Андрей Величко - Инженер его высочества
Проверка самолета не выявила никаких неисправностей. Вопрос, что тряслось, оставался открытым. На душе у меня скребли кошки. Тут еще Маша явилась с предложением попробовать как-то со "Святогора" организовать Мишке хоть один учебный прыжок…
— Ну ты головой же думай! — вздохнул я. — Даже если он непонятно как и поместится там с парашютом, то куда ему прыгать? Сзади винт. Вперед, с разбега, рыбкой?
Следующим утром самолет снова был на аэродроме. Мишка залез в кабину, качнул рулями и элеронами, дал команду на запуск. Сначала рулежка. Я внимательно наблюдал — так, поднял хвост… держит ровно, молодец… слегка дает газ, самолет уже еле чиркает колесами по траве… прибирает газ, опускает хвост. Нормально.
После рулежки и подлетов я решил выпускать его самостоятельно.
— Набираешь триста метров, летишь до леса, над ним разворачиваешься и садишься. Крен не больше тридцати градусов. Ясно?
— Ясно!
— Отдохнуть перед полетом не хочешь?
Казачонок одарил меня взглядом, в котором ясно читалось глубокое соболезнование моему возрасту.
— Ладно, лети.
Через неделю ни один из двухместных "Тузиков" так и не был готов, а вот ефрейтор, как ни странно, освоил совершено новый для него самолет — правда, летал он самозабвенно, по шесть-семь вылетов в сутки. На третий день он освоил глубокие виражи и горки. На пятый с третьей попытки смог изобразить боевой разворот, от которого он самостоятельно дошел до мертвой петли, что и продемонстрировал над аэродромом (во, блин, у нас уже свои воздушные хулиганы появились, прокомментировала Маша). Пора было выпускать его на пикирование…
— Слушай сюда, Миша. От тебя сейчас требуется точность и аккуратность. Надо понять, что и почему вибрирует в хвосте. Начинаешь с угла сорок пять градусов, пикируешь три секунды, выходишь. Потом пятьдесят точно так же, и далее через пять. В одном полете — четыре пикирования. Потом садишься, самолет проверяется, и дальше. Если скорость превысит двести, выводишь сразу, не ждешь трех секунд. Если начнутся вибрации и ты не успеешь увидеть где, все равно немедленно садись. Вопросы?
— Все ясно! — браво вытянулся ефрейтор. — Разрешите лететь?
— Разрешаю.
Мишка ловко впрыгнул в кабину, поправил зеркала, которые я привинтил к бортам для удобства наблюдения за хвостом… Через минуту первый летчик-испытатель Российской империи ушел в свой первый испытательный полет.
Поначалу ничего криминального не было. Мишка дисциплинированно набирал три километра высоты, пикировал под определенным углом, снова забирался вверх, снова пикировал… И опять наземный осмотр ничего не дал. Во втором полете ефрейтор после второго пике не стал набирать высоту, а пошел на посадку.
— Оно затряслось, но я ничего не успел увидеть, — виновато сказал казачонок. — Как раз на двухстах началось и почти сразу кончилось… Можно мне чуть побольше разогнаться? Тогда точно рассмотрю!
Или убьешься, — мрачно подумал я.
Осмотр снова ничего не дал. Ну что мне было делать?
— Летишь, пикируешь с углом семьдесят. Разрешаю задержаться в пике на лишнюю секунду. Давай.
И снова Мишка кругами набирал высоту. Вот еле заметный с земли крестик самолета свалился на крыло и с нарастающим воем помчался вниз…
И-раз, и-два, и-три, и-четыре, — считал про себя я. Ну как он там? Выходит? Выходит!!!
У Мишки не хватило терпения дождаться конца пробега — он выключил двигатель и, привстав в кабине еше катящегося по инерции самолета, радостно заорал:
— Видел! Я все видел! Я все сейчас расскажу!
Я подбежал к самолету. Выскочивший из кабины испытатель азартно вопил:
— Весь фюзеляж вертелся! Вот здесь начиналось, а вон там было уже ого-го! И хвост вот так… (он показал руками, как).
По его словам получалось, что задняя часть фюзеляжа входила в крутильный резонанс. Но ведь рассчитывали же его на жесткость! Хотя были у меня смутные подозрения насчет шпангоутов… Под этим заграничным псевдонимом прятался всего лишь прямоугольник из четырех сосновых реек с диагональной вставкой — такая же рейка, пятая. Я еще подумал, что интуитивно мне бы здесь гораздо больше понравился косой крест, но Миронов утверждал, что все просчитано… Я пошел в КБ.
— Расчет крутильной жесткости фюзеляжа дайте-ка мне, — попросил я по приходу. Мне дали. По мере вникания в цифры я медленно, но верно зверел, и под конец этого процесса со всей возможной вежливостью осведомился:
— Саша, ты откуда вот эту циферку взял?!
