Приорат Ностромо (СИ) - Большаков Валерий Петрович
«Опоздаю на работу… — мелькали суетные мысли, перебиваемые жаркими Инкиными поцелуями, — К черту орднунг, к черту дисциплину… Есть дела поважнее!»
Тот же день, позже
Пенемюнде, ЦИЯИ, Отдел хронодинамики
Несколько дней, проведенных вдвоем с Инной, я потратил вовсе не на интим, как могло показаться. Напротив, мы редко занимались любовью — вечером да утром, вот и всё кипение страстей.
Наши «постельные сцены» не отличались пылкостью и неистовством — Хорошистка была мягкая-мягкая, нежная-нежная. Она радовалась близости как-то по-детски, что ли — простодушно, бесхитростно, восхищаясь каждой моей лаской.
А я в эти дни понял многое про Мишу Гарина.
Помнится, было время, когда мне приходилось себе доказывать, что я люблю Риту, только ее и никого больше. Я носил внутри эти переживания, когда впервые встретил Наташу. Уж как мое естество смогло тогда пережить дофаминовый шок, не понимаю до сих пор. Наверное, нас с Натой упасли ее «ведьминские гены».
«Златовласка» лишь притворяется очаровашкой, сексуальной и недалекой. У нее могучий ум, и я нисколько не сомневаюсь, что теория интуиции, на которую она замахнулась, будет-таки создана.
Только ведь Наташа прячет в себе не одну лишь мощь разумения…
Говорят, ведьма выглядит на столько лет, на сколько она захочет, причем, в силу войдет к годам… эдак, к семидесяти пяти. Придется мне к тому времени усиленно питаться «молодильным зельем»!
А сколько смутных пробелов образовалось в моей мировой линии по Наташиной милости? Я далеко не сразу понял, что Талия даже меня способна… нет, не загипнотизировать, а как бы «заговорить».
До сих пор краснею, стоит только вспомнить, как встречал ее на вокзале… и как болтал без умолку, пока Ната «не сняла заклятье». Мне кажется, что она тогда просто испытывала меня, пробовала силы…
Но вот за Дашу Талия взялась всерьез. За ту самую Дашу, которая стала мне женой в «прошлой жизни». Нет, Наташка ничем не навредила ей, просто «убедила» вернуться на Дальний Восток…
Я покачал головой. Хм… Всё же тогда я действительно любил Риту. Именно поэтому Ната и вышла замуж за Дона Истли — она-то любила меня…
Ах, как всё запутано в этой жизни! Но одно я понял точно — мои метания в «трех грациях» давно стали лишь фигурой речи.
Я люблю их всех. Всех троих.
О, знаю, знаю, как ревнители нравов при этих словах, буде они сказаны всуе, подняли бы крик! Да всякий человек, перекормленный стихами слезливых поэтов, вознегодует: разве можно любить сразу трёх?
Можно. Я же люблю…
Вот только, в отличие от академика Будкера, не привожу своих любимых к общему знаменателю. Рита, Инна и Наташа равны для меня, но… Рита всё же немножечко «равнее».
«Всё! — твердо сказал я себе. — Девушки — потом. Первым делом — самолеты!»
Деревянные ступени энергично загудели под моими ногами.
Огромный ангар, куда вместился тахионник, мы разделили на три полноценных этажа — выставили стены и перегородки из сэндвич-панелей, облицовали всё пластиком, на гулкие полы уложили ламинат… Тетя Зина нарадоваться не могла — не уборка, говорит, а сплошное удовольствие!
Осторожно приоткрыв «торцевую» дверь коридора, я выглянул в обширную лабораторию локальных перемещений. Громада тахионного излучателя высилась несокрушимо, воистину в горном безмолвии, зато весь объем ЛЛП полнился гулким голосом Вайткуса:
— Етта… Die Feldkonfiguration wird über die Hauptkonsole eingestellt…
Немецкие физики почтительно внимали Ромуальдычу, строча в блокнотах, и робко задирая руки в моменты неясности. Технический директор лишь кивал величественно, и растолковывал для несведущих…
Тихонько прикрыв дверь, я вернулся в свой кабинет. Увы, приемной ему не полагалось, и Аллочка больше не украшала подступы к начальству… То есть, вертела попой не здесь, а в аналитической лаборатории, вместе с Лизой и Ядзей.
Зато и куча директорских забот — в отсев!
Я приблизился к окну, пробитому в толще наружной стены. Окно, правда, больше походило на амбразуру, зато какой вид!
