Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Инна сжалась, зябко поведя плечами.

– Никогда не страдала чадолюбием… – пробормотала она. – Просто… Понимаешь, когда не можешь родить, начинается самоедство, и приходишь к мысли, что ты – порченая. И ведь это правда! Рано или поздно эту треклятую правду нашепчут Олегу, и что у него останется ко мне? Жалость? Ну уж нет! – Хорошистка бессильно опустила плечи. – Миша, ты только не думай, что я цепляюсь за Олега или жить без него не могу. Просто… Я хочу, чтобы у меня была нормальная семья. Всё. А не получается!

Девушка всхлипнула, и я отодвинул свои смутные сомнения в самый глухой закоулок души.

– Я помогу тебе при одном условии. – Мой голос прозвучал как надо, уверенно и спокойно. – Ты никому. Ничего. Никогда. Поняла?

– Ты?! – выдохнула Инна, медленно вставая. – Мне?! К-как? Ты… – в голубых глазах махнула тень понимания. – Так это правда? Про Светку? Это ты ее?! Да! – крикнула она задушено. – Да! Поняла! Я согласна! Мишенька, я…

– Расстегни платье, – резко скомандовал я.

– Докуда? – неловкие девичьи пальцы метнулись расстегивать вязаное платье от подола.

– До пояса, – буркнул я, жестко унимая волнение.

Хорошистка распахнула платье, заголяя длиннющие ноги в капроновых колготках, сквозь которые просвечивали белые кружевные трусики.

Усилием воли я переборол вегетативку, отчего лицо не полыхнуло румянцем, и руками сжал крутые бедра.

«Сейчас бы еще Настя заявилась, для полного счастья…» – подумал я, разгоняя суетливые мыслишки.

– Ой… – слабо пискнула Хорошистка.

– Что? – задрал я голову.

Голубые глаза смотрели на меня, округляясь.

– Печет! – пропищала Инна. – Сильно!

– Это хорошо… – буркнул, водя ладонями, будто оглаживая. Невинное удовольствие путалось с раздражением отверженного, и я сжал зубы. Вытерпел еще с минуту и отнял руки. – Всё. Хватит.

Обычно после сеанса в теле жила усталость, но сейчас – ни следа утомления. Правда, разнервничался порядком.

– Миша… – тихо произнесла Видова. – Я… Я никогда этого не забуду!

Она стояла, наклонившись, аккуратно застегивая платье, а я следил за ее тонкими ухоженными пальцами, и мне было тошно. Будто всколыхнулся полузабытый осадок. В моей памяти хранилось всё – и серые гравюры амурных страданий, и расписные картинки сердечных радостей. Если разобраться спокойно, то надо быть благодарным Хорошистке – за долгие, нескончаемые минуты былого счастья.

Да, мне снова больно, как тогда, в холодный декабрьский вечер. Это почти невыносимо – тискать девушку, которая предпочла тебе другого! А что было делать? Как поступить? Выгнать Инну? Отказать в исцелении? И кем же стать после этого? Заугольным пакостником, что подленько хихикает над чужим несчастьем? Нет, спасибочки. Лучше уж натужное благородство…

– Я… не знаю, что сказать тебе… – Инна выпрямилась, побледневшая и немного даже жалкая – ее пальцы сцеплялись, сжимались и расплетались, чтобы снова завязаться в узел тяжкой неловкости.

– Скажи: «До свидания», – тускло улыбнулся я.

– До свидания, – вымолвила Хорошистка. – Не провожай! Я сама, а то опять… – Ее голос вздрагивал, позванивая.

Оставшись на кухне, я рассеянно прислушивался к возне в прихожей.

– Спасибо! Спасибо тебе! – хрустальным колокольчиком долетело оттуда. – Ах, какое никудышное слово… Если бы ты только знал, что я чувствую! А передать… Ох… Спасибо!

Замерев, я уловил шорох пальто, цоканье каблучков и тихий щелчок притворенной двери. Посидел, сгорбившись, перекатывая мысли по извилинам, и тяжело встал, по-стариковски упираясь руками в колени. По кухне витал тонкий запах духов.

Я открыл форточку, и тюлевая занавеска лениво заполоскала на сквозняке, позвякивая кольцами с цепкими «крокодильчиками».

Аромат парфюма таял, растворяясь в свежем воздухе.

– А сколько Тимоше? – затруднился я. – Восемнадцать?

