Капитали$т: Часть 2. 1988 (СИ) - Росси Деметрио

— Все не так просто… — задумчиво сказал Евгений Михайлович. — Впрочем, будем смотреть.

Спортсмены разошлись, а я остался — задать несколько вопросов Евгению Михайловичу.

— Скажите, а зачем вам все это? — спросил я. — У вас же с жуликами вроде все ровно было?

Евгений Михайлович был грустен.

— Знаете, Алексей, — сказал он, — у меня совсем не все хорошо в отношениях с этими людьми. Они просят десятину. Понимаете?

— Десять процентов? — переспросил я.

— Да. Десять процентов от всего. Это много. Большие деньги. Столько я давать не готов.

— Седой вам сделал предложение?

Евгений Михайлович покачал головой.

— Нет, не лично Володя. Лично он стесняется, наверное. Есть и другие, более мелкие и злые. Так что, не Володя, но с его ведома, определенно.

— И всем нашим тоже с его ведома?

— Никто бы не посмел всуе произносить имя Володи, — усмехнулся Евгений Михайлович. — Видимо, мне таки придется съездить отдохнуть. В Прибалтику.

— А милиция? — спросил я. — Нет возможности договориться с милиционерами, чтобы его закрыли? Пусть не бесплатно, но все равно экономия.

Евгений Михайлович горько махнул рукой.

— Таких знакомых, чтобы прийти и сказать — вот вам деньги, закройте человека на срок, у меня нету. Да и милицейское начальство Володя устраивает, по большому счету.

— Это почему? — не понял я.

— Причин, как минимум, две, — назидательно сказал Евгений Михайлович. — Во-первых, милиция не хочет умножать сущности. Володя сейчас один на троне. Все худо-бедно контролирует, полного беспредела не допускает, молодежные банды приструнил. А убери его, так на его месте сразу два-три нарисуются. И будут друг с другом воевать, портить показатели и оперативную обстановку, кому оно надо?

— А вторая причина?

— А вторая, — хитро прищурился Евгений Михайлович, — заключается в том, что… я, кажется, вам уже говорил? Есть слушок, что Володя в заключении не всегда поступал так, как нужно по их кодексу чести. А это значит…

— У милиции есть компромат, — сообразил я. — какие-нибудь подписки, показания. И они этим могут его контролировать. И вообще, его руками делать все, что захотят!

— Вы очень точно все сказали! — похвалил меня Евгений Михайлович. — Я полагаю, что все обстоит примерно так.

— Вам уже угрожали? — спросил я.

— Угрожали? Нет! Мне очень корректно намекнули, что есть давняя постановка, таким как я — отдавать десять процентов. И что не мы ее приняли и не нам ее отменять. Вот и все.

— И какой же выход из всего этого?

— Знаете, есть старый анекдот, — улыбнулся Евгений Михайлович. — У армянского радио спрашивают: «Есть ли выход из безвыходного положения?» Армянское радио неделю молчало, а потом сказало: «На вопросы по сельскому хозяйству не отвечаем!»

Я засмеялся и Евгений Михайлович присоединился ко мне.

— Одним словом, как-нибудь да будет, — сказал я. — Не может же быть, чтобы никак не было.

— Это тоже хороший анекдот, — улыбнулся Лисинский. — Однако, Алексей, еще до своей поездки в Прибалтику, я хочу, чтобы мы таки сходили пообщаться с директором прекрасной конфетной фабрики!

— Всегда готов! — сказал я.

— И это отлично! — улыбнулся Лисинский. — О времени я сообщу вам заранее! И еще, Алексей, у меня к вам небольшая просьба.

— Какая? — спросил я заинтересованно.

— Скажите вашим друзьям-спортсменам, пусть пришлют мне человека четыре. Я их возьму на работу. Что касается оплаты, то пусть ту зарплату, которую они получают сейчас, умножат на два. Я дам столько. А всей работы от них — следить, чтобы все было в порядке здесь и в других местах.

— Ну вы даете, Евгений Михайлович! — удивился я. — Вам не проще было бы прямо здесь стационарный пункт милиции открыть?

— Вы, молодой человек, когда будете выходить отсюда, посмотрите налево, — улыбнулся Лисинский.

— Неужто милиционеров наняли? — изумился я.

