Александр Прозоров - Воевода
– О приговоре новгородском все знают! – вернувшись во дворец, тут же объявил Егор. – Посему решайте сами. Кто со мной, тот со мной. Кто желает в ратях общих стоять, неволить не стану. Против совести своей идти ни к чему. Последнее это дело – совесть свою душить. Ушкуи у причалов, весла на бортах. Котомки походные на плечи – и пошли.
– Подождите, что случилось?! – наблюдая с крыльца за возникшей суетой, удивилась Елена.
– Вече новгородское атамана нашего из города изгнало, – пробегая мимо, просветил ее Линь Окунев. – Сбираемся вот. Уходим.
– А-а-а… – онемев от неожиданности, замерла княгиня. – И?
– Не бойся, тебе ничего не грозит, – на ходу поцеловав, увлек ее за собой Егор. – Однако на всякий случай боярин Александр Фоминич дружину свою поблизости, на постоялом дворе, разместил. Коли что, прикроют. На них положиться можно. А на охотников, что со мной не плывут, не надейся. Раз в трудный час отвернулись, значит, ненадежны. Пусть идут себе, куда ветром понесет.
– Так куда ты, Егор? – не поняла княгиня.
– Дней через двадцать вернусь.
– Но куда?
– Свеев бить.
– Как свеев, почему?! – вскинулась Елена. – Ты же на Москву идти должен!
– Нет, сперва свеи, – коротко мотнул головой Егор. – Москва больно кусача.
– Ты чего, не слышал меня, Егор?! – задохнулась от гнева княгиня. – Все то, что я тебе про Василия сказывала?!
– Давай потом. – Князь выдернул из сундука войлочный поддоспешник. Тонкий и плотный, он был не таким жарким, как стеганка. Для теплого лета это качество становилось куда важнее надежности.
– Нет, сейчас! – попыталась схватить его за руку жена. – Тебя изгнали! Прогнали, понимаешь?! Ну, так плюнь на своры новгородские, о себе подумай! О нас, о детях наших.
– Прости, милая. Но времени в обрез, – торопливо чмокнул ее Егор.
– Какой?.. Куда?! На Москву… – бросилась следом княгиня. – Людей верных собирай и к Московскому княжеству поворачивай! Там твое место!
– Мы на свеев, – помотал головой, уходя, супруг.
– Какие свеи?! Не смей!!! – закричала вслед Елена. – Коли не послушаешь, лучше вообще не возвращайся! Не нужен! Не пущу! Вдовой назовусь, нового князя себе найду! Честного и умного! Урод, мерзавец! Глаза бы мои тебя не видели! Можешь про меня забыть! Не нужен! Более не приходи! Убира-айся-а!!!
Она закружилась по коридору, стуча кулаками по стенам, и вдруг спохватилась:
– Господи! Да что же это я? – Княгиня стремглав кинулась по коридору, сбивая с ног последних торопящихся воинов, выскочила на крыльцо: – Егор! Егорушка!!!
Сбежала вниз, догнала мужа и повисла у него на шее, покрывая лицо поцелуями:
– Прости меня, дуру, Егорушка! Возвращайся! Возвращайся ко мне, я ждать буду! Ты береги себя, Егорушка. Мне без тебя жизни нет! Берегись…
Муж крепко обнял ее напоследок, поцеловал – и влился в хвост уходящей к Волхову угрюмой колонны ушкуйников.
Елена поднесла руку к щеке, тронула кожу, посмотрела на пальцы.
Влажные.
Оказывается, она плакала. Княгиня фыркнула, скрипнула зубами. Размеренно и с достоинством поднялась в горницу, которую отвела для ведения дел: принимать приказчиков и тиунов, писать письма, читать грамоты, сверять отчеты. Здесь еще не закончили ремонт: не был забит в щели вылезший и осыпавшийся мох, остался не заштукатуренным потолок, в углу стояли кувшины с краской для росписи. Елена задела ногой лестницу, споткнулась, чуть не упав, ободрала о стену плечо, и в ярости, схватив один из кувшинов, метнула его в плотника:
– Гад! Мерзавец! Подонок!
Мужчина увернулся, уронил киянку и шмыгнул за дверь, не дожидаясь продолжения. На стене расползалось обширное красное пятно. Елена схватила еще кувшин, шарахнула его об потолок, третий пнула ногами, четвертый растоптала, два последних в приступе бешенства швырнула в окно и потолок, забила кулаками по стене:
– Урод! Осел упрямый! Дубина безмозглая! Скотина! Баран! Ненавижу! Все кувырком! Все планы ломает! Все в мусор! Все старания!
Перекрушив все, на что хватило сил, опрокинув лестницы и перевернув стол, Елена уперлась лбом в оловянную перекладину слюдяного окна, мужественно выдержавшего удар, закрыла глаза, вскинула пальцы к вискам и стала их растирать, продолжая ругаться, но уже куда тише.