– Семнадцать, – мотнула головой Рита, беря меня под руку. – Это только мы с Инкой старше – болели долго, мамы боялись нас в школу отпускать. Пошли в первый класс восьмилетними дылдами!

Сощурившись, я осмотрелся.

Зиночка Тимофеева проживала в панельной высотке, зажатой между двух скверов. У подъездов сидели бабки, разбирая по существу дела жильцов, а в зеленых насаждениях носился табун малолеток. Общий гвалт то и дело прорезался возмущенным воплем:

– Ты убит!

– Так нечестно!

– Туки-туки! Я в домике!

Глянув в сторону школы, я ее не увидел – пятиэтажки, выстроившиеся вдоль улицы Щорса, заслоняли «рассадник знаний».

– Инка давно уехала, – ворчливо сказала Рита, теснее прижимая мой локоть.

– Честное комсомольское, не о ней думал, – улыбнулся я.

– А о ком? – Девушка заглянула мне в лицо. – Обо мне?

– Не-а. Надо хоть иногда быть проще, – потянуло меня на философию. – И не думать о тебе, а ощущать – видеть, слышать… Осязать.

– А где именно? – коварно прищурилась Сулима.

– Везде! – твердо заявил я.

– Совсем-совсем везде?

– Совсем-совсем.

Рита остановилась.

– Тогда поцелуй меня, – потребовала она.

– Нельзя, старушки заметят, в «черный список» внесут.

– Пусть завидуют…

Я припал губами к ждущему рту.

– Можешь меня ругать, порицать, гнать, – пролепетала подружка, задыхаясь, – но я все равно тебя люблю! – Она уютно пристроила головку на моем плече, шепча: – Понял? Понял?

– А мне как-то, знаешь, боязно говорить о любви… Вот правда, – у меня от желания скулы сводило, и я сдерживал себя, контролируя «в ручном режиме» – ласково провел пятерней по узкой спине, целуя душистые, пахнущие травами Ритины волосы.

– Это из-за Инки? – глухо спросила девушка. Потерлась об меня щекой и горячо задышала в шею. – Ты… виделся с нею?

Ощутив, как напряглась Рита, я не стал уворачиваться.

– Инна приходила ко мне домой. Лечил ее.

Сулима запрокинула голову, раскрывая и без того большие глаза, полыхнувшие космической чернотой.

– Ты… снова?! Вот здорово! – воскликнула она. – И… И что? Теперь Инка сможет родить ребеночка?

– Да. Хм… У меня такое ощущение, что ты ревнуешь.

– Ну-у… – завела Рита и сжала пальчики щепоткой. – Немножечко.

– Не стоит. – Я привлек ее к себе, и девушка охотно прижалась. – Что было, то было. Прошло.

– Правда?

– Правда.

– А я? – Подружка пытливо глянула мне в глаза.

– А ты всегда нравилась мне больше всех. Ты мне очень дорога, я не хочу обидеть тебя даже по неосторожности. Я думаю о тебе с нежностью, меня сильно тянет к тебе… Я скучаю по тебе, когда далеко, и мне приятно, когда ты рядом, но…

– Но? – замерла Сулима.

– Я не знаю, как все это назвать…

Рита засмеялась радостно и облегченно.

– Глупенький мой… – ласково заворковала она. – Ты втрое, даже вчетверо старше меня, а путаешься в элементарных вещах! Мишечка, «всё это» называется лю-бо-вью!

– Эй! – разнесся по-над сквером высокий голос Тимоши. – Долго вы там лизаться будете? Стынет же всё!

Я помахал рукой тоненькой фигурке, негодующей с балкона.

– Сейчас! Мы сейчас! – задористо отозвалась Рита и проинструктировала тоном пониже: – Обнимешь меня за талию, когда мимо бабок пойдем.

– Бесстыдница! – пригвоздил я ее.

– И еще какая! – мурлыкнула девушка, загадочно улыбаясь.

– Штрафную! Обоим! – разбушевался Изя.

– Ой, ты как скажешь… – недовольно нахмурилась Альбина.

– А чё?

Дюха посмотрел на Тимошу, та величественно кивнула, и он щедро плеснул красного, приговаривая:

– Попробуйте только не выпить… Вот только попробуйте!

– Да это кагор! – рассмеялась Зиночка. – Он сладкий!

Виновница торжества еще пуще похорошела – глазки блестят, улыбка мнет яркие губки, а простенькое синее платье в мелкий горошек с отложным белым воротничком очень шло Тимоше, о чем я не преминул сказать.