За стеклом гуляли балтийские волны, а прибой, ослабленный молом, шлепал в бетонное основание Отдела хронодинамики. Рыбацкий мотобот, покачивая мачтой, упорно пахал море, оставляя за кормой белопенную кильватерную борозду… Красота!
Неопределенно хмыкнув, я сел за стол, рефлекторно врубая микроЭВМ. «Коминтерн-8» мерно зажужжал, и экран монитора раскрылся «Ампариксом». Усмешка тронула мои губы — нашлись умельцы, оставившие позади Мишку Гарина!
И Линус Бенедиктович Торвальдс, доктор технических наук… И Наталья Мстиславовна Ивернева, кандидат физико-математических…
Поколебавшись, я кликнул по скромной иконке в уголке экрана. Ввел код и пароль.
«Ничего нового…»
Я просмотрел вчерашние письма, отправленные Панковым — обычные отписки, скучная бюрократия. Вернувшись к началу, заново порылся в корреспонденции, и выудил-таки странное послание. Официально — заявка на электронное оборудование, а вот текст…
«Согласен. Встреча на том же месте. Время — как условились».
Вроде бы обычная деловая переписка, но на меня сразу повеяло тревожным сквознячком. Представилась дождливая полутьма и резкие тени, как в фильме «про шпионов»…
— Шеф, можно? — в дверь просунулась непричесанная голова Киврина.
— Как будто ты уйдешь на цыпочках, если скажу: «Нельзя!» — ответил я бурчанием. — Врывайся…
Володя вошел, не пряча ухмылки, рукой приглаживая лохмы.
— Полюбуйся, — отстранился я от экрана.
— Ох, ты… — завлаб наклонился, упираясь руками в край стола. — Как интере-есно… И с кем это наш Аркаша сговаривается?
— Знать бы… Адрес — сплошные цифры. Если письмецо ушло на «левый» радиофон, то не определишь.
— Ну да, ну да… — Киврин выпрямился и фыркнул. — А я как раз к тебе шел, думаю: «Чего это наш шеф мышей не ловит?»
— У шефа своя стратегия, — усмехнулся я. — Ее хорошо выразил один китайский мудрец: «Если долго сидеть на берегу реки, то увидишь, как течение уносит труп твоего врага». А мы, Володька, не сидим, мы действуем! Уехали всей толпой, пусть и в соцстрану, еще четыре месяца назад… И хоть бы кто вякнул по ту сторону границы! Видел Рахимова и обоих «Царевичей»?
— Я даже больше видел! — расплылся в улыбке Владимир. — Вчера Умар подъехал, так что нас вчетвером стерегут!
— Это здорово! — порадовался я и тут же съехидничал: — Да только не туда ты смотрел! А мне вот видно, что в КГБ и, вообще, в верхах явный разлад и раскол! Чебриков ничего не предпринимает против нас, потому как послушен Кремлю, а за кремлевскими стенами не знают, что же с нами делать. Если бы я жаловался во все инстанции, слал бы коллективные челобитные, мне бы просто отказывали под разными предлогами. А я тут! Сижу и работаю. И жду, когда же нас позовут обратно, суля повышения, премии и загранкомандировки за госсчет…
— Думаешь? — встрепенулся Киврин.
— Уверен, — буркнул я. — Почти… Вот только не радует меня подобная перспектива!
— Да почему⁈ — изумился Володька. — Шеф, я понимаю, и полностью разделяю ход твоих наимудрейших мыслей! Панков — хороший технарь, но больно узколобый, да и упертый. Он обязательно наломает дров — и придет наш черед!
— Не всё так просто, Володь, — вздохнулось мне. — Я кое-что рассчитал, Антон десять раз всё перепроверил. Панков ударными темпами строит дзета-ретранслятор… или транспозитатор… Да неважно. Меня не Аркаша пугает, а «Дзета»! Это совсем иной мир, Володя, и там нет жизни. Там даже Земли нет с Луной, а всё потому, что скорость света в дзета-пространстве не триста тысяч километров в секунду, а что-то около трехсот двадцати пяти тысяч. Соответственно, и скорость реакций слияний ядер в «Дзете» гораздо выше, и вместо Солнца там — железная звезда! Всё остальное «выгорело» за первые два миллиарда лет… Просто открой таблицу Менделеева — и трезво содрогнись!
— Диэлектрическая проницаемость вакуума обратно пропорциональна квадрату скорости света… — забубнил Киврин. — Значит, в дзета-мире силы отталкивания протонов в ядре будут гораздо больше… М-м…