Сзади что-то тихонько заскреблось. Чуть позже послышалось осторожное покашливание:
– На кого ты так гневаешься, матушка-княгиня?
– На кого, на кого? – не оборачиваясь, ответила Милане хозяйка. – На змею подколодную, что на груди своей пригрела. На мерзавца неблагодарного. На олуха безмозглого, невесть что о себе возомнившего! Что ему ни скажу, ничего не слушает! Советам моим не внемлет, приказов прямых не исполняет, на нужды княжества своего плюет!
– Нечто можно так о муже своем, Богом даденном, сказывать? – догадалась, о ком речь, служанка.
– Ненавижу! – сжала кулаки Елена. – Видит Бог, как я его ненавижу… Кабы не любила, так и отравила бы давно. Вёха болотного в сбитень заварила бы, он бы ничего и не заметил.
– Господи, матушка, что же ты такое говоришь? – испуганно перекрестилась девушка.
– Что есть, то и говорю, – наконец-то оторвалась от окна Елена. – Я так мыслю, он только что оставил меня без княжества, а детей без наследства. Ныне у великого князя Василия слабина, да токмо долго сие продлиться не может. Коли сам не избавится, то найдется кому избавить. И тогда все… Ныне не то что закона или силы на стороне нашего княжества нету – даже я, и то оттуда съехала. Приходи и забирай. А уж желающие найдутся.
Княгиня подняла подол платья и, наклонившись, промокнула глаза от слез.
– Что же делать тогда, матушка? – забеспокоилась в свою очередь Милана.
– Ступай в город, узнай, кто тут есть самый лучший портной. Мне нужно несколько платьев. Модных, строгих и дорогих. Дабы сразу было видно, что не простолюдинка идет. – Елена тяжело вздохнула. – Коли этот глупый бессердечный чурбан, этот тупой упрямый олух так уцепился за свой проклятый Новгород, нужно выбить здесь для него хоть немного реальной власти.
Глава 5
Июня 1410 года
Або
Город Або, с недавних пор ставший резиденцией шведских епископов, оказался даже более многолюден и богат, нежели обещал Михайло Острожец. Размерами он был если не в половину Новгорода, то уж треть оного – совершенно точно. По площади – раз в пять больше Стекольны. Правда, и укреплен куда сильнее и хитрее, нежели островная цитадель.
Егор не брезговал выглядеть убогим и нищим, а потому смог достаточно хорошо рассмотреть твердыню изнутри, с понурым видом и в рубище таская за Острожцем мешок со всякого рода скобяным товаром. Цену за петли, скобы и засовы Михайло запрашивал изрядную, а потому сторговаться нигде не мог, идя от башни к башне и от караулки к караулке.
Самым неприятным в обороне Або был, разумеется, «заман». Длинный, больше ста метров, и сильно сужающийся в конце участок дороги между первыми воротами и вторыми, и со стоящими по сторонам глухими стенами. Даже взорвав фугасом подъемный мост, нападающим придется еще довольно долго идти между стенами от башен с мостом до башни с решеткой, в то время как сверху будут валиться приготовленные для незваных гостей валуны и бревна, литься кипяток, сыпаться стрелы, сквозь решетку их будут разить копьями и… И кто еще знает, на что сподобится фантазия здешних обитателей?
Даже если пройти по заману от первых ворот до вторых и удастся – потери будут ужасающими. К тому же – массивную решетку еще фиг взорвешь, ударная волна уйдет между прутьями.
Был, однако, в защите крепости и положительный момент. Построив свой город на каменистых уступах, жители Або так до сих пор и не смогли продолбить в скальной породе защитный ров – мост от расположенных на почти четырехметровой высоте ворот опускался на пологую насыпь, поднятую над землей на полтора человеческих роста. Поэтому подступиться с северо-востока если не к воротам, то к самим стенам не представляло особого труда.
К стоящим на скалах стенам двадцатиметровой высоты. С семиэтажный дом. Лестницы к ним не приставишь – кто же по такой полезет? Подкоп тоже не прорыть – сплошной гранит.
И в воротах – заман.
– Что скажешь, княже? – поинтересовался купец, когда они закончили обход.
– Глаза боятся, руки делают, – ответил Егор. – План уже запущен, ребята в городе, кочи у причалов. Менять что-либо поздно. Теперь остается только выполнять. Завтра Або будет наш.
Вожников все-таки нашел слабое место этого мира. И было оно отнюдь не в кривых огнестрелах, неразвитой медицине или отсутствии автомобилей. Слабое место здешних обитателей оказалось в их неспешности и неорганизованности. В том, что все планы верстались с точностью плюс-минус неделя, что дела шли в зависимости от погоды и настроения, что встречи назначались с указанием разве что желаемого месяца, да и то не всегда. Да что говорить, если на нынешних часах даже минутная стрелка отсутствовала за ненадобностью!
