Александр Прозоров - Воевода
– Как прошел совет? – поинтересовался Егор, заказав себе сбитня.
– Тебя изгоняют, – виновато развел руками боярин. – Все, чего я смог, так это вече на одну седьмицу оттянуть. У отца Симеона и боярина Кирилла крикуны хорошие, любую толпу переорут. Да еще и купеческие вопильщики помогут. Тут я бессилен. Семь дней. Успеешь?
– Михайло? – вопросительно покосился на купца князь Заозерский.
– Кочи и ушкуи подошли. В низовье Волхова, у Ладоги стоят. Поморов и двинцев, кстати, преизрядно с нашими отправилось. Аж пятнадцать сотен. Все хотят быстро разбогатеть. Сиречь вдобавок к нашим еще восемь кочей и семь ушкуев, причем пять – морские, большие и с трюмами. В Борго, как ты и велел, охотники уже отправлены. Пятикратная доля каждому обещана. Из Новгорода пять сотен тоже уже ушли. Тихонечко, как ты и просил. Две сотни из старых, а остальные из самых первых вписавшихся, у которых азарта поболее и кои в тебя сразу поверили. Снаряжение и припасы на лодках спускаю. Они небольшие, тоже внимания не привлекают. Кочи подошли позднее, чем я думал. Так что еще дня три, как ни крути, понадобится. Но четыре лучше.
– Что же… Как будут готовы, пусть отправляются, – кивнул Егор. – Я с остальными налегке помчусь, так что запаса в три дня аккурат хватит. А вече… Пусть будет вече! Посмотрим, каков на крепость народ новгородский. Позволит он себя горстке обманщиков перекричать али меня в князья выкликнет.
– Народу ты, княже, вроде как и по нраву. Да токмо, окромя слухов, никто о тебе покамест ничего не знает, – сказал боярин Александр Фоминич. – Посему, полагаю, всерьез за тебя биться никто не станет, сторонников твоих перекричат. Но все равно – удачи.
– Супруге поклон, – Егор допил горячий сбитень и встал из-за стола. – И лета для твоих полей хорошего.
Когда он поднялся к себе, то в первый миг даже и не понял, кто тут находится: у слюдяного окошка сладко потягивалась стройная, чуть загорелая девица в полупрозрачных шароварах из тончайшего белого шелка и такой же прозрачной, пухло-газовой голубой блузочке. Бедра ее вместо пояса обхватывала золотая цепочка с крохотными бубенцами, золотистые волосы были спрятаны под вуаль и заколоты черепаховым гребнем с драгоценной отделкой.
– Лена?! – судорожно сглотнул от такого зрелища князь.
– Егорушка? – оглянулась на него супруга. – Чегой-то вроде как тут натоплено с избытком. Захотелось переодеться во что полегче. А окромя татарских нарядов старых, ничего не нашлось.
Она отошла к сундуку, небрежно отпихнула к стене платье с юбками. Бубенчики от ее движений тихонько зазвучали, и Елена улыбнулась:
– Ты знаешь, а ведь ими можно даже мелодию наиграть. Вот послушай… – Она вскинула руки и пошла по комнате, встряхивая то одним бедром, то другим, то обоими вместе, пританцовывая и кружась…
Что там еще имелось в задумке княгини, узнать так и не удалось. Плоть Егора не вынесла даже уже увиденного: он ринулся вперед, подхватил жену на руки, несколько раз стремительно крутанулся, потом неожиданно осторожно опустил на постель и стал срывать с себя одежду.
– Егорушка мой, – счастливо улыбнулась Елена. – Милый мой, родной, желанный. Как же я тебя люблю!
Это был первый вечер, когда она ни словом не упомянула о необходимости идти в набег на окраинные московские земли.
Впрочем, уже наутро она перехватила купца и поинтересовалась:
– Михайло, а что за боярин вчера с вами сидел?
– Посадник Александр Фоминич, княгиня. У него владения обширные севернее Олонца, – охотно пояснил Острожец. – Богат и знатен изрядно, половину хлебного торга новгородского держит. Я у него зело большой заказ сделал. Переплатил, так пришлось, немало. Задаток дал хороший. Но боярин понимает, что остальное серебро так просто к нему не придет, оно ныне пока еще в закромах свейских хранится. И коли Егор его не возьмет, то и не заплатит. Посему посадник сей нас по мере сил и поддерживает. Жаль только, в совете новгородском он един у нас, посему повлиять ни на что не способен. Однако же хоть доносит, что за замыслы там у них. И то польза изрядная.
– Опять свеи! – всплеснула руками Елена. – Что за осел упрямый? Мы же с ним договаривались!..
Возможно, она сумела бы вразумить супруга на правильные поступки – но уж очень много хлопот обнаружилось у княгини с переездом на купленное подворье. Там ведь ни припасов не оказалось, ни вещей. А что из мебели осталось – так то старье всякое, немодное или просто обветшалое. Опять же на большое хозяйство: обширный двор, гигантскую кухню, дом преизрядный – много рабочих рук требуется. Елена же с собой всего несколько девок да одну стряпуху взяла. Пришлось слуг новых нанимать.