— Безопасность, — торжественно сказал Евгений Михайлович, — это такая интересная штука… Она как деньги — ее не бывает много!

— Все понял, — сказал я. — Просьбу вашу передам, думаю, что желающие найдутся.

А на следующий день я пошел на свидание. Со своей институтской одногруппницей, Лера ее звали, Валерия. Все это получилось как-то очень естественно и органично, мы часто сидели рядом на лекциях, иногда болтали о том, о сем — непринужденно и весело. Была она из какой-то очень интеллигентной семьи, чуть ли ни дворянских кровей, да и развитее большинства одногруппников, но происхождением не кичилась, была душой компании и всеобщей любимицей, что с интеллигентами бывает очень редко.

В кино шла «Игла» с Цоем и как-то так получилось, что я ее пригласил, а когда пригласил — сам удивился. Она согласилась. И не без удовольствия, отметил я, ей понравилось, что я ее пригласил. «Иглу» я, конечно, видел еще в подростковом возрасте и был не очень в восторге от сюжета и общей атмосферы фильма — такое ощущение, что в сознании советских кинематографистов свершился полный переворот на сто восемьдесят градусов — от лакированных и приторно-оптимистических «Кубанских казаков» к мрачняку и беспросветности — «Игла», «Интердевочка» и прочим «Меня зовут Арлекино». Только крайности, только хардкор!

Вечером у кинотеатра — невиданная толпа.

— Билетов не будет, — сказала она с отчаянием. — Ну конечно, не будет, такой фильм, весь город на ушах, о чем мы только думали. Глупо было надеяться!

— Ну, если не будет билетов, пойдем в видеосалон, «Красную жару» смотреть. Там Шварцнеггер играет советского милиционера…

— Ой, не трепись, — махнула она рукой. — Еще скажи, что он председателя колхоза играет. Или передовика производства.

— Шучу, — сказал я легкомысленно. — Шучу, конечно. Кто ж девушку на первом свидании ведет на фильм со Шварцнеггером? Тогда уж лучше «Человека дождя» посмотрим. Только появился.

— Я что-то слышала… — сказала она заинтересованно.

— Там Дастин Хоффман играет умственно отсталого, — объяснил я. — У него отец помер и все имущество ему завещал. А его брат… Том Круз играет — решил свою долю имущества у брательника оттяпать!

— Все ты придумываешь! — сказала она. — Что за дурацкий сюжет, такого быть не может…

— Не веришь — пойдем, хоть сейчас посмотрим. Кассета в городе две недели, свежак!

— Хочу на «Иглу»! На «Иглу» хочу!

— На «Иглу», так на «Иглу», — вздохнул я.

Билеты, конечно же, нашлись у пацанов-перекупщиков, но с такой страшной переплатой, какой еще никогда не было. Впрочем, я безропотно расплатился — девушка хочет на «Иглу», куда ж деваться!

Советские люди смотрели фильм, затаив дыхание, кажется, никто даже не кашлянул за все время сеанса. А мне, испорченному дитю информационной эпохи, все казалось каким-то наигранным и нарочитым. Цой явно косплеил Брюса Ли, при том, что как артист он определенно Брюса превосходил. Сюжет «Иглы» не имел большого значения, это был не сюжетный фильм, скорее атмосферный и настроенческий. При том, что я видел его довольно давно, повторный просмотр моего мнения почти не изменил — жесть жесткая. Конечно, отдельные эпизоды вызывали восхищение, песни Цоя, идеально вписывающиеся в контекст, тоже вызывали восхищение. Но народ восхищало вообще все.

После сеанса Лера была переполнена впечатлениями.

— Понравилось? — спросила она меня с восторгом.

— Конечно понравилось, — ответил я.

Мы шли по вечерней улице и говорили об увиденном.

— Совершенно новое кино! — говорила она, захлебываясь от восторга. — Новое слово в кинематографе! Никогда! Никогда раньше ничего подобного не было…

Я пожал плечами.

— Я не большой специалист по кинематографу. Но рискну предположить, что кроме этого «нового слова» в ближайшие пару лет не останется вообще ничего.

— И пусть! — тряхнула она челкой. — Людей уже тошнит от всей этой пропаганды, когда принципиальный прораб против беспринципного начальника, а над всеми ними — мудрый секретарь обкома, который все видит и решит по справедливости! Десятки лет этим пичкали народ!