Из справочника, модуль упругости сосны на сжатие… — пробормотал растерявшийся Миронов.
— Да? А что эта доска гораздо раньше изогнется, чем начнет сжиматься, ты подумал?
Я схватил со стола линейку и сжал ее с торцов. Естественно, она выгнулась дугой.
— Вот такой эксперимент трудно было произвести? В общем, так. Садитесь и считайте, что получится, если диагональные рейки заменить косыми крестами. Хоть теперь сможете это по людски сделать или опять за вами подтирать придется?
С усилением шпангоутов справились за день, и опять Мишка полетел пикировать. Раз за разом он снова набирал высоту — значит, все в порядке. Под конец угол дошел до девяноста градусов — нареканий не было. Околоаэродромные испытания на этом заканчивались. Правда, осталось еще неопробованным устройство для вывода бомбы за пределы винта, но оно еще и не было готово. Зато подоспели два двухместных учебных "Тузика". Я наконец смог слетать с казачонком, оценить его технику. Все было нормально, только после "Святогора" Мишка при любом движении ручки вперед прибирал газ, что здесь было необязательно, и излишне осторожничал в кренах. Я даже почувствовал нечто вроде гордости — до чего у меня вредная этажерка получилась! Прирожденный пилот из тех, что встречаются один на тысячу (а Мишка безусловно им был), и то не может сразу избавиться от приобретенных на ней некорректных навыков.
Дальше пошли полеты с грузом, и здесь реальная картина практически не отличалась от расчетной. Имея на борту полтораста килограмм песка, "Тузик" мог долететь до Тулы, сделать над ней круг и вернуться на аэродром. Кстати, полеты над населенными местами производились на высоте не ниже двух километров — из соображений, чтоб кто не надо разглядел поменьше лишнего.
Я посчитал, что настало время раздачи слонов. За выдающиеся успехи (в приказе эта фраза была растянута на полстраницы) авиатору Михаилу Ефимовичу Полозову присваивалось внеочередное звание "сержант" и выдавалась премия в пять тысяч рублей. Лично от себя я подарил ему мотоцикл. Теперь бывший ефрейтор шастал в парадном мундире, по пышности напоминающем дембельский прикид времен моей юности — то есть везде эполеты, аксельбанты и прочая хрень. Следовало задуматься о специальных авиационных значках и медалях.
Гоша тоже довольно быстро освоил новую технику, просто потому, что почти не летал на "Святогорах". Один из "Тузиков" оснастили девятьсот двенадцатым "Ротаксом", теперь это был личный аэроплан главнокомандующего Российским Военно-Воздушным Флотом. Этот самолет уже мог пролететь без посадки до тысячи километров, а с дополнительным баком вместо пассажира — и больше. Впрочем, летал он мало, потому что и бензин, и масло для него приходилось таскать через портал. Но второй химзавод уже получил лабораторную партию тетраэтилсвинца, и до промышленного производства этого антидетонатора оставалось немного.
Пора было думать о расширении имеющейся летной школы, где народ будет учиться на "Святогорах", и о создании новой, где будут уже настоящие самолеты. Эта должна быть убрана подальше от столиц, но в то же время находиться не очень далеко от железной дороги и большого водоема; мы с Гошей рассматривали окрестности Царицына.
— Что я припоминаю, наш свежеиспеченный сержант родом как раз оттуда, — вспомнил Гоша и послал вестового за Мишкой. Вскоре под окнами послышался треск мотоцикла, и искомый казачонок возник в дверях.
— Проходи, садись, чаю будешь? — сразу сбил его с парадного настроя Гоша. — И кстати, откуда ты родом?
— Из Иловли, ваше высочество, это в восьмидесяти верстах от Царицына.
— В отпуск не хочешь съездить? — осведомился я.
— Я что, плохо летаю? — забеспокоился Мишка.
— Наоборот, очень хорошо. Вот я себе представляю такую картину: геройский авиатор Полозов приехал на побывку в родные края. В мундире, с медалями, надо, кстати, надо срочно сделать пяток, на мотоцикле… (казачонок начал на глазах надуваться от гордости). С бумагами за личной подписью Августейшего Атамана всех Казачьих Войск… (сбавь обороты, а то он сейчас лопнет, шепнул Гоша). Как ты думаешь, это произведет впечатление?
— Думаю, произведет, — солидно сказал геройский авиатор, но не выдержал тона. — Ух! Да мне вся Иловля завидовать будет!
— Вот и замечательно. Ты в процессе отпуска распиши знакомым и незнакомым прелести службы в авиации… И присмотрись к своим сверстникам, кого можно к нам пригласить? Главное, чтобы хотели учиться. В личный казачий авиаотряд Его Высочества. И между делом, если будет время, съезди, приглядись к левому берегу Волги, где там можно летную школу строить, примерно уже представляешь, что для этого надо. Большую школу, на пару сотен курсантов.