Хлопоты эти были, однако же, приятными, хозяйка не сетовала. Тем паче что поход на свеев, как знали в городе все через одного, только на начало августа намечался. И она надеялась, что еще успеет вычистить у мужа из головы всякие глупости и направить его ратное рвение в верном направлении. Пусть новгородцы сами бьются со свеями за свои интересы! У князя Заозерского найдутся дела и поважнее…
Разразившееся в субботнее утро буйное вече стало для Елены полнейшей неожиданностью. Княгиня, брезгливо относящаяся ко всем этим глупостям с крикливым простонародьем, воображающим себя властью каких-то местных закутков, туда даже не пошла. И очень зря…
В вечевой колокол ударил боярин Кирилл Андреянович, одевшийся ради такого случая не в богатую шубу, а в сверкающий добротный бахтерец поверх длинной полотняной рубахи. Голову его венчал островерхий шелом, на поясе висел меч: прямой и широкий, каковые в южных землях Руси успели позабыть.
Народ на его призыв собрался быстро. Набежал простой люд, что приходил на службу в окружающие вечевую площадь многочисленные церкви, торг большой тоже рядом располагался, архиепископ Симеон и купечество знатное после заутрени еще не разошлось.
– Челом вам бью, люд новгородский, – низко поклонился с помоста боярин Кирилл Андреянович, – с обидой на ватажника заезжего Егорку Заозерского! Не желает воин сей Господину Великому Новгороду служить, желает токмо добро с него брать, защиту да людей ратных, обученных. Не желает Егорка признавать воли веча новгородского, не желает под руку воеводы идти, дабы в поход на свеев безбожных отправиться! Клялся он вам в любви и верности, ан интересам города и республики нашей изменяет! Плюет он на вас и обычаи наши. Сам по себе гуляет и слышать не желает…
– Долой!!! – возмущенно закричали от церкви Жен-мироносиц, заглушая избранного воеводу. – Долой изменника!
– Не нужен нам гость такой в городе! – отозвались в другой стороне площади. – Гнать изменника из Новгорода! Гнать!
– Долой! Гнать! Вон пошел! Прочь! Гнать его из города! Гнать! – захлестнула всю площадь волна ненависти. – Убирайся вон!!!
Нашлись, конечно же, и те, кто пытался подать голос в защиту известного ушкуйника или хотя бы понять, чем именно тот провинился? Но непонятливых соседи пинали и толкали, не давая говорить, в то время как разгоряченная толпа продолжала вопить жестокое: «Гнать!» и «Долой!»
Егор, застигнутый колоколом в храме Георгия Победоносца, протиснулся вперед, поднялся на помост, вскинул руки, но возмущенные горожане не дали сказать ему ни слова.
– Не признаешь ты обычаи наши, Егор Заозерский, – подойдя к нему и опершись на посох, степенно произнес архиепископ Симеон. – Законы наши не признаешь, воеводам нашим подчиняться не желаешь, службу нести не хочешь. Но коли ты наших обычаев не чтишь, то и нам гость такой не нужен. Мнение веча новгородского ты слышал. Не люб ты нам, атаман. Уходи.
– Не люб, – подтвердили уважаемые купцы новгородских землячеств.
– Не люб, – поддержали их знатные новгородские бояре.
– Не люб, – еще раз повторил новгородский пастырь. – Отныне дорога на Волхов для тебя заказана, ушкуйник-князь. Нет здесь более для тебя места. Вот тебе Бог, а вот тебе порог. Уходи. До заката тебя в Новгороде быть более не должно.
Егор выступил вперед, скинул шапку и низко поклонился на все четыре стороны вопящему и машущему кулаками вечу:
– Со всей душой пришел я к тебе, люд новгородский. Добра тебе желал и достатка. Но коли не нужно от меня тебе ничего, то перечить не стану. Воля твоя, Господин Великий Новгород. Ухожу.
Вече настолько дышало к изменнику ненавистью, что только хмурые взгляды десятка ватажников, ходивших с атаманом на службу, а ныне окруживших его плотным кольцом, спасли Егора от расправы. Послышались даже призывы разорить и сжечь подворье князя Заозерского, и вроде как желающие наказать предателя нашлись – но когда толпа выхлестнула на улицы, внезапно оказалось, что большая часть недоумевающих новгородцев с угрюмым видом разошлись по делам. Возмущенных поведением единодушно проклятого гостя горожан осталось всего несколько десятков. Два или три, не более. На шумном многолюдном торгу они просто растворились в толпе, еще продолжая что-то выкрикивать – но не встречая от окружающих ничего, кроме безразличия. Погромщики от такого отношения в конце концов сникли и до княжеского подворья ни один так и не дошел.
