дальнейшего прохождения”. То, что мой внешний вид слегка подгулял, он даже не заметил.
– – А-а-а! Прибыл, значит. Так, где ж твое личное дело? А, вот оно. Так! Подяка… грамота от Жунько… так медаль «За заслуги перед Батькивщиною»… из прапорщиков в младшие лейтенанты… Ну что ж, Свешников, такого орла как ты надо послать на передовую. Взвод осилишь?
– – Так точно. В Десне механизированным взводом командовал. Месяц правда.
– – А на роту пойдешь?
– – Не пойду, товарищ каперанга, не осилю.
– – Тоже верно… Значит пойдешь командиром взвода в 3-ю бригаду морской пехоты ЧФ. Она сейчас находится в Молочной балке, но через три дня идет на передовую. Так что у тебя времени всего и ничего для принятия дел.
– – Есть, понял, товарищ каперанга. Поскорее бы на передовую, а то засиделся в тылах.
– – Так сильно засиделся? Ну, ничего, скоро будешь вспоминать военкоматовскую службу как рай. Приказ сегодня подпишут, а необходимые документы получишь в делопроизводстве. Ну, мамлей, бывай, с Богом. Кстати, ты женат?
– – Уже нет…
– – И давно? Что ж такое? В разводе?
– – Со вчерашнего дня. Бомбежка. Давайте не будем.
– – Ну, теперь понятно чего ты рвешься на передовую. Ладно, иди. Через час зайди к Лене – это прапорщица, что в приемной. И забери предписание и выписку из приказа, аттестаты и расчетная книжка с собой? Тогда будь! Иди!
– – Слушаюсь!
Когда вышел из кабинета – подошел к этой прапорщице, которая опять мне улыбнулась. Хмуро поинтересовался относительно времени получения документов на руки. Еще есть час времени. Идти было некуда, сел в коридоре на стул и просидел около пяти минут в каком-то отупении – ни одной мысли в голове. И не заметил, как заснул.
Мы лежали на кровати в нашем углу ЗПУ. Оксанка с распущенными волосами горячо целовала меня и потом что-то шепнула на ухо, и оба тихо засмеялись. Ее волосы касались моих плеч и груди, и пахли как-то особенно вкусно. Я закрыл от удовольствия глаза и через мгновение открыл. И… увидел, лежавшую рядом истекающую кровью жену, уже в камуфляже, она задергалась в конвульсиях и прошептала: «Вова, я не хочу, чтобы ты мучался…» и с этими словами достала из кобуры пистолет слабеющими руками и, направив его на меня, выстрелила.
Я вздрогнул и проснулся, правда, чуть не упал со стула. Продремал около пяти минут. Времени еще оставалось достаточно. Попробовал заснуть еще раз.
Сижу в своем кабинете на втором этаже. Любуюсь на вид моря из окна и на стенд с коллекцией нарукавных знаков. На шпиле над Штабом Черноморского флота РФ развевался российский флаг. Тут раздается звонок внутреннего телефона. Беру трубку, представляюсь: звонил помощник дежурного, но по голосу определить, кто это был не смог. Голос какой-то нейтральный, то есть равнодушный или индифферентный, а также, можно сказать, бесполый. Помдеж сообщил, что мне нужно зайти в 44-й (Оксанкин) кабинет. Почему-то подумалось, что вызывает к себе военком. Хотя знал, что военком сидит через кабинет от меня и он в не приемный день, когда что-то нужно срочно, иногда сам приходит. Взбежал по лестнице, постучал и зашел в нужную дверь. Там сидели все офицеры и служащие, которые служили-работали в военкомате и погибли. Судорожно начал искать взглядом военкома, но не нашел. Все смотрели на меня с жалостью и состраданьем. И тут зашла в кабинет Оксанка. Почему-то в сухопутной форме, хотя перед войной она ходила в морской. Жена подошла и обняла меня сзади за плечи, обратилась к сидящим:
– – Ну, что, товарищи офицеры, заберем его в свой взвод? Мне нужен помощник. И не могу оставить его без присмотра…
– – Рано ему еще к нам, – сказал майор Глушаков, – он должен пройти через все это. Ну, ты сама знаешь что.
– – Нет, мужик, ты еще не совершил самого главного, – сказал рядовой Луговой, подмигнув мне, – Ты должен прожить эту жизнь так, чтобы потом смог себе сказать, что недаром коптил небо.
– – Готов ли ты умереть за Оксану и Родину? – строгим тоном спросил у меня Глушаков.
– – Да, готов, – ответил я.
– – Этого мало. Ты должен выжить и победить. Для того чтобы погибнуть большого ума не надо. Вот это величайшая доблесть мужчины – выжить и победить. И никакая мразь американская не должна топтать нашу землю. За Оксану Александровну не волнуйся, – мы за ней присмотрим. А тебе еще рано. Воюй, солдат, воюй. Иди, Володя, в добрый тебе час, мы за тобой наблюдаем и гордимся тобой.
– – Вова, ты не забывай меня, – сказала Оксана и из ее глаз полились слезы, – но и не мучайся из-за меня. Вижу же, что тебе плохо. Жизнь продолжается. Я тебя люблю и хочу, чтобы ты был счастлив. Как жаль, что наш с тобой мальчик так и не родился… Хорошо, что успела тебе об этом сказать, любимый. А может и зря – теперь ты мучаешься вдвойне.
– – Оксана, но я не хочу жить без тебя – у меня просто смысла нет в этой жизни